Исабель Альенде - Дом духов
Хайме оставил машину на безлюдной площади, не обращая внимания на знаки солдат, запрещающих здесь останавливаться. Он вышел из машины, и его мгновенно окружили, наведя на него пистолеты.
— Что происходит, товарищи? У нас война с китайцами? — улыбнулся Хайме.
— Проходите, здесь нельзя задерживаться! Движение запрещено! — приказал офицер.
— Очень сожалею, но меня вызвали из канцелярии Президента, — возразил Хайме, показывая удостоверение. — Я врач.
Его проводили до тяжелых деревянных дверей Дворца, где группа карабинеров несла караул, и разрешили войти. В здании царила тревога будто при кораблекрушении, служащие сновали по лестницам, а личная охрана Президента передвигала мебель к окнам и раздавала пистолеты ближайшему окружению. Президент вышел навстречу Хайме. На нем была боевая каска, которая абсолютно не вязалась с легким спортивным костюмом и итальянскими туфлями. Тогда Хайме понял, что случилось что-то серьезное.
— Морской флот[57] поднял восстание, доктор, — коротко объяснил Президент. — Наступило время борьбы.
Хайме подошел к телефону и позвонил Альбе, сказав, чтобы она не выходила из дома, и попросив ее передать это же Аманде. Больше он уже никогда не говорил с нею, ибо события развернулись поистине головокружительно. В последующий час прибыло несколько министров и политических деятелей из правительства, и начались телефонные переговоры с восставшими: пытались определить масштабы мятежа и найти мирное решение конфликта. Однако к половине десятого Вооруженные силы страны уже находились под командованием военных путчистов. В казармах избавлялись от тех, кто оставался верен конституции. Генерал от карабинеров приказал охране Дворца выйти, потому что полиция тоже перешла на сторону путча.
— Можете идти, товарищи, только оставьте оружие, — сказал Президент.
Карабинеры пришли в смущение, но приказ генерала решил дело. Никто не осмелился посмотреть в глаза главе государства, они сложили оружие во внутреннем дворике и вышли строем, опустив головы. В дверях один из них обернулся.
— Я остаюсь с вами, товарищ Президент, — сказал он.
К полудню стало очевидно, что с помощью переговоров ничего уладить не удастся, и все начали расходиться. Остались только самые близкие друзья и личная охрана Президента. Его дочери были вынуждены уйти по его настоянию. Их вывели из Дворца силой, и с улицы были слышны их крики, когда они звали отца. Внутри здания осталось человек тридцать, забаррикадировавшихся в залах второго этажа. Среди них находился и Хайме. Ему казалось, что он видит кошмарный сон. Он сел в кресло красного бархата, держа пистолет в руке. Пользоваться им он не умел. Хайме показалось, что время течет очень медленно, хотя на самом деле прошло уже три часа. Он услышал голос Президента, который говорил по радио со страной. Это было его прощание.
— Я обращаюсь к тем, кого будут преследовать, чтобы сказать им, что я не отрекаюсь от своего пути: я заплачу жизнью за верность народу. Я всегда был вместе с вами. Я верю в родину и ее судьбу. Другие преодолеют сегодняшние трудности, и недалек тот час, когда прямой дорогой пойдет свободный человек, чтобы создать лучшее общество. Да здравствует народ! Да здравствуют трудящиеся! Это мои последние слова. Уверен, что моя жертва не будет напрасной.
Небо затягивалось тучами. Слышались отдельные далекие выстрелы. Президент вел переговоры по телефону с лидером мятежников, который предложил ему военный самолет, чтобы покинуть страну вместе с семьей. Но Президент не собирался отправляться в ссылку в какое-нибудь отдаленное место, где мог бы провести остаток жизни, прозябая вместе с другими свергнутыми членами правительства, бежавшими ночью из своего отечества.
— Меня выбрал народ, и отсюда я уйду только мертвым, — спокойно ответил он.
Тогда раздался оглушительный рев самолетов и началась бомбардировка. Хайме вместе со всеми бросился на пол, не веря, что еще жив, ведь до вчерашнего дня он был убежден, что в его стране никогда ничего подобного не может произойти и что даже военные уважают закон. Только Президент стоял во весь рост, он приблизился к окну с автоматом в руках и выстрелил в сторону танков, находившихся на улице. Хайме дотянулся до него и схватил за ноги, чтобы он пригнулся, но тот чертыхнулся и продолжал стоять. Спустя пятнадцать минут горело все здание, и внутри нечем стало дышать из-за гари и дыма. Хайме ползал среди развороченной мебели и осколков, пролетавших через этажи подобно смертельному дождю, пытаясь оказать помощь раненым, но мог только утешить их и закрыть глаза мертвым. Во время неожиданного затишья Президент собрал всех оставшихся в живых и сказал им, чтобы они уходили, что ни к чему бесполезные жертвы, что у всех есть семьи и что потом они должны будут продолжить их общее дело.
— Я попрошу передышку, чтобы вы смогли выйти отсюда, — добавил он.
Но никто не тронулся с места. Кого-то била нервная дрожь, но все сохраняли достоинство. Бомбардировка была короткой, однако Дворец превратился в руины. В два часа дня огонь расправился со старинными залами, которые служили с далеких колониальных времен, оставалась только горстка людей вокруг Президента. Военные вошли в здание и заняли то пространство, что оставалось от первого этажа. Среди грохота слышался истерический голос офицера, который приказывал всем сдаться и выходить поодиночке с поднятыми руками. Президент каждому пожал руку.
— Я спущусь последним, — сказал он.
Живым его больше не увидели.
Хайме спустился вместе с остальными. На каждой ступеньке широкой каменной лестницы с угрожающим видом стояли солдаты. Казалось, они обезумели. Они били ногами и прикладами винтовок тех, кто спускался, с какой-то невиданной до того ненавистью, охватившей их за последние часы. Некоторые стреляли поверх голов сдавшихся. Хайме ударили в живот, и он согнулся, а когда смог выпрямиться, глаза были полны слез, а брюки испражнений. Его били на всем пути до улицы, а там приказали лечь на живот, топтали и оскорбляли, пока не кончились матерные слова на испанском языке, и тогда кто-то подал знак экипажу танка. Пленные услышали, как тот подходит, сотрясая асфальт своим весом непобедимого толстокожего гиганта.
— Дорогу, мы проедем на танке по этим трусам! — закричал один полковник.
Хайме поднял глаза от земли и подумал, что узнал его, потому что помнил того мальчиком, когда играл с ним в детстве в Лас Трес Мариас. Танк, пыхтя, прошел в десяти сантиметрах от их голов под хохот солдат и вой пожарных сирен. Вдали слышался шум боевых самолетов. Спустя некоторое время пленных разделили на группы, по тяжести их вины, и Хайме направили в Министерство обороны, которое превратили в казарму. Его заставили идти, согнувшись, словно по траншее, провели через большой зал, полный обнаженных людей, связанных по десять человек, с руками за спиной, избитых так сильно, что иные не могли держаться на ногах. Кровь струйками бежала по мраморному полу. Хайме отвели в котельную, где у стены стояли люди под охраной солдата с землистым лицом, который прохаживался, держа всех на мушке. Там Хайме долго простоял, изо всех сил удерживаясь в вертикальном положении, не в силах понять, что же происходит, ужасаясь крикам, которые проникали из-за стены. Он заметил, что солдат наблюдает за ним. Вдруг тот опустил ручной пулемет и подошел.
— Присядьте, доктор, отдохните, но когда я дам вам знак, поднимитесь немедленно, — сказал он шепотом, передавая ему зажженную сигарету. — Вы оперировали мою мать и спасли ей жизнь.
Хайме не курил, но соблазнился этой сигаретой и медленно затянулся. Его часы сломались, но по чувству голода и жажды он понял, что уже наступила ночь. Хайме так устал и ему так мешали запачканные брюки, что он даже не спрашивал себя, что с ним еще случится. Он уже стал дремать, когда к нему подошел солдат.
— Встаньте, доктор, — прошептал он ему. — Вас разыскивают. Удачи вам!
Мгновение спустя вошли двое мужчин, надели на Хайме наручники и повели туда, где офицер допрашивал заключенных. Хайме видел его несколько раз в компании с Президентом.
— Мы знаем, что вы не виноваты, доктор, — сказал он. — Мы только хотим, чтобы вы выступили по телевидению и сказали, что Президент был пьян и застрелился. После этого мы позволим вам идти домой.
— Заявляйте об этом сами. На меня не рассчитывайте, подонки, — ответил Хайме.
Его схватили за руки. Первый удар он получил в живот. Потом его подняли, бросили на стол, и он 1 почувствовал, как с него снимают одежду. Позже его в бессознательном состоянии выбросили из Ми- j нистерства обороны. Начался дождь, влага и свежий воздух оживили его. Он очнулся, когда его втащили в армейский автобус и положили на заднее сиденье. Сквозь стекло он увидел, что была ночь, а когда машина тронулась в путь, смог рассмотреть пустые улицы и дома, украшенные флагами. Он понял, что враги победили и, возможно, подумал о Мигеле. Автобус остановился в расположении какого-то полка, где его вытащили наружу. Рядом оказались другие пленники в таком же ужасном состоянии. Им связали ноги и руки колючей проволокой и ничком бросили в кормушки для лошадей. Там Хайме и другие несчастные пролежали два дня без пищи и воды, гния в собственных экскрементах и крови, после чего всех их перенесли в грузовик и отвезли в окрестности аэропорта. В чистом поле пленных расстреляли лежащими на земле, потому что на ногах они не могли держаться, а затем взорвали с помощью динамита. Страшный грохот и зловоние от трупов еще долго стояли в воздухе.
