Сигрид Унсет - Крест
– Мне хочется также повидать твоих братьев. – Но, говоря это, она отвернулась от Гэуте. Даже в глубине своего собственного сердца Кристин едва осмеливалась признаться, как стремилась она к свиданию с двумя старшими сыновьями и как страшилась его…
Потом Гэуте решил немного проводить мать. Пока он одевался и наспех закусывал, Кристин играла и забавлялась с маленьким Эрлендом. Он только что проснулся, был весел, как всегда по утрам, и щебетал, словно птичка. На прощание Кристин поцеловала Юфрид. Раньше она никогда не делала этого. Во дворе собралась вся челядь: Ингрид рассказала, что госпожа их Кристин собралась в Нидарос на богомолье.
Кристин взяла в руки тяжелый, окованный железом посох с наконечником, и так как она отказалась ехать верхом, то Гэуте взвалил ее дорожную котомку на спину лошади, а лошадь погнал впереди себя.
На вершине церковного холма Кристин обернулась и посмотрела вниз, на свою усадьбу. Как прекрасна была она в это росистое солнечное утро! Река отливала серебром. На дворе усадьбы еще толпились люди – ей удалось различить светлое платье и косынку Юфрид и ребенка, будто красное пятнышко, у нее на руках. Гэуте увидел, что лицо матери побледнело от волнения.
Дорога вела в гору, через лес под сенью хребта Хаммер. Кристин шла легкой походкой, словно молодая девушка. В дороге она мало разговаривала с сыном. После двух часов пути они пришли к тому месту, где у подножия горы Рост дорога сворачивала на север и оттуда, к северу же, взору открывалась вся округа Довре. Тут Кристин сказала, чтобы дальше Гэуте ее не провожал, но что, прежде чем расстаться, ей хочется немного посидеть и отдохнуть.
Внизу под ними лежала долина, перерезанная бело-зеленой лентой реки, а на поросших лесом склонах крошечными зелеными пятнами выделялись усадьбы. А еще выше вздымались покрытые буро-золотистым лишайником холмы, вплотную примыкавшие к серым каменистым кручам и голым вершинам, кое-где прикрытым снежными шапками. Тени облаков скользили по долине и по плоскогорьям, но к северу высоко в горах небо было такое чистое! Громады скал одна за другой освобождались от туманного покрова, и их вершины синели, возвышаясь друг над другом. И вместе со стаями туч тоскливые мысли Кристин также устремились к северу, по предстоящему ей дальнему пути: они летели над долиной, блуждали среди непроходимых высоких скал и по крутым нехоженым тропам плоскогорий. Еще несколько дней пути, и она спустится вниз, к прекрасным зеленым долинам Трондхейма, пройдет по течению рек до большого фьорда. Ее охватила дрожь при воспоминании о знакомых прибрежных поселениях, мимо которых она проходила в молодости. Прекрасный образ Эрленда, его осанка, его лиц® то так, то этак оживали перед ее взором, но быстро и расплывчато, будто она видела его отражение в проточной воде. Потом она поднимется на Фегинсбрекку, к мраморному кресту, оттуда она увидит город, лежащий у устья реки, между синим фьордом и зелеными долинами Стринда, а на высоком берегу – могучий светлый собор с башнями головокружительной высоты и раззолоченными крыльями, а вечернее солнце будет гореть пожаром на груди собора, прямо на розе его фасада. А далеко в глубине фьорда, у подножия синих скал, на полуострове Фроста она увидит Тэутрский монастырь, низкое и мрачное здание, похожее на хребет кита, с колокольней, напоминающей рыбий плавник. О Бьёргюльф мой, о Ноккве…
Но тут же, оглядываясь назад, она все еще могла разглядеть вершины родных гор под Хёврингом. Они лежали в тени, но ее привычный глаз различал то место, где дорога с горного выгона уходила в лес. Над зеленым ковром леса она различала также серые пики, окружавшие старое горное пастбище Силя.
Звуки рога донеслись с гор – резкие, громкие звуки, которые то замирали вдали, то раздавались вновь, – казалось, будто дети упражняются в игре на рожке. Отдаленный звон бубенчиков, и глухой шум горного потока, и глубокие вздохи леса в такой тихий, теплый день? Сердце Кристин беспокойно трепетало в тишине.
Словно тоска по родине влекла ее вперед, и словно та же тоска по родине тянула ее назад в долину, в родную усадьбу. Перед ней теснилось множество картин – все события повседневной жизни: вот она видит себя бегущей вместе с пастухами по тропинке в редком лесу к югу от их горного пастбища – корова увязла в болоте; жарко печет солнце, и когда она на минутку останавливается, прислушиваясь, то чувствует, как кожу саднит от пота. Она видит двор родной усадьбы, утонувший в снегу, – снежно-сумрачный, ненастный день уже застилает мгла бурной зимней ночи. Кристин чуть не швырнуло обратно в сени, когда она отворила дверь, и у нее захватило дух от ветра, но тут из мрака вынырнули два бесформенных заснеженных куля, оказавшихся мужчинами в меховых куртках: Ивар и Скюле вернулись домой. Полозья их лыж глубоко увязли в снегу: его всегда наметало во дворе, когда ветер дул с северо-запада. Два больших снежных сугроба всегда оставались лежать во дворе – и вдруг Кристин с какой-то любовной тоской подумала об этих двух кучах снега, которые они вместе со всеми обитателями усадьбы проклинала каждую зиму, – Кристин казалось, что ей уже никогда больше не суждено их увидеть.
Сердце ее словно надрывалось от тоски. Подобно тому как кровь струится по жилам, тоскливые мысли Кристин устремлялись ко всем уголкам обширной страны, где ей только приходилось бывать, ко всем ее сыновьям, которые странствовали по белу свету, ко всем умершим, которых она похоронила… Она удивилась – неужто она труслива? Этого Кристин никогда раньше за собой не знала…
Вдруг она заметила, что Гэуте пристально смотрит на нее. И она улыбнулась быстро и чуть виновато – пора было им распрощаться, а ей – идти дальше.
Гэуте окликнул свою лошадь, которая паслась на зеленой лужайке и ушла далеко вперед. Он побежал за лошадью, вернулся назад, и они попрощались. Кристин уже вскинула котомку на спину, а Гэуте вдел ногу в стремя, как вдруг он обернулся и шагнул к ней:
– Матушка! – На мгновение она заглянула в глубину его растерянных, пристыженных глаз. – Вы, верно, были не… вы, верно, были не очень довольны этот последний год, матушка? Ведь Юфрид ничего плохого не думает, она вас очень почитает; но мне, быть может, следовало бы почаще напоминать ей, какая вы женщина и какой вы были всегда…
– Что это тебе взбрело в голову, мой Гэуте? – Мать говорила кротко и изумленно. – Я и сама хорошо знаю, что уже немолода, а старым людям трудно угодить, но я все же не такая дряхлая старуха, чтобы мне не хватило ума понять тебя и твою жену. Мне очень неприятно, если Юфрид думает, что я не ценила ее старания избавить меня от лишних хлопот и забот. Сын мой, не думай, что я не вижу достоинств твоей жены или не чувствую твоей верной сыновней любви. А если я и не выказывала этого так, как вам бы по справедливости, быть может, и хотелось, то будь снисходителен ко мне и помни; таковы уж мы, старики…
Гэуте, разинув рот, уставился на мать…
– Матушка… – Вдруг он разразился слезами, прислонился к лошади и стоял так, содрогаясь от рыданий.
Но Кристин держалась стойко; в ее голосе не прорвалось ничего, кроме изумления и материнской доброты:
– Мой Гэуте, ты молод летами, и так уж повелось, что ты всегда был моим любимым ягненочком, как, бывало, говорил твой отец. Но все равно, сынок, тебе не следует принимать это так близко к сердцу: ведь теперь ты уже взрослый мужчина и сам стал хозяином в доме. Если бы я еще шла в Римград или в Иерусалим, тогда… А на этом пути меня вряд ли поджидают большие опасности. Спутников я всегда найду, если не доходя до Тофтара, то, уж во всяком случае, когда приду туда. В это время года из Тофтара каждое утро отправляются в путь толпы пилигримов…
– Матушка, матушка, простите нас!.. Простите нас за то, что мы отобрали у вас власть и могущество, загнали вас в угол…
Кристин, слегка улыбнувшись, покачала головой:
– Боюсь, что вы, дети, считаете меня очень властолюбивой женщиной…
Гэуте обернулся к ней; тогда она взяла его руку в свою, а другую руку положила к нему на плечо, снова убеждая его в том, что она не хочет быть неблагодарной ни к нему, ни к Юфрид, да благословит его бог. Потом она повернула сына к лошади и со смехом стукнула его кулаком между лопаток – на счастье.
Она неподвижно стояла и смотрела ему вслед, пока он не скрылся за холмом. Как красив он был верхом на рослом вороном коне!
Кристин испытывала странное ощущение – она так остро воспринимала все окружающее: напоенный солнцем воздух, знойный аромат соснового леса, треск кузнечиков в траве. И в то же время в своей собственной душе она видела встававшие там картины прошлого. Так перед внутренним взором человека, горящего в лихорадке, встают какие-то видения! Она видела покинутый людьми дом, совершенно безмолвный и мрачный; от него веяло запустением. Одно видение сменилось другим – час отлива, берег, от которого далеко отступило море, светлые, отточенные прибоем камни, кучи безжизненных темных водорослей, всевозможные обломки кораблекрушений…
