Иван Фирсов - Головнин. Дважды плененный
Все засмеялись, Людмила Ивановна смущенно улыбалась, а Головнин пошутил:
— Не премину, Петр Иванович, доложить в Адмиралтействе, что твоя супруга здесь славою пользуется более, чем мы с тобой.
Рикорд, весело поблескивая глазами, предложил вдруг Матюшкину:
— Оставайтесь-ка вы, Федор Федорович, у нас на Камчатке. Будете мне первым помощником, вижу, вы к здешним людям расположение имеете, да и деловитости и грамоты вам не занимать. — Рикорд перестал улыбаться. — Сие предложение не шутка, а всерьез. Василий Михайлович препятствовать не станет.
Слушая Рикорда, Федор обвел взглядом присутствующих, как бы спрашивая совета, на миг задержался на Людмиле Ивановне и, глядя в упор на сидевшего напротив командира, твердо ответил:
— Ваше предложение для меня весьма лестно, но я не мню себя без моря, там моя отрада.
Головнин одобрительно ухмыльнулся.
— Иного ответа я не ждал от вас, Федор Федорович. А мы здесь загостились. Денька через два-три снимаемся с якоря. Путь у нас дальний. Пойдем маршрутом славных мореходов наших, Беринга и Чирикова.
— Куда же? — преобразился Матюшкин.
— Обследуем положение островов Медного и Беринга. Поверим расчеты капитана Кука. Оттуда к Алеутам, затем к Ситхе, в Америку.
Петр Рикорд, прощаясь с Матюшкиным, искренне сожалел о разлуке:
— Мы с вами сошлись характерами, Федор Федорович, и мне жаль, что настает пора расставания. Надеюсь, что мы останемся друзьями.
— Ваше расположение для меня дорого, Петр Иванович, и я верю, что наши пути еще пересекутся. Ежели не на берегу, то в море, — улыбаясь, Матюшкин старался скрыть в общем-то тоскливое настроение.
— А вы нас не забывайте, Федор Федорович, — держа под руку мужа, сказала Людмила Ивановна, — шлите нам хотя бы изредка весточки из Петербурга…
На рассвете 19 июня «Камчатка» салютовала прощальными залпами Петропавловску.
— Паруса ставить!
— По марсам!
Уверенный, спокойный, но твердый голос командира вполголоса репетовали расписанные по мачтам офицеры и гардемарины. Без суеты, молча разбегались матросы, цепко карабкались по вантам, быстро переступали по пертам. Выверенными движениями в считаные мгновения сноровисто работали с парусами и снастями, безошибочно выполняя команды, велик спрос за каждую промашку.
— На марса-фалах!
— Марса-фалы подымай!
Едва ощутимый южный ветерок нехотя расправляет паруса. Все замечал командир. Лицо его невозмутимо, он уверен в своих людях, от первого лейтенанта до последнего матроса.
— Лево руль! Травить брасы слева!
— Подобрать фока-булинь, справа!
— Отводи!
— Одерживай!
— Крепи брасы!
— Так держать!..
Шлюп плавно разворачивается бушпритом на выход из Авачинской губы. Головнин искоса поглядывает на береговой откос, усеянный людьми. Кто-то прощально поднял руку, бабы и девки машут косынками, платками. Прощай, Камчатка!
Море не обманешь. Оно не терпит фальши и показухи. За девять месяцев плавания Головнин не усомнился ни в одном из отобранных в экипаж офицеров и гардемаринов. Их деловитость, стремление к совершенству, его жесткая требовательность и даже суровость в обращении с подчиненными преследовали одну цель — «отличного исполнения ими обязанностей», ибо он по опыту знал — море не прощает даже малейшей оплошности.
Многие побаивались командира, «он держал себя совершенным деспотом, — заметил потом Литке, — неизмеримо высоко над всеми подчиненными». И все-таки такие разные, они были схожи в одном: с большой ревностью старались как можно добросовестней исполнять свои обязанности, переживали промахи, стремились побыстрей их исправить и в дальнейшем не повторять.
По-особому относился Головнин к «лицеисту» Матюшкину. Разглядев в нем истового приверженца моря, он кропотливо обучал его морской практике, поощрял его тягу к штурманскому делу и дружбе со штурманом Никифоровым и его добросовестными помощниками Прокопием Кузьминым, Иваном Афанасьевым, Петром Ильиным. Имея солидные знания в математике, Матюшкин вскоре свободно решал астрономические задачи, изучил компасное дело, вел прокладку курсов на карте. Сменившись с вахты, «лицеист» не заваливался на койку в каюте, а уходил к штурману, часами возился с расчетами, определяя по компасу направление дрейфа, истинный курс корабля. Постоянно торчал он на шканцах, прислушиваясь к распоряжениям командира, не стесняясь спрашивал потом объяснений его действий у офицеров, а то и у самого Головнина. И каждый раз после шторма или плавания в ненастную погоду восхищался мастерством командира. Случай на пути к Аляске подтвердил превосходные качества командира…
После скрупулезных навигационных и астрономических определений координат островов Беринга и Медного шлюп взял курс к Алеутам. Цепочкой потянулись один за другим острова: Атту, Агетту, Канагу, Адах, Ситхин… Возле каждого ложились в дрейф. Если позволяла погода, брали высоты, уточняли координаты, сверяли с картами и описаниями Кука, Сарычева, Ванкувера. Они, как правило, разнились, иногда существенно.
Добрый десяток островов обследовал Головнин, после чего направился в Павловскую гавань на острове Кадьяк, где находилась контора Российско-Американской компании.
На подходе к острову Головнин внимательно проштудировал карту огромного Чиниатского залива, составленную десяток лет назад во время плавания в этих местах первопроходца, капитан-лейтенанта Юрия Лисянского.
— Видишь, — сказал капитан штурману, — на карте посреди залива одна опасность, камень Горбун, остальная акватория чиста. Камни и рифы показаны вблизи берегов, там же и промеры сделаны. Пойдем к Горбуну, а там осмотримся.
Оставив слева входной мыс, шлюп с попутным ветром направился к Горбуну. Пока шли к Горбуну, мрачные тучи заволокли берега залива, нашел туман. Как обычно в плохую видимость на баке у бушприта стоял впередсмотрящий остроглазый матрос. Его обязанность — первым обнаружить опасность и мгновенно сообщить командиру или офицеру на вахте. Он-то первым и заметил огромную скалу, камень Горбун.
— Справа по ходу скала!
Головнин прикинул расстояние. «На траверзе с полмили будет. А дальше?» Он окинул взглядом паруса. Шлюп шел ходко попутным ветром. «Пожалуй, не менее четырех-пяти узлов». Он поманил Никифорова.
— Пойдем далее этим же галсом, не будем терять ветер. По карте должно быть все чисто.
Никифоров сомнительно пожал плечами, но промолчал, переглянулся с правившим вахту Матюшкиным.
— Вызвать мачтовые команды наверх! — распорядился Головнин и, как оказалось, своевременно.
Едва офицеры и матросы заняли свои места, с бака донесся тревожный возглас:
— Прямо по носу камни!
Собственно, этот вскрик матроса опередил на какой-то миг Головнин. Он первым усмотрел в густом тумане очертания грозных рифов: «До них два-три кабельтовых, не больше…»
Теперь все зависело от командира. Матюшкин затаил дыхание, внутри невольно захолодило. «До камней ходу минуток пять — десять от силы, а там каюк…»
— Руль право на борт! — не поворачиваясь, спокойно, чуть с хрипотцой кинул Головнин рулевому и тут же, не переводя дыхание, громовым голосом полетели одна за другой его команды:
— По местам! Магерманы отдать!
— Фок и грота марса булини травить!
— Грот на гитовы!
Как обычно расторопно и слаженно действовал экипаж.
Накренившись на левый борт, чуть замедлив ход, хлопая парусами, «Камчатка» выходила на ветер, когда до зловеще торчавших из воды камней оставалось с полкабельтова…
— Подобрать фок и бизань!
— Руль прямо! Кормовую шлюпку к спуску!
Едва заметным движением Головнин вытер платком вспотевший лоб, повернувшись к Матюшкину, улыбнулся и пояснил.
— Ложимся в дрейф, Федор Федорович, будем делать промеры и буксироваться. Чем черт не шутит.
Но шлюпку не успели спустить. Из темноты вынырнули две алеутские кожаные байдары. На борт поднялся компанейский промышленник.
— Ваше благородие, — испуганно сказал он. — Вы туда не хаживайте, каменья Там. Я-то вас приметил по мачтам, да вот досада — не поспел.
— А мы и сами, как видишь, не сплошали. Ты-то знаешь проход в Павловскую гавань?
— Ведаю, но для вашего судна не ручаюсь. Туман к тому же.
— Есть ли лоцман в гавани?
— А как же, да и правитель конторы уже прослышал о вашем судне.
— Добро. — Головнин подозвал Муравьева. — Распорядитесь, Матвей Иванович, дать три пушечных выстрела для призыва лоцмана. Спускайте шлюпку и пошлите для промера глубин Козьмина. Покуда лоцман подоспеет, мы за шлюпкой под буксиром помалу тронемся к гавани.
На выстрелы берег не замедлил отозваться. Лоцман известным ему фарватером провел шлюп в Петропавловскую гавань, и еще до захода солнца «Камчатка» надежно закрепилась на двух якорях напротив селения.
За поздним ужином в кают-компании все наперебой восхищались искусством командира, его мгновенной реакцией.
