Валентин Пикуль - Баязет
– Четырех, – сказал Кази-Магома.
– Трех, – поправил его Некрасов.
Сын Шамиля в возмущении сбросил с себя папаху:
– О-о, подлость кушающих свинину! Ведь только вчера мы видели, как выставили вы четвертую мортиру из окон второго яруса…
И его отпустили…
11Некрасов готов был встретить внутри крепости что угодно, но только не такое… Высохшие черные скелеты, прожженные солнцем до костей; хрипатые и обросшие космами, покрытые чирьями и вшами, мутноглазые, они тянулись к нему, лаская его и целуя, – и штабс-капитан почти с ужасом едва узнавал в этих людях своих верных товарищей.
– Милые вы мои, – сказал он. – До чего же вас тут скрючило!
Некрасов не выдержал – заплакал. Тогда баязетцы стали утешать его, и он услышал их смех, даже их шутки, звучавшие для него сейчас как скрип костей. Это его поразило – они оставались прежними, обгорело все снаружи, но внутри еще жили их крепкие души, черт побери…
Возвращение штабс-капитана спутало картишки в том удачном пасьянсе, который разложил комендант Штоквиц, и соперничество офицера, более грамотного и более любимого солдатами, вдруг заставило Ефрема Ивановича передвинуть своего туза в другую колоду.
Когда они остались одни, капитан сказал Некрасову вполне откровенно, с этакой подкупающей улыбкой:
– Черт вас принес обратно! Что вам на хуторе-то не сиделось?.. Не сердитесь: тут и без вас на каждой клетке по хорошей дамке имеется. Короля, – сказал он про Исмаил-хана, – мы только что в сортир посадили…
– Ефрем Иваныч, – ответил Некрасов, не обижаясь, – высокие чины в наше время похожи на египетские пирамиды. Их острых вершин могут достичь лишь два рода живых существ, а именно – орлы и пресмыкающиеся. Я не собираюсь парить, но отказываюсь и вползать! А потому…
Им помешали своим приходом Ватнин и Клюгенау, а потому Некрасов решил воспользоваться их присутствием, чтобы сразу поставить точку над «и».
– Сейчас, – сказал он, – важно дело, как говорил покойный Никита Семенович, и позвольте мне, господа, разделить судьбу гарнизона наравне со всеми. И если вам угодно, любезный Ефрем Иванович, то я согласен подчиняться вашим приказам. Пришел за делом, а славы не ищу…
Штоквиц натужился, заползал глазами по полу.
– Я, – ответил он, – остаюсь только комендантом.
– Опять шара в тот же угол, – засмеялся Ватнин. – Куды как трудно наследство делить!
– А кто же будет, пардон, иметь власть над нашими телами и душами? – спросил Клюгенау.
– Только комендант, – твердо закончил Штоквиц.
– Придется… мне, – сказал Ватнин и свистнул нагайкой. – Ну, держитесь тогды!..
Ватнин или не Ватнин, но расчет Штоквица и в этой колоде оказался правильным. У этого капитана был какой-то собачий нюх на все повороты. И даже сейчас, по прошествии множества лет, еще находятся историки, которые приписывают Штоквицу главную роль в защите Баязета. Очевидно, это происходит потому, что, пытаясь найти истинного начальника гарнизона, историки его не находят, а потому им остается одно: приписывать все заслуги командования коменданту крепости.
………………………………………………………………………………………
– Ломай! – приказал Ватнин, и эриванцы стали откатывать от ворот крепости каменья, освобождая выход.
Пользуясь некоторым затишьем, люди были собраны во дворе. Пришли офицеры, под сводами арки расположились музыканты. Люди давно уже не собирались вместе, оттого словно обрадовались этой давке; повсюду звенело оружие, одалживались патроны, слышались голоса:
– Ванек, почто залядал так?
– Блондинка ест…
– Не топчись, шелудивой.
– Братцы, пошто толпимся?
– Приказ, верно, будя…
– Сподобило их приказы писать!
– Глянь-кось, Некрасов идет.
– С ним-то веселее…
– Курлы-курлы, – журавель летит!
– Птица, она вольная…
– Тихо, братцы, говорить будут!..
Ватнин вышел на середину, покрыл все басом.
– Слухай мою команду! – зычно возвестил он. – Сейчас каждый распахнет свой рот пошире, чтобы язык видать было, и пущай подумает о себе без жалости… Ясно, братцы? Тогда расщепляй едалы свои!..
Бренча гигантской шашкой, колотившей его по ногам, есаул быстро обежал ряды людей с торчавшими изо ртов сухими от жажды языками, и снова вышел на середину двора:
– Захлопнуть пасти! Врачебный осмотр закончен. Вывод таков: все здоровы!
Крепость грянула хохотом, и Ватнин, склонив голову набок, как бы задумался:
– А дело-то вовсе не смешное, ребятушки! Треба вылазку делать, чтобы попугать малость турка… Много, скажу я вам, умников на свете жительствует. Уж таких умников, будто им в шею по сто голов зараз ввинчено. А коли принять наше положение во внимание, так умнее нас никого сейчас и нетути. Потому и буду резать правду-матку, как на духу: все равно, знаю, вас не обманешь…
Притихли.
– Тут по-честному надоть. Кому жисть в копейку, да и та гроша ломаного не стоит, у кого ни матки, ни батьки, ни кола ни двора, – пусть выходит первым… Никого неволить не станем: в охотку воевать будем!
Люди молчали.
– Молодцы, что не скачете! – похвалил их Ватнин. – Вам сейчас, родимые, помолчать надобно, чтобы подумать. Ведь не всяк обратно вернется, родину повидает. Скороспелок-то для дела такого нам и не нужно!
Люди застыли: в стенах – беда, за стенами – того хуже. А камни уже летели от ворот, их складывали под руководством Клюгенау в ровный бруствер.
– Я… пойду! – вдруг решил Андрей Карабанов. – Пусть охотники пристраиваются ко мне, и я поведу их хоть к черту на рога!..
Всего вызвалось идти на смерть сто двадцать восемь человек, включая и двух офицеров: Евдокимова и Карабанова. Вынесли на двор два больших котла с тушеной кониной, дали охотникам последний раз вволю поесть мяса. Вода же была за стеной крепости, и одна из целей вылазки в том и заключалась, чтобы отбросить турок от реки за майдан и как следует запастись водой.
Штоквиц тоже взял себе кусок конины. Разрывая зубами пахучее мясо, он сказал:
– Дело лихое, ребята. Когда барабаны ударят дробь, выскакивай разом. Полсотни человек бросайся на мост, руби все живое напропалую, остальные по Ванской дороге гони турок в хвост и в гриву до старого редута. Один не оставайся, держись у плеча другого. Артиллерия вас поддержит…
Лишних со двора разогнали, чтобы не мешали дебушированию войска перед выбеганием из крепости. Офицеры, влившись в солдатскую толпу, терпеливо объясняли каждому, что делать, если случится то или это, как отступать, кого слушаться, где лучше всего остановиться, чтобы не потерять головы. Многое тут же менялось в плане вылазки, как совершенно неприемлемое, явно гибельное для охотников.
Подошел Клюгенау, рукавом смахнул пот с лица.
– Готово, – сказал он. – Ворота свободны…
И все посмотрели на кованую бронзу львов, держащих ворота: камни были уже отнесены в сторону, образовав редут, за траверсом которого разместились застрельщики, а сквозь щели арки виднелось небо, и вязкий смрад медленно парил за притворами крепости.
– Барабанщики, сюда! – приказал Штоквиц.
Отец Герасим покадил на охотников душистым ладаном, прочел молитву, но святой водой никого не побрызгал, как полагалось в таких случаях, и Дениска Ожогин крикнул:
– Выпил воду-то, батюшка?
– А хоша бы и так, – не смутился священник…
– Ну, готовьтесь, люди добрые, – сказал Ватнин и широко перекрестился.
Барабанщики вскинули легкие палочки. Защелкали затворы снайдерок, послышались молитвы, прощальные вскрики, ругань.
– Передайте Потресову, – велел Штоквиц, – чтобы он, как и договорились, сразу же пустил в дело картечь. Два-три верных залпа «павильоном»! Он знает…
Охотники, выставив штыки, плотно сгрудились возле арки, готовые броситься на прорыв. Вдоль двора, наискосок от ворот, высилась прочная стена редута, ощетиненная дулами винтовок – на тот случай, если турки рискнут ворваться в крепость.
– Пусть войдут, – заметил Ватнин. – Теперь им легче ежа родить против шерсти, чем к воротам сунуться…
Штоквиц махнул рукой:
– Дробь!
Под грохот барабанов, под визг летящей картечи, разбросанной над головами турок пушками Потресова, ворота начали открываться, и в лицо охотникам пыхнуло жаркой прелью смердящей падали. Груда трупов, раскисшая и дряблая, облепленная мухами и червями, сдвинулась с места и медленно поползла в растворенные ворота.
Этого никто не учел.
А барабаны били. И турки уже видели, что ворота открыты. Надо бросаться.
Кто первый?..
– Давай! – крикнул Дениска. – За мылом!..
Отчаянно бранясь, перемахнули через этот гнусный барьер, с криком «ура» кинулись вон из крепости. В удушливой вони, зажав рот ладонью, Карабанов выскочил на дорогу, махнул Евдокимову револьвером:
– Прощайте, юноша, мы пошли в город…
Передние пикеты были сбиты штыками, растоптаны и вмяты в землю окопов.
