Варшава в 1794 году (сборник) - Юзеф Игнаций Крашевский
– А ну! – крикнул нетерпеливый ленчичанин. – Тем временем бестия крестоносец сжигает сёла и города, костёлы и монастыри, и люд вырезает… Вот что!
– Мы отомстим за это, – сказал Вилчек, – отомстим…
Они поплелись к другому костру. Все были мрачны. Медленный поход не был им по вкусу.
– Нет слухов с границы? – спросил Сухош.
– Должны быть, потому что постоянно какие-то люди приезжают, – сказал прибывший Пакош с Горы, – но им рот замазывают, что ни у кого ничего не допроситься. Мины не радостные, король грустный… Кто знает, что там делается.
– Всё плохое от этого предателя, – закричал Сукош, – король его вскормил, воспитал, жирную тушу намазал и вот что получил! От этих великих панов всегда такая польза… Король всё-таки должен помнить: когда тот воротился из Рима и хотел свои земли вернуть, кто ему тогда послужил? Мы, бедняки, шли с ним, ну, и кметы, и холопы. Только когда победил, пришли паны к нему.
– Эй, Сукош, – прервал, смеясь, Вилчек, – как это видно по тебе, что ты имеешь могущественного соседа, который тебя душит.
Сукош замолчал.
Одни подходили, другие уходили от костра. Жаждущий после дороги люд искал иного напитка, кроме воды, что была в ручье.
– Как, Бог даст, закончится война, – проговорил спустя какое-то время Сукош, – хотя бы король простил воеводу… я убью этого злодея… Если бы не он, мы бы с тевтонцами договорились.
– А о чехе ты забыл? – вставил иной. – Его ждут и король больше его боится, чем великополян… – Я думаю, – добавил он, – если бы они, Наленчи или какие там дьяволы, показались против нас, а мы бы ударили на них, – если бы десять воевод их вело, биться против короля не будут.
В это явно не все верили, потому что никто это не подтвердил.
– Что это за бабу везут в карете за войском? – спросил Сукош. – Четыре коня в карете, люди, богато одетые, что это за женщина? Я подглядел, едучи, думал, что она хоть молодая – какая-нибудь королевская Иезавель, но где там! Старая бабка, и не ведомо, кто есть.
– А, не ведомо, – сказал Вилчек, – и меня брало любопытство доведаться, людей расспрашивал. Возница мне сказал: «Баба»… и только, один из услуг отпарировал: «Пани». Я спросил, как зовут. А он на это: «Разве я знаю». Я поинтересовался, откуда ехали. – «Из деревни». – «А из какой?» – «Забыл название». Зачем скрываются?
– Пожалуй, король ведьму везёт, – воскликнул прибывший Вужик, – чтобы чары крестоносцев отгоняла.
– Кто она есть, не знаю и я, – начал Дарош из Сухой Вербы, – но я за каретой долго ехал и то знаю, что всю дорогу плачет. Нико её не знает, никому не говорит ни слова…
Другие пожали плечами.
От дома приходского священника, в котором гостил король, приехал землевладелец Земега, который при воеводе справлял какую-то должность. Все обернулись к нему, потому что он был весёлый и болтливый.
– Что слышно там среди главных? – спросил Сукош, который для отдыха на коврике при огне вытянулся.
– Хорошее слышно! – рассмеялся Земега. – Король посылал на тракт, которым должны идти чехи. Не слышно их… Ещё не выбрались.
– Тогда зачем ждать! – крикнул Сукош. – Прямо на разбойников, пока им подкрепление не пришло.
Земега, слезши с коня, сел при огне в кучке, снял шлем и, оглядываясь, искал пива, которого не было.
– Тебе, Сукош, – сказал он, – лишь бы скорее, хотя бы и умереть, а мы к этому охоты не имеем. С крестоносцами, хотя бы одни бились, дело нелёгкое. Прибыли к ним немцы с Рейна и чёрт знает откуда, говорят, что из-за моря. Эта свора псов, я слышал, имеет какие-то железные арбалеты, убийственные, невидимые, которые им чернокнижники придумали. Говорят, что с великим шумом, как гром, из них вылетают такие камни, что сразу несколько десятков человек убивают, брошенные издалека.
– Тьфу! – ответил Сукош. – Бабские сплетни, пустили их, чтобы глупцам страха нагнать.
– Не байки это, нет, – сказал Земега, – у них есть какой-то адский огонь…
– Огонь-то и раньше бросать люди умели, – проговорил Вужик. – Не великая вещь – пустить из арбалета стрелу, облитую смолой и зажжённую. Ничего нового…
– Что ты мне болтаешь, – прикрикнул на него Земега, – я тебе говорю, что слышал из некоторых уст, что в Мальборге и в Торуне имеют такие железные трубы, из которых сразу огонь извергается.
Все замолчали.
– Не поверю, пока не увижу, – воскликнул Сукош, – не верю. Зачем бы Господь Бог дал злодеям такую силу!
– Какой Господь Бог! – противоречил Вужик. – Люцифер, пожалуй. Разве не знаете, что крестоносцы только делают вид, что Христа почитают, а имеют своего бога – латунную голову, которой кланяются, и козла, перед которым молятся, – но не до головы, только до хвоста.
Некоторые начали смеяться.
Земега добавил, что были люди, видевшие бросание адского огня и слышавшие гром, и рассказывали, что этот арбалет метал каменные ядра, которых не могли поднять два человека.
– Что бы это была за война! – воскликнул Сукош. – Что бы уж человек и рыцарь в ней стоил, если его издалека безоружного можно раздавить?
– Когда так оно и есть! – вздохнул Земега.
– Плетут, чтобы нас страшить, – завершил Вилчек, – нечего о том говорить.
Беседовали они так возле огня и различные мнения сталкивались друг с другом.
В другой стороне лагеря, за возами, в которых привезли королевскую одежду, доспехи и запасы, немного вдалеке от них стоял тот четырёхконный экипаж, который вёз незнакомую плачущую женщину – была ей жена воеводы Винча.
На саму весть о его предательстве, которая распространялась всё больше, в войске и командном составе поднялась такая неприязнь, такая ненависть к изменнику, что произносить его имя было нельзя. Бедная женщина слышала, теряя самообладание, как его проклинали, угрожали и объявляли ему месть.
Поэтому она была вынуждена скрывать своё имя, потому что с ним в жизни не была уверена. Запрещала людям выявлять его, сама же держалась в стороне от всех, молчащая.
От тех, которые спрашивали её, она отделывалась молчанием и слезами.
А оттого, что у нас всегда было к женщинам великое уважение и почтение к слезам, ей никто не надоедал. Жалели, догадываясь о несчастье, которое её коснулось.
Этим вечером случилось, что королевские возы, а с
