Страна Печалия - Вячеслав Юрьевич Софронов
Так и нашла его лежащим в забытьи с бревном в обнимку Капитолина, которой Яшкины соседи сообщили, что тот уже несколько дней не выходит из дома, хотя через плохо притворенные двери слышатся непонятные звуки и выкрики. Вначале она решила, что Яков всего лишь пьян, но вскоре поняла, что это не так, и спрыснула его холодной водой, которую пришлось нести с улицы, поскольку в доме ее не оказалось ни капли. Яшка открыл мутные глаза и тупо уставился на склонившуюся над ним женщину, плохо понимая, кто и зачем перед ним.
Капитолина пробовала говорить с ним, но в ответ слышала лишь нечленораздельные звуки. Яков пытался соскочить с кучи стружек и куда-то бежать, но едва поднимался на ноги, не мог сделать и шага от полного отсутствия сил, падал обратно на кучу стружек и принимался бормотать нечто бредовое. Поняв, что с ним происходит что-то неладное, Капитолина отправилась за батюшкой и, все тому рассказав, привела в дом к обезумевшему Якову. Тот внимательно глянул на него, послушал невнятные бормотанья, сокрушенно покачал головой и, ничего не спросив у стоявшей безмолвно Капиолины, достал принесенные с собой Святые Дары, спрыснул Якова святой водой и принялся читать над ним очистительную молитву. Тот поначалу метался, вскакивал, рвался куда-то бежать, но сил на то у него не было никаких, и он опять ложился на облюбованное им место. Через какое-то время он затих, и Капитолине вместе с батюшкой удалось переложить его на кровать, укрыть теплой овчиной. Вскоре за батюшкой прибежала молоденькая девчушка, что-то шепотом сказала ему, и тот собрался уходить.
— Старушка одна помирать собралась, — пояснил он, — вот, зовут… Я тебе Псалтырь оставлю, грамоте-то обучена? — спросил он Капитолину. Та согласно кивнула и проводила священника до дверей, сама же осталась рядом с крепко спящим Яковом.
Она же, прочитав несколько псалмов, закрыла священную книгу и положила ее под подушку спящего, а сама растопила печь, сбегала к себе домой, принесла кое-что из припасов и принялась готовить.
Проспал Яков до вечера следующего дня, а проснувшись, увидел сидящую подле себя Капитолину с открытой на коленях толстенной книгой в тисненом кожаном переплете.
— Что случилось? — спросил он, как ни в чем не бывало. — Ты давно здесь? Не помню, как уснул… Сон какой-то чудной снился, будто меня кто-то звал в глубокий колодец спуститься, я было полез, а сверху ты зовешь… Едва назад выбрался…
— Точно, чуть совсем в тот колодец не бухнулся. Скажи батюшке нашему спасибо, что молитвы над тобой чуть не до утра читал. А то сейчас бы не ты гроб очередной мастерил, а для тебя делали, — по-матерински отчитывала она его. — Едва отходили тебя, дурня. Что же ты такое сделал с собой? — показала она ладонью на его обескровленное и исхудавшее лицо. — Почему не пришел, когда сорок дней после смерти мужа моего прошло? А я тебя ждала…
— Неужели сорок дней прошло? — не поверил он.
— Больше уже. Хотела уезжать, да соседи твои сказали, мол, неладно что-то с тобой, пришла попрощаться, а ты едва живой лежишь, краше в гроб кладут. — И, что-то вспомнив, тихо заплакала. Слезинки ее упали Яшке на руку, на грудь и окончательно вернули его к жизни. Вновь над Капитолиной засиял образ его матери, чему он несказанно обрадовался.
— Мама вернулась, — только и прошептал он.
— Где? — не поняла Капитолина и обернулась.
— Ты и есть моя мама и жена. Оставайся со мной, худо мне одному.
— Так ты не один, — красноречиво указала она на лежащего в углу истукана. — Думала, ты его на меня променял.
— Да будь он проклят! — закричал Яшка и вскочил на ноги. — Из-за него все это со мной случилось. Нечистый попутал меня, велел собственного бога сотворить, вот меня и понесло. Теперь видишь, что вышло из всего этого.
С этими словами он легко подхватил совсем недавно обожествляемое им бревно и выбросил его за дверь.
— Все, с этим покончено, — смело заявил он. — Оставайся, и все хорошо будет. Обещаю.
Капитолина покорно согласилась, понимая, что деваться ей все одно некуда, а Яков хоть какой, но заступник. К нему ее влекло едва уловимое щемящее душу чувство материнской жалости и заботы. Возможно, видела она в нем скорее своего неродившегося ребенка, нежели мужа. Женскую душу и чувства, владеющие ею, трудно кому-то понять, включая и ее саму, а потому поступки, которые она совершает, на первый взгляд, столь непредсказуемы и загадочны. Хотя, если разобраться, то идут они чаще всего именно от жалости, испытываемой ею к другому человеку, что многие почему-то называют любовью. Однако, как бы ни звалось это чувство, благодаря ему и живут столь несходные друг с другом люди, не особо задумываясь, чему они этим обязаны.
Через день Капа, как стал ее звать Яков, перебралась к нему в дом, заставив его перенести мастерскую в стоящий во дворе покосившийся и наполовину разобранный сарай. Но никаких пожитков в доме после ее переезда не прибавилось, хотя стало заметно чище и уютнее. Зато Яшка повеселел и подолгу пропадал в своем сарае, наверстывая упущенное, мастеря для соседей разную необходимую для хозяйства утварь.
Правда, с тех самых пор он начисто отказывался принимать заказы на поделку гробов и могильных крестов, ссылаясь на явленный ему откуда-то голос, запретивший навсегда заниматься этим скорбным занятием. И слободчане, привыкшие к неожиданным вывертам своих соседей, немало на то не обиделись, а наоборот, уважительно похлопывали его по плечу, когда забирали очередную поделку, со словами, что гробовщиков и без того хватает, а вот такой мастер, как он, один. Правда, оплату они, как обычно, задерживали, но Яшка со своей Капой считали, что счастье земное совсем не от этого зависит.
* * *
И нашел я, что горше смерти женщина, потому что
она — сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы;
добрый пред Богом спасется от нее,
а грешник уловлен будет ею.
Екк. 7, 26
Под вечер уже Варвара вспомнила, что завтра у нее вроде как именины и, несмотря на пост, надо хоть как-то отметить день своей небесной покровительницы. Точного возраста своего, как и все ее ровесницы, она не знала. К чему ей знать его? Просто баба, которая уже четыре десятка лет прожила, на пятый перевалило, а счастья так и не видала. Да и есть ли где оно — бабье
