Сибирский ковчег Менделеевых - Вячеслав Юрьевич Софронов
– Я тебе так скажу, на мой взгляд, Михаил человек неплохой, образованный. Если у них все сладится, радоваться надо. А то ведь Маша у нас девушка без приданого, и взять его нам неоткуда. Разве что твою фабричную посуду подарить можем. Так что ты особо не противься, коль речь о свадьбе зайдет, – высказал Менделеев супруге свое мнение.
– Как ты можешь попрекать меня тем, на что я столько сил и трудов положила, – вспыхнула тут же она, – да если бы не доход от фабрики, мы на твою пенсию давно бы ноги протянули.
– Никто тебя не попрекает, – поспешил он ее успокоить, поскольку и на старости лет она, как и в молодые годы, легко приходила в негодование, – я же речь веду о приданом, которого у нас нет.
– У нас и на Ольгу, и на Катеньку его не было, а вот как-то выдали их замуж, и никто словечка не сказал.
– Угомонись ты, – махнул он рукой и, чтоб не продолжать назревавшую ссору, ушел к себе.
И действительно, вскоре Михаил Лонгинович в сопровождении двух сватов появился на пороге их дома и попросил руки их дочери. Мария Дмитриевна растрогалась и даже прослезилась, кинулась целовать их обоих. Незамужние сестры и младшие братья скромно стояли в стороне и тоже радостно улыбались. Свадьбу решили сыграть осенью. По этому случаю из Омска приехали Ольга и их старший сын Иван, который вызвался быть дружкой у своей сестры на свадьбе.
Иван Павлович, посоветовавшись с женой, решил предложить молодоженам на первое время переехать, пока они не обзаведутся собственным жильем, к ним. Тем более что на усадьбе пустовал флигель, стоявший позади самого дома. Те с радостью согласились. Теперь к началу занятий в гимназии мальчиков отвозил их старый кучер вместе с зятем-учителем.
А вслед за тем из Омска пришло письмо от Кати, где она между прочими вестями сообщала, что у старшей сестры Оленьки появился жених. Правда, из числа лишенных дворянства ссыльных, замешанных в известном бунте в декабре двадцать пятого года на Сенатской площади. Фамилия его Басаргин. Пока служит в Омске, но намерен просить о переводе в Ялуторовск, где у Ольги от покойного мужа остался собственный дом.
Родители не знали, радоваться или печалиться этому известию. Но решили пока не писать ничего старшей дочери, а поинтересовались у Кати, что за человек этот жених. Та ответила кратко: человек неплохой и ее муж Яков Семенович ценит его по службе. На этом родители вроде как успокоились, стали ждать, что им напишет сама Ольга. Но та, в отличие от Кати, была не любительница писать письма, хотя через какое-то время и сообщила о своей свадьбе и скором приезде вместе с мужем в Тобольск. Впрочем, тут же добавила, что очень ненадолго…
Супруги Басаргины пожаловали в родительский дом к концу лета. Ивану Павловичу новый зять пришелся не по душе. Держался тот как-то очень независимо, дерзко высказывался о существующих порядках, с большинством сибирских губернаторов оказался знаком еще до ссылки и говорил о них весьма пренебрежительно. Да и за стол садился, не прочтя молитвы и лба не перекрестив.
Зато Мария Дмитриевна так и сияла, глядя на мужа старшей дочери. И он всячески старался ей угодить: хвалил подаваемую к обеду еду, рассказывал разные истории из своей прежней жизни и перед отъездом подарил своей теще почти новый бархатный кошелек с замочком, прибавив: «Чтоб деньги в нем всегда водились». Тут она окончательно расцвела и даже попыталась сделать, как бывало в молодости, книксен, но едва удержалась за спинку стула от падения. Ей льстил сам факт, что в их семье появился пусть и лишенный всех прав и званий, но прирожденный дворянин, а не как ее супруг, получивший дворянство благодаря годам службы. Да и его умение обходиться с дамами любого возраста тоже располагало к себе едва ли не любую провинциалку; не говоря о том, что Оля была наконец-то счастлива рядом со своим вторым мужем. А о большем довольная мать и мечтать не могла.
…Однажды во время службы Мария Дмитриевна случайно обратила внимание на стоящий в одном из приделов храма Архангела Михаила гроб, в котором лежала покойница, показавшаяся ей чем-то знакома. Осторожно ступая, она подошла ближе, вгляделась в ее навсегда застывшие черты лица и не поверила своим глазам: то была жена Якова Корнильева – Агриппина Степановна, с которой они не виделись со дня случившегося когда-то пожара родительского дома. От отца она знала о смерти их дяди, а вот про жену ходили самые разные слухи. Одни говорили, что она уехала куда-то в Россию, где жили родственники ее первого мужа. Другие, якобы видели ее в одной из городских богаделен, а кто-то рассказывал, будто бы она после смерти мужа сошлась с кем-то из отставных офицеров и тихо доживает свои дни, не давая о себе знать.
Отыскать ее Мария Дмитриевна не пыталась, памятуя о многочисленных придирках с ее стороны. Да и зачем? Что она могла ей сказать? Пригласить в гости? Познакомить с детьми? Нет, каждый жил своей собственной жизнью как чужие друг другу люди.
Сейчас перед ней в гробу лежала древняя старуха с застывшей гримасой страдания на некогда красивом лице. Судя по недовольному выражению лица покойницы, она так и не примирилась с окружающим миром и даже на пороге смерти считала себя незаслуженно обиженной, непонятой и всеми брошенной. По сути дела, так оно и было. Каждый заслужил то, что ему суждено свыше и изменить это он не в силах.
Мария Дмитриевна чуть постояла у гроба и тихонько прошептала: «Пошли господи рабе божьей Агриппине царствие небесное» – и направилась к выходу…
…Через какое-то время в один из погожих дней неожиданно пожаловала одна из знакомых Марии Дмитриевны из жен ссыльных бунтовщиков – Наталья Дмитриевна Фонвизина. Вслед за ней вошла сухая особа средних лет в дорожном платье.
– Госпожа Софья
