Белые степи - Рамазан Нурисламович Шайхулов
На эту так внезапно наступившую тишину в доме неожиданно среагировал зять Нурмухамат, приехавший осенью по делам. Он со смаком попил чай, рассказал городские новости и привычно вышел на крылечко покурить. Выходя мимо него на улицу, Салима вдруг увидела, как судорожно вздрагивают его крутые плечи и он кое-как удерживает всхлипы. Огорошенная, она положила руку на его плечо и осторожно спросила:
– Что случилось, кейэу?
Кое-как успокоившись, сквозь всхлипы он проговорил:
– Сидел, смотрел на это опустевшее крыльцо и подумал: где вся та разношерстная и разноразмерная обувь, через которую раньше здесь трудно было перешагнуть?! – И, уже не скрываясь, в голос разрыдался.
Она села рядом и тоже пустила слезу. Наплакавшись, они тихо стали вспоминать, как каждый год летом здесь все собирались. Как дружно убирали покос и по вечерам после баньки смотрели импровизированные концерты детишек.
Тут, прерывая ее воспоминания, из сенцев раздались чьи-то шаги, в дом вошла задыхающаяся после крутого подъема в гору давняя подруга Фазиля, жена друга Ислама – продавца худайбердинского магазина Сальмана.
– Приехала наконец, я уж заждалась. Внук увидел тебя идущей с автобуса. Я не выдержала, хоть и под вечер решила прийти и узнать, что решила-то? – раздеваясь и развешивая пальто и шаль, слеповато щурясь, скрывая волнение, проговорила Фазиля.
– Садись, чаю попьем.
Они подружились как молодые снохи, приехавшие из чужих деревень, дружили и их мужья. Все дети были ровесниками, общие заботы, общие беды и радости. Страдалицы жены послевоенных лет и молча, и с боем переносившие разгульную жизнь своих мужей, и битые, и любимые ими, гордо отстаивавшие свое право на счастливую жизнь в своей семье.
– Да-а, трудно на что-то решиться… Все думаю, все взвешиваю. Оставаться здесь, конечно, осталась бы. Все здесь родное, все привычное: вы, соседи, родные, односельчане. И могила его здесь. Как все это бросить?! Но дети устали ездить, помогать. Сколько бензина жгут каждый раз, машины свои бьют на нашем бездорожье. Да и сама измучилась – годы дают свое знать, все труднее с хозяйством справляться.
– Я вот, грешная, иногда что думаю: были бы твои дети, как мои, неучи, жили бы здесь, никуда бы не уезжали. И ты б никуда не дергалась. Но с другой стороны, что мои бедолаги здесь хорошего видят? Не-е-т уж, пусть твои лучше живут в своих городах.
– Что ты, конечно. Он же все сделал, чтоб дети выучились. Сама же знаешь, сколько он зарабатывал как учитель. И все жилы рвал, подрабатывал, тебе ли об этом рассказывать? – И они опять ушли в воспоминания, то смеялись, то плакали.
Тогда, в далекой молодости, через год после переезда из Худайбердино в Ботай, на ноябрьские праздники муж Фазили забрал их на лошади к себе в гости. Стояла снежная осень. Только выпал снег, деревья вдоль санной дороги стояли в красивом снежном уборе. Пушистые, еще не тронутые морозами и не приглаженные вьюгами сугробы мягко обрисовывали все бугорки, пенечки и впадины на пригорках и полянах.
Два дня гостили во всех домах родного Худайбердино, пили медовуху, пели, плясали, вспоминали прошлое. И вот на третий день, во время утренней опохмелки муж Фазили что-то не так сказал, и горячий, гордый Ислам, обидевшись, вскочил и, выкрикнув: «Одевайтесь, Салима! Пошли домой», накинув пальто, хлопнул дверью. Вокруг закудахтала, забегала Фазиля:
– Куда вы, зачем?! После обеда запряжем Рыжика и отвезем вас домой!
Но Салима, зная упрямство и неуступчивость мужа, молча одела пятилетнего сына и, попросив прощения за мужа и попрощавшись, поплелась за ним домой. Не менее гордый хозяин, тем более еще и выпивший, и с места не тронулся.
Дорога предстояла неблизкая, чуть меньше восьми километров по лесам и горам. К тому же ночью еще выпал снег, за праздники никто не ездил и не проторил дороги, и идти пришлось практически по сугробам. Муж посадил сына на плечи, гордо шел впереди. Когда забрались на вершину горы и деревня стала пропадать из виду, их на лошади догнал хозяин. Из-за узости дороги не мог обогнать и плелся сзади, выкрикивая мольбы остановиться и сесть в кошевку. До сих пор Салиме слышатся всхрапы и позвякивание уздечек, чуется горячее дыхание тычущей мордой в спину лошади. Пытался по целине обогнать, но лошадь вязла в снегу, а хозяин не переставал уговаривать вместе с Салимой, пока Ислам так не наорал на него, что тот, опешив, остановил лошадь и так и стоял, пока семья не скрылась из виду за поворотом. Вот такие они были горячие и неуступчивые, а страдали жены. После этого год не общались, пока у Фазили не родился еще один сын и не ехать с поздравлениями было бы совсем нехорошо.
– Ну и что же все-таки решила? – осторожно, допивая уже остывшую, не первую чашку чая, спросила Фазиля.
– Как ни трудно будет все бросать, уеду, наверное, все-таки…
И Фазиля, кое-как сквозь слезы выдавив: «Скучно нам будет без тебя, плохо», чтоб совсем не разрыдаться, бочком, бочком неуклюже стала одеваться и, глотая слезы, на ходу попрощавшись, ушла. Салима так растерялась, что даже не успела ее внукам передать городские гостинцы.
Прибрав со стола посуду, Салима вновь осмотрелась, так, как будто видела весь дом впервые, так, как будто хотела все это запомнить, хотя и с закрытыми глазами могла бы, не спотыкаясь, пройти через все комнаты, найти нужную вещь.
В глубокой задумчивости прохаживалась она по дому, а ведь раньше и времени не хватало так задумываться, все хозяйство, все будничные хлопоты были на уме, так и пролетали незаметно дни, так и жизнь вся прошла. А ведь по большому счету этот дом принес мир и согласие в семью, все объединил, связал и поставил на место. До этого всякое бывало…
Ушедшую в воспоминания Салиму отвлек шум в сенцах – веселый детский смех и чей-то мужской бас. В дом вбежала сияющая Файруза, и за ней ввалился ее отец.
– Салима-иней, смотрите, какую теплую куртку и сапоги купил мне папа! – И закружилась, затанцевала по прихожей.
Ее сияющий отец, по-свойски приобняв хозяйку, стеснительно, сквозь слезы заговорил:
– Спасибо вам, Салима-апай, спасибо. Я все, я бросил пить. Я ж на подработку уезжал, а семью не успел предупредить, вот они меня и потеряли. Вот я вам свой долг возвращаю. Эх, Салима-апай, если б не вы, остались бы мы тогда без дома. Все говорят, что вы переезжать собираетесь, а как же мы без вас, на кого вы нас бросаете? Не уезжайте, а? Я все, я
