Дмитрий Абрамов - Гражданская война. Миссия России
– Да вот, брат Саша приехал из Стамбула. Зовет в Сербию. Там после войны и разорения работы много. Без заработка не останемся, – отвечал Николай.
– А меня подруга в Париж тянет. Вынь да положь ей Париж. Начиталась в молодости французских романов и прочей дребедени, наслушалась рассказов и сказок о Париже. А теперь рвет мне душу. Может, и я бы тоже в Сербию махнул. А то и в Чехию – в Прагу. Слышал, что многие знакомые по Добрармии из Галлиполийского лагеря перебираются в Чехию. Это теперь независимая от Австрии, молодая славянская страна с толковым правительством. Слышали о Масарике? – спросил Алексей.
– Слыхать-то слышал. Но в Чехию не поеду. Они, помнится мне, более на немцев похожи, чем на славян. А Сербия, хоть и явно беднее Чехии, – наша, братская, единоверная.
– Да. В этом вы правы. Для православного человека лучше в Сербии. А что же, братец ваш видел турецких янычаров из армии Кемаля в Стамбуле?
– Да. В Стамбуле дела плохи. Кемалисты притесняют греческое население, армян режут, глумятся всячески над христианами. У Кемаля союз с большевиками против Антанты. Он обещал выдать большевикам всех сторонников Белого движения, кто задержится или останется на Галлиполийском полуострове и в других провинциях Турции. Словом, выдаст всех бежавших из России противников советской власти.
– Да, суки турки, одно слово! – резюмировал Пазухин.
– Слышали, что они учинили в Смирне? – спросила жена Туроверова Юлия.
– Да уж, наслышаны. Нелюди! – ответил кто-то.
– Нечто подобное они сотворили с армянами в 1915 году в Анатолии. Армяне никогда не забудут и не простят им того, – сказал Туроверов.
– Да, страшной была эта Германская – Мировая война! – произнесла Юлия.
Далеко в городском порту тревожно протрубил гудок парохода. Все повернули головы в ту сторону и напряженно замолчали. Наступил час прощания.
– Простите, господа, пора в дорогу. Пароход ждать не будет, – спустя минуту произнес Туроверов, поднимаясь из-за стола.
– Да, пора!
– Николай, прочтите на память что-нибудь теплое, – перед тем как раскрыть прощальные объятия, попросил Алексей. – Я, помнится, слышал, что вы застали Германскую.
– Застал на австрийском фронте. На Волыни в семнадцатом, будь он неладен, – отвечал Туроверов.
– Ба, да мы с вами рядом дрались против австрияков! Можно сказать, в одних окопах сидели, одних вшей кормили. У вас есть какие-то стихи об этом?
Туроверов молча кивнул головой, опустил глаза, напряг мышцы лба, вспоминая… Через минуту-другую он уже неторопливо читал:
– Казакам вчера прислали с ДонаБелый хлеб, сузьму и балыки,И двенадцать ведер самогонуСами наварили казаки.Не страшит очередная пьянка,Стал теперь я крепче и сильней,И душа, как пленная турчанка,Привыкает к участи своей.Сколько раз она слыхала срядуЭту песню про зеленый сад:Рассыпались яблоки по саду,А казак не возвращается назад;Понависли по-над Доном тучи,Разгулялся ветер низовой,Не водою, а слезой горючейХлынет дождь из тучи грозовой…И не пленницей душа моя отныне,А любовницею станет у стиховВ этот синий вечер на Волыни,Среди пьющих и поющих казаков…
– Э-эх! Все равно увижу родимый Дон и свою станицу! – вдруг негромко, с дрожью и слезами в голосе произнес знакомый Туроверову голос.
– Иваныч, никак ты домой на Дон собрался? – отыскав глазами своего бывшего вестового, спросил Николай.
– Да, Николаич. Казаки бают, что пора домой вертаться. Землю пахать надоти. Застоялась, заскучала об нас родимая. Собираются казаки. Пароходом до Станбулу, а там… Некоторые ужо-т домой подалися, – поглаживая черный седеющий ус, вымолвил казак.
– Э, Иваныч! Простят ли тебе большевики?! Подумай! Вот сойдешь ты с парохода на причал, а тебе скомандуют: «Руки в гору!». Да отведут, самое дальнее, до ближайшей стенки.
– Ежели Господь попустит, то так тому и быть! Ну а как убережет? Три года ужо-т как не видал Дона-батюшки да родной станицы. Даст Господь, узрю.
– Ну, гляди, Иваныч! Жизнь на кон кладешь. Шутка ль, большевики!.. – сказал кто-то из простых казаков.
– Охолони, родной, не помилуют, – убежденно и с мольбой в голосе молвил Туроверов.
– Ты, Николай Николаич, человек молодой, образованный. Да и жена у тобя не промах. С ей не пропадешь. Тобе усе дороги пооткрыты. Ты и языкам иным обучен. Езжай куды хошь. А мне, малограмотному, што тута делать? Батрачить. Горб гнуть на энтих греков, турков да хранцузов. Тьфу! Да пропади они пропадом. А случись што, хто мне тута кусок хлеба дасть, хто глаза закроить да молитву на помин души прочтеть? Дасть Бог, доберуся до Тихого Дону, а там хоть и помирать не страшно.
– Ну, гляди, Иваныч. Прости, коли что не так, – посуровев голосом, с болью и слезами в глазах, произнес Туроверов и обнял своего бывшего вестового.
Гудок парохода вновь разбудил дремлющий остров.
– Будем прощаться, господа! Ближайшая наша встреча, надеюсь, состоится в Париже, возможно, в Тулоне, Праге, Риме, Милане или Лондоне. Ну а если не там, то в следующей жизни! – с улыбкой на хмельной, бородатой физиономии произнес Алексей Пазухин и тряхнул головой и белокурым чубом с нитями серебра.
* * *По результатам переговоров в Муданье было решено вернуть Турции Восточную Фракию. 11 октября 1922 года державы Антанты подписали с кемалистским правительством перемирие, к которому спустя три дня скрепя сердце присоединилась Греция. Греки были вынуждены оставить Восточную Фракию, эвакуировав оттуда православное (греческое) население. 1 ноября кемалисты окончательно установили контроль над Стамбулом и упразднили власть султана, покинувшего город на английском судне. В греческой армии вспыхнуло восстание, и король Константин был вынужден отречься от престола. По приговору трибунала пять министров были объявлены главными виновниками поражения и расстреляны.
Мир между Турцией и союзниками по Антанте, включая обманутую Грецию, был подписан 24 июля1923 года в Лозанне. Этот мирный договор положил конец войне и определил современные границы Греции на востоке и Турции на западе. Греция и страны Антанты полностью отказывались от претензий на Западную Анатолию и Восточную Фракию. Лозаннский договор предусматривал и «репатриацию» (обмен населения) между Турцией и Грецией, что означало окончание многовековой истории греков в Анатолии. Греческая (европейская) цивилизация, существовавшая в Малой Азии почти три тысячелетия, прекратила свое существование благодаря позорному предательству Антанты. Даже тяжелейшее и страшное для христианских народов нашествие османов XIV–XV вв. не было столь сокрушительным и ужасным, ибо не тронуло коренного населения и христианских традиций их жизни в Малой Азии.
Из Турции принудительно были выселены около полутора миллионов греков в обмен на выселение (также принудительное) 600 000 мусульман из Греции. Потери полностью разгромленной греческой армии превысили 40 тысяч убитыми и 50 тысяч человек ранеными. Гибель десятков, а возможно, и сотен тысяч мирных жителей, а также материальные потери вообще не поддавались учету. Все это позволило грекам назвать события осени 1922 года Малоазийской катастрофой. Так заканчивалась национальная турецкая революция.
Последние сполохи кровавой Первой мировой, вызвавшей сокрушительные гражданские и межнациональные войны, погасли и в Малой Азии.
* * *Изгнанников возвратился в Москву в самом конце сентября. После взятия Смирны и пожара в городе Нуреддин-паша постарался избавиться от военных специалистов из миссии советской России. В Турции могли остаться только те, кто добровольно пожелал служить в турецкой армии. Однако после всего виденного в Смирне даже переводчик Али не захотел оставаться на родине своих предков. Обратная дорога оказалась более быстрой. Уже на исходе второй декады месяца члены миссии добрались до Севастополя.
Осенняя, озаренная проблесками золотой осени столица встречала Кирилла своим неярким, благодатным и прохладным светом. Было утро – часов около десяти. Холодное солнце ярко играло на стеклах окон. Кирилл подошел к своему дому на Арбате, огляделся. Не спеша раскрыл дверь парадного подъезда и поднялся на второй этаж. Теперь, в который раз, после долгой разлуки с семьей он вновь переступил порог дома. Сердце его трепетало. Он позвонил в дверь их коммунальной квартиры. Открыла жена извозчика, ранее других хозяйничавшая на кухне татарка. Кирилл поздоровался, поблагодарил и прошел к себе. Бросил взгляд на вешалку в коридоре у их двери. Там висели незнакомая ему армейская шинель и фуражка со звездой. Недоброе подозрение закралось Кириллу в душу.
«Неужели Женя не дождалась?.. Как она могла?..» – подумалось ему.
Сдерживая бешеный холод в сердце, он вежливо постучал и слегка толкнул дверь. Та подалась, ибо была незаперта. Это немного успокоило и остудило его. Дверь открылась. За круглым столом сидела золотоволосая кудрявая девочка и голубыми глазками с удивлением взирала на входящего. Напротив нее в полевой военной форме сидел усатый молодой командир Красной армии и вслух читал детскую книжку с картинками. Лицо его показалось чем-то знакомым Кириллу. Подняв глаза, он с изумлением воззрился на вошедшего. Встал из-за стола. Через мгновение в глазах его родилось восхищение, и он с восторгом воскликнул:
