Элисон Уэйр - Леди Элизабет
— Мама? — прошептала она не своим голосом.
Фигура не шелохнулась, но Элизабет вдруг почудилось — или, по крайней мере, так она надеялась, — что та узнала ее; затем призрак начал таять, пока не исчез совсем, и Элизабет подумала, не приснилось ли ей все это. И тем не менее к ней вернулись прежнее спокойствие и силы, которые, как она знала, понадобятся ей, чтобы достойно встретить неизбежное.
Сэр Джон услужливо откликнулся на жалобу насчет окон и немедленно послал людей, чтобы те открыли запоры. Он был безупречно вежлив, учтив и, не теряя времени даром, пригласил Элизабет каждый вечер ужинать с ним в его апартаментах. Хотя она и была благодарна за ежевечернее сопровождение своей особы в его уютный деревянно-кирпичный дом через дворцовую территорию, визиты эти стали для нее настоящим испытанием, ибо тот выходил на лужайку Тауэр-грин, где сохранялась зловещая плаха, возведенная для казни леди Джейн Грей.
«Почему ее не убрали?» — с трепетом думала Элизабет. Не потому ли, что плаху предполагалось использовать снова? И не она ли станет следующей жертвой? Неужели они настолько уверены, что сумеют доказать ее вину?
На второй вечер, сидя за жареной куропаткой и тушеными сливами, она не удержалась и задала сэру Джону вопрос.
— Я не получал никаких распоряжений, — ответил тот. — Поскольку приближается свадьба королевы с испанским принцем, у ее величества наверняка есть дела поважнее, чем убирать плаху.
Элизабет надеялась, что он прав. И все же она не могла избавиться от подозрения, что плаху держат для нее, и неизменно содрогалась при виде последней.
Сам дом лейтенанта повергал ее в уныние, навевая мрачные мысли. Плотно ужиная и поддерживая светскую беседу с сэром Джоном и леди Бриджес, она ни на минуту не забывала, что последние акты трагедии ее матери разыгрались в комнатах наверху. Каждый раз, приблизившись к дому, она видела их решетчатые окна, с болью осознавая, что те выходят прямо на Тауэр-грин. Если бы Анне хватило смелости выглянуть в окно, она бы увидела, как для нее возводили плаху.
— Леди Ли говорила, что плотники в последние ночи никому не давали заснуть, все стучали молотками и топорами, — рассказывала Кэт.
По прибытии в Тауэр Кэт избегала делиться с Элизабет сведениями об Анне, не желая причинять ей лишнюю боль, и той приходилось настаивать. Однако Элизабет считала, что должна знать правду о судьбе матери, ибо это придавало ей смелости перед лицом происходящего.
На самом деле не происходило почти ничего. Никаких допросов, никаких визитов из совета. Возможно, думала Элизабет, они пытаются изнурить ее ожиданием. «Что ж, — решила она, — этим они ничего не добьются. Я невиновна так же, как в день, когда очутилась здесь».
«Но так ли это?» — задавалась она вопросом, прогуливаясь вдоль стены — привилегия, которую Элизабет предоставили для восстановления сил. Для нее это стало испытанием не меньшим, чем визиты в дом лейтенанта, ибо со стены были видны река, суда и наслаждавшиеся свободой люди. Отводя взгляд и уходя вперед от пятерых прислужников, на которых настоял сэр Джон, она спрашивала себя, не изменила ли тем, что умалчивала о письмах Уайетта. Уместно ли было вообще не обращать на них внимания? Но что, собственно, она могла сделать? Ее лишь обвинили бы в сговоре с этим человеком — хватило бы факта, что он ей вообще писал. Поэтому она действительно поступила наилучшим образом. Правильно ли — другой вопрос.
Постепенно она успокаивалась. В первые дни в Тауэре она много негодовала и плакала, но по мере того, как становилось ясно, что враги не спешат предать ее смерти, она чувствовала себя все сильнее. Появился и аппетит — ее слугам разрешалось выходить и покупать провизию, а также готовить пищу.
— Так меньше риска, что меня отравят! — с мрачной усмешкой сказала она Кэт, однако в действительности даже не думала, что от нее могут попытаться тайно избавиться. По сути, если не считать несвободы и постоянного страха перед будущим, ее жизнь была вполне безмятежной.
Пока не прибыл сэр Джон Гейдж, констебль Тауэра.
— Вы позволили ей выходить на стены? — встревожился констебль.
Сэр Джон Бриджес с неприязнью смотрел на своего начальника. Гейдж всегда строго требовал соблюдения правил.
— На свежий воздух, сэр, — объяснил он.
— Я не могу этого допустить, — заявил Гейдж. — Это нужно пресечь. И я заметил, что у нее открыты окна. Кто разрешил?
— Я, — ответил Бриджес несколько вызывающе. — Она была очень больна и жаловалась на духоту.
— Чушь! — отрезал Гейдж. — Хватит ей потакать. Она такая же заключенная, как и любой другой.
— Высокопоставленные заключенные обычно пользуются некоторыми привилегиями, — настаивал лейтенант.
— Она не обычная заключенная! — рявкнул Гейдж. — Она сестра королевы, и мне приказано строго ее охранять. Она не должна ни с кем общаться, слышите? Не ходить по стенам и не высовываться из окон, привлекая к себе внимание.
— Она не… — начал Бриджес.
— И она не должна писать никаких писем, — прервал его Гейдж. — Надеюсь, вы не снабдили ее письменными принадлежностями?
— Не вижу в том никакого вреда, — осерчал лейтенант.
— Ради всего святого! Ее подозревают в измене. Если она начнет плести здесь интриги, нам не сносить головы. Заберите у нее перо и бумагу, и немедленно!
Элизабет было почти жаль сэра Джона, который с несчастным видом стоял перед ней и твердил, что ей предстоит лишиться всех привилегий.
— Боюсь, констебль действует по приказу, — говорил он. — И я не могу не подчиниться, как бы мне того ни хотелось.
— Понимаю, — бесстрастно ответила Элизабет, но душа у нее ушла в пятки.
Она не верила, что причиной новых строгостей явилась придирчивость сэра Джона Гейджа, который требовал неукоснительного исполнения всяких правил вообще. Она не сомневалась, что причина была намного более зловещей. Наверняка остальных уже допросили. Что, если Кортни, этот бесхребетный дурак, оговорил ее и лишение привилегий — только прелюдия к худшему?
Элизабет смотрела, как сэр Джон забирает ее бумагу и перья.
— Теперь я настоящая узница, — молвила она.
— Я сделаю для вас все, что в моих силах, сударыня, — пообещал тот.
Когда он ушел, она с трудом сдержала слезы. Чем ей теперь занять долгие унылые дни без прогулок, без учебы? И она задохнется здесь при закрытых окнах.
В замке повернулся ключ, и вошла запыхавшаяся Кэт.
— Какая наглость! — вознегодовала она, вся красная. — Солдаты у ворот заставили нас отдать всю провизию с рынка — якобы из соображений безопасности. Соображения безопасности, как же! Могу поспорить, эти негодяи просто забрали ее себе.
Элизабет гневно вскочила. Как они посмели!
— Немедленно ступай к сэру Джону Гейджу и скажи, что тебя послала я, — велела она. — Пожалуйся ему от моего имени.
— Уж я-то ему скажу! — бросила Кэт.
Преисполнившись решимости, она предстала перед суровым взглядом констебля.
— Чем ты недовольна, женщина? — огрызнулся тот.
— Действиями ваших людей, — отважно заявила она, поведя плечами.
— Во имя всего святого, да за такую дерзость я могу засадить тебя туда, где ты ни солнца, ни луны не увидишь!
— Могу ли я воззвать к вашей рыцарской чести? — схитрила Кэт, подавляя гнев. — Леди Элизабет боится, что ее отравят. Именно потому мы, ее слуги, ходим покупать для нее еду и сами готовим. Ей нужно хорошо питаться, чтобы восстановить здоровье. Вы даже это намерены отрицать?
Констебль задумался.
— Хорошо, — сдался он наконец. — Но если кто-либо попытается пронести с едой какое-то послание, он будет сурово наказан.
— Вы что же, за дураков нас держите? — возразила Кэт. — Мы желаем нашей госпоже только добра, к чему рисковать? Но все равно благодарю вас за эту скромную любезность.
Еду продолжали покупать как обычно, но Элизабет не могла есть — настолько ей было страшно.
— Убери, — говорила она, когда Кэт приносила благоухавшие деликатесы один за другим в надежде ее соблазнить.
— Вам нужно есть, для вашего же здоровья! — протестовала Кэт, но Элизабет только отмахивалась.
— Какой смысл в моем здоровье, если скоро меня отправят на плаху? — простонала она однажды, окончательно упав духом.
— С чего вы взяли? — возопила Кэт. — Даже не думайте об этом. Вас бы давно казнили, когда бы хотели.
— Они собирают доказательства, — горестно молвила Элизабет. — Они ищут повод, чтобы меня обвинить. Плаха леди Джейн стоит целехонькая. Вот увидишь, я буду следующей. — В ее голосе проступили истерические нотки.
— Возьмите себя в руки! — приказала Кэт.
Но Элизабет это не удавалось. Порой она едва могла дотащиться до постели — настолько она была подавлена и напугана.
