Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король
Сейчас, подъезжая к широченному, уже гнилому пню, Ричард вспоминал, каким грохотом и треском сопровождалось падение великого жизорского вяза. Цепляясь за свою жизнь, Ормус — таково было у вяза имя — лишил жизни нескольких славных рыцарей, которые в пылу сражения не заметили падающего на них исполина. Но такое древо и не могло уйти без жертв. Зато как было весело! Теперь, вспоминая тот радостный день, Ричард не испытывал никакой злобы по отношению к королю Франции и, когда они съехались, обратился к побежденному врагу доброжелательным голосом:
— Здравствуй, Филу! Вот мы опять здесь, у жизорского вяза. Точнее, у его пня. Помнишь, как мы срубили этого Ормуса?
— Да, — отвечал Филипп, — а теперь ты срубил меня, Уино.
— На войне как на войне, Филу. Но ведь ты знал, что когда-нибудь я разгромлю тебя, когда начинал воевать со мной? Или ты надеялся управиться до того, как я возвращусь из Святой Земли? Напрасно. Я великий государь, а величие государя заключается прежде всего в том, что у него надежные люди, и когда монарх отсутствует в своих владениях, их, эти владения, есть кому защитить без него.
— Каковы будут ваши условия, король Англии? — спросил Филипп-Август мрачно. — Графство Блуа? Герцогство Бурбон? Пикардия? Фландрия? Быть может, графство Вермандуа?
— Нет, — покачал головой Ричард, — Оставь все перечисленное себе. Мне не нужны твои земли. Их у тебя и без того раз в пять меньше, чем у меня.
— Что же тогда? Деньги?
— Денег можно было бы содрать с тебя. Не бойся, я возьму меньше, чем тот выкуп, который был уплачен за мое освобождение императору Генриху. Брать с тебя какие-либо клятвы бесполезно, ибо ты законченный клятвопреступник. Что же мне еще взять? Пожалуй, заберу у тебя этот пень. Пусть он отныне принадлежит мне на память о моей блистательной победе.
— Можешь забрать себе и Жизор, который ты подарил мне во время крестового похода.
— Нет, Филу, Жизор мне не нужен. Поганое место. Оставь его себе.
Закончив войну с Францией и восстановив границы своих владений, Ричард отправился в обитель Фонтевро навестить свою мать Элеонору. Она была страшно рада видеть его и хвасталась тем, что наконец-то стала христианкой. Она, всю жизнь уклонявшаяся от совершения таинств святого причастия, на склоне лет все же обратилась душой к Господу.
— Ты помнишь мамушку Шарлотту? — спросил ее Ричард.
— Это была твоя воспитательница в детстве, так? — стала припоминать Элеонора.
— Да, так.
— А почему ты о ней вспомнил?
— Однажды я спросил у нее: «А почему моя мама никогда не ходит к святому причастию?»
— И что же она тебе ответила?
— Она сказала так: «Потому что ваша матушка, светозарная королева Элеонора, на самом деле птица, а птички — создания Божии, им причащаться и не полагается, они и так при Боге живут. Вот как-то раз ваш батюшка, доблестный король Анри, топнул ножкой и говорит: „Немедленно причастите ее насильно!“ А она тут обернулась в свое птичье обличье, взяла всех своих детушек под крылья, да и вылетела в окошко».
— Милая Шарлотта! — рассмеялась Элеонора. — Жива ли она?
— Нет, я узнавал, она умерла, когда я был в Святой Земле.
— Вот как… Жаль ее… А ты представляешь, Бернар де Вентадорн — помнишь его? — тоже стал монахом, он поселился неподалеку отсюда в одной мужской обители.
— Он, кажется, когда-то был твоим любовником?
— Конечно! А кто не был моим любовником? Все были. Увы, твоя мамочка не была в молодости созданием Божиим, как обо мне говорила мамушка Шарлотта. Ах, Бернар! Какой же он был ветреник! Ты не замечал никогда, что все Бернары почему-то ветреники?
— Но был ведь и Бернар Клервоский.
— Ах, оставь! Это тоже был, знаешь ли… Не будем о нем. Все-таки он как-никак, а святой. Ты знаешь, тут у меня гостил один священник из Нельи, по имени Фульк. Он проповедует покаяние.
— Все священники проповедуют покаяние, мама.
— Этот особенно. Он сам провел весьма бурную молодость, а ныне обратился ко Господу. Вот бы тебе послушать его. Кстати, он намеревается стать новым Пьером Эрмитом [149] и вести за собой толпы в новый крестовый поход. Почему бы тебе не повидаться с этим Фульком, а, рыжик?
Разговоры о новом крестовом походе не утихали. Ричард не хотел идти в Святую Землю и ждал исполнения трех лет, трех месяцев и трех дней со дня подписания его договора с Саладином, хотя Саладина уже не было в живых. К тому же как он мог отправляться в новый поход, если король Франции намеревался снова воевать против Англии? Тем временем император Генрих уже собирал и вооружал сильное войско пилигримов. Генриху удалось сдержать натиск герцога Баварского и Саксонского, а вскоре, после странных смертей наследников Танкреда Лечче, последовавших одна за другой, императору досталась и корона Сицилии, которую он торжественно получил на кафедральном соборе в Палермо. Англия, Франция и Испания признали верховенство императора Священной Римской империи. Вскоре на Кипре скончался бывший король Иерусалима Гюи де Лузиньян. Наследовавший ему младший брат Амальрик тотчас принес ленную присягу императору, Кипр стал частью империи и римско-католическим епископством.
— Теперь мы вряд ли сможем поехать к нам, в Базилею Кефалию, — сокрушалась Беренгария, которой постоянно снился счастливый Лимасол.
— Непременно поедем и побываем там, моя львичка, — успокаивал ее Ричард. — Вот отправимся опять завоевывать Святую Землю и побываем в нашем милом Лимасоле. Жаль только, без Робера!
Но он видел, что крестоносное дело выдвинуло новых вождей, а он остается в стороне. В последний день мая 6704 года[150] император Генрих принял крест в Бари, при гробе Святителя Николая, и объявил, что будет платить каждому своему крестоносцу по тридцать золотых унций. А в конце года первые отряды пилигримов отправились на юг, в Апулию, где к следующей весне собралось огромное войско в шестьдесят тысяч человек и флот из полусотни кораблей. Все это Ричард узнавал, странствуя по своим владениям и то там, то сям усмиряя тех, кто не был доволен его властью и еще недавно считался сторонником Жана Сантерра. При нем всегда были Беренгария, Амбруаз, Меркадье, Лувар и другие преданные люди. Львиная ржавчина больше не беспокоила Ричарда, прыщи лишь изредка ненадолго появлялись, но быстро исчезали, будто боясь, что против них снова будет применено средство киприотки Лутрофории. Правда, и песен он теперь сочинял очень мало, а когда его просили спеть, делал это неохотно. К тому же в последнее время он почему-то все больше стал говорить по-английски, хотя по-прежнему предпочитал жить не в Англии, а либо в Аквитании, либо в Нормандии, либо в Гаскони. А вот арабский постепенно выветрился из его головы, хотя нередко Ричард любил вспоминать о своих беседах с Аладилем. Кстати, Аладиль больше всех братьев покойного Саладина возвысился и успешно воевал в Сирии. Осенью 6705 года[151] он завоевал Яффу, перебил всех находившихся там крестоносцев и разрушил город до основания, заявив при этом: «Пусть Мелек-Риджард Альб-аль-Асад снова явится сюда и построит все заново, он это любит!»
Но даже если бы Ричард хотел отправиться восстанавливать Яффу, он не мог этого сделать, ибо Англия снова воевала с Францией, и Филипп-Август объявил, что только смерть, его или Ричарда, прекратит этот нескончаемый раздор. К тому же немцы все больше забирали в свои руки крестоносное дело. Покуда Аладиль разрушал Яффу, в те же дни в Сен-Жан-д’Акре погиб Иерусалимский король Анри де Шампань. Он выпал из окна и насмерть расшибся о мостовую головой, как некогда со скалы Андромеды убился тамплиер д’Идро. На место погибшего племянника Ричарда был выбран кипрский король Амальрик, так что и тут король Англии лишался поддержки в Святой Земле. Вдова короля Анри, Елизавета, привыкшая уже переходить из рук в руки, вышла замуж за Амальрика и по-прежнему оставалась Иерусалимской королевой.
Вскоре, однако, случилось нечто, напомнившее немцам начало предыдущего похода. Едва лишь стали разворачиваться военные действия под Сидоном и Бейрутом, как император Генрих, вознамерившийся наконец явиться в Святой Земле, был унесен из мира сего внезапной болезнью, подобно тому как семь лет назад был унесен из жизни водами речки Салефы его отец, император Фридрих Барбаросса. Зима принесла крестоносцам несколько неудач, после которых Амальрик вынужден был заключить с Аладилем перемирие на три года, три месяца и три дня.
— Любопытно, — сказал Ричард, узнав об этом, — будут ли Амальрика судить в Шпайере за его нерешительные действия против Аладиля? А ведь меня обвиняли в сговоре с сарацинами!
В ту же зиму скончался Папа Целестин, и новым Папой под именем Иннокентия Третьего был провозглашен кардинал Лотар, граф де Сеньи, человек настолько властный, что в начале нового столетии именно ему суждено было стать главным действующим лицом истории.[152]
