Михайло Старицкий - РУИНА
Но Думитрашка сделал товарищам знак следовать за собою, и первый переступил порог опочивальни.
Старшины последовали за ним, пушистый ковер заглушал их шаги…
Подойдя к кровати гетмана, все остановились…
Гетман не слышал ничего… Вдруг словно судорога пробежала по его лицу, а затем и по всему телу, и гетман сразу открыл глаза…
При виде окружавших его ложе старшин страшное подозрение шевельнулось в душе его.
— Что случилось? — вскрикнул он, приподымаясь на постели.
— Поймали скаженого волка! — хихикнул злобно Думитрашка и, навалившись своим тяжелым телом на гетмана, снова повалил его на кровать.
— Ратуйте! на Бога! — закричал гетман, с усилием отталкивая от себя Думитрашку, но здесь на него бросились Забела, Домонтович и Мокриевич.
— Разбойники, звери, предатели! — захрипел гетман, беспомощно простирая руки и стараясь освободиться от навалившихся на него старшин. Лицо его побагровело, глаза налились кровью, из груди вырывался хриплый рев, как вдруг взгляд его остановился на Самойловиче, спокойно стоявшем в его ногах и наблюдавшем эту сцену.
С неестественным усилием гетман приподнялся на кровати.
— И ты!! и ты!! — вскрикнул он, простирая к нему руку. — Будь же ты проклят, Иуда, проклят! проклят!
С всклокоченными волосами, безумным лицом и разорванной на груди рубахой, гетман был страшен в эту минуту.
Но Самойлович не смутился.
— Заткните ему глотку! — скомандовал он.
Старшины бросились на гетмана и снова опрокинули
его на кровать. Гетман отчаянно сопротивлялся, но борьба была неравная. Думитрашка и Забела скрутили гетману руки и ноги, а Мокриевич и Домонтович заткнули ему в рот платок и еще сверху обвязали всю голову его толстой хусткой, оставив только небольшое отверстие для носа.
Еще раз–другой судорожно вздрогнули руки несчастного гетмана, но Думитрашка туго стянул их веревкой, и тело гетмана сделалось неподвижно, как колода.
— Несите его, живо! — произнес тихо Самойлович.
Старшины подняли грузное тело гетмана и потащили через немые покои.
У крыльца гетманского уже стояли сани, запряженные парой добрых коней. На козлах сидели два вооруженных стрельца.
Старшины бесшумно опустили гетмана на дно саней и забросали его сверху заранее приготовленными кожами. Затем Мокриевич и Думитрашка вскочили также в сани и поместились по сторонам.
— Трогай! В Путивль! — шепнул тихо Мокриевич.
Обмотанные тряпками копыта лошадей не производили никакого звука. Сани бесшумно скользнули и потонули в темноте.
Кругом все было тихо, безмолвно. Снег падал на землю тяжелыми пушистыми хлопьями. Через минуту и след саней исчез под его белым покровом.
Черная ночь покрыла своей тяжелой пеленой злодейское дело.
На другой день, рано утром, по всему городу распространилась тревожная весть, что гетмана в Батурине не стало. Как он исчез, куда делся — никому не было известно, но эта таинственность еще более возбуждала умы.
Так как в ту же ночь ускакал из Батурина и посол московский, то некоторые уверяли, что посол выкрал гетмана и увез его с собою в Москву; другие же утверждали, что гетман выбрался тайно ночью в Киев, боясь, чтобы московские воеводы не задержали его; третьи приписывали исчезновение гетмана какому-то страшному колдовству.
Во всяком случае, весь город был встревожен.
На улицах, на рынках, всюду собирались кучки народа и толковали вполголоса о непонятном исчезновении гетмана. Бабы и молодицы принимали деятельное участие в этом волнении; толки и пересуды, при их содействии, принимали чудовищные размеры, опираясь, главным образом в этом событии, на нечистую силу.
А несчастный гетман, о котором так печалился и волновался народ, был уже в это время далеко за Путивлем, вдали от своей дорогой страны. Скованного по рукам и ногам, его мчали с необычайной быстротой по направлению к Москве.
Прошел день, другой, третий. Волнение в Батурине росло все больше и больше.
В присутствии старшин народ боялся проявить свое недовольство, но весть об исчезновении гетмана побежала за стены Батурина и разлилась по всей Украйне.
Между тем Забела, Самойлович и Домонтович, которым поручено было теперь управление всей страной, принялись энергично за устройство своих дел.
Так как неизвестность причины исчезновения гетмана могла вызвать народное волнение, то старшины разослали во все полки и города универсалы, в которых объявляли народу от своего имени и от имени Москвы, что гетман Демьян Многогрешный оказался изменником, что обрелось множество и письменных, и словесных доказательств его измены, а посему московские воеводы, с соизволения генерального старшины, арестовали его и отправили в Москву, где над изменником и учинится правый суд и розыск. Теперь же старшины, которым поручено до избрания нового гетмана управление Украйной, приказывают сим универсалом всем полковникам, сотникам и иным старшинам казацким, чтобы немедля присылали в Батурин всех родственников и приятелей Многогрешного, заподозренных тоже в измене.
Разославши всюду эти универсалы, старшины отправили в Москву посольство. Послам поручено было передать множество предложений, а также просьбу старшин о том, чтобы поскорее назначалась избирательная рада для выбора нового гетмана и чтобы в этих выборах принимали участие только сами генеральные старшины и избранные казаки, во избежание волнений, могущих произойти от большого скопления черни и поспольства.
Это последнее предложение было желанием Самойловича. Самойлович знал, что среди массы казачества и народа он не пользовался популярностью, и потому, если бы и чернь приняла участие в выборах, то можно было сильно сомневаться в том, чтобы выбор пал на него; между тем как старшина должна была выбрать его непременно, тем более, что и Неелов стоял за него горой.
Для обеспечения своего избрания Самойлович послал еще от своего имени и от имени старшин просьбу в Москву, чтобы немедленно прислали приказ арестовать Сирка и отправить его в Москву, так как Сирко будто бы устраивает народные бунты.
Устранить Сирка из Украйны на время выбора гетмана было чрезвычайно важно для Самойловича, так как бесстрашный герой Сирко был любимцем всего казачества и народа. По одному его слову могла бы подняться вся Украйна, и тогда Самойловичу не только не пришлось бы увидеть, гетманской булавы, но, пожалуй, довелось бы еще и расплатиться за проделку с Многогрешным.
Занятый всеми этими хлопотами и приготовлениями к предстоящей избирательной раде, Самойлович совсем и забыл о существовании Марианны.
А весть об аресте гетмана дошла и до нее.
Исполнив свою миссию, Марианна возвратилась домой более спокойная и уверенная: на время опасность вторжения в Правобережную Украйну Ханенко и поляков была устранена. Из Чигирина приходили от Дорошенко также благоприятные вести о том, что Москва благосклонно относится к его предложению и что есть надежда на то, что Правобережную Украйну примут под Московский протекторат, и таким образом осуществится наконец желанное соединение обеих Украйн.
Но вместе с этими известиями как-то сами собою прилетали из Чигирина вести и о том счастье, которое царило там…
В омертвевшее, пустынное сердце Марианны они врывались какими-то резкими диссонансами, словно золотые лучи солнца, прорвавшиеся сквозь щель открывшейся двери в мрачную темницу. И как эти лучи дразнят истомленного узника, напоминая ему о радости, свете и тепле, разлитом в природе для других, так и эти вести впивались острыми терниями в сердце Марианны, нашептывая ей о золотом счастье, навсегда утерянном для нее.
По–видимому, Марианна совершенно забыла о существовании Мазепы и ушла с душой и сердцем в политические дела. С напряженным нетерпением ожидала она известия от Дорошенко относительно окончательного ответа Москвы.
LIX
Однажды, в сумрачный зимний день, когда Гострый и Марианна сидели в своей мрачной трапезной и толковали о том, отчего Дорошенко не дают до сих пор окончательного ответа из Москвы, в комнату вошел Андрей, только что возвратившийся с ярмарки, и еще с порога произнес встревоженным голосом:
— Поганые чутки, панове!
При звуке этого голоса, при виде взволнованного, встревоженного лица Андрея и Марианна, и Гострый сразу всполошились.
— Что? Что такое? Отказала Дорошенко Москва? — произнесли они в один голос, подымаясь с места.
— Нет, не то, с другого совсем боку горе, — отвечал Андрей. — Я только что с ярмарки. На ярмарке все люди об одном только и говорят, что наш гетман пропал из Батурина.
— Пропал из Батурина?
— Да. С вечера был в своем замке, а к утру его не стало, и никто не знает, куда он делся. Одни толкуют, что его захватил тайно посол московский и увез с собою в Москву; другие твердят, что гетман сам выкрался тайно от воевод московских на богомолье в Киев, чтобы разведать гам истину про отдачу Киева, а третьи уже мелют такое несуразное, что не стоит и передавать. Одно только верно из всех этих толков, что гетмана нет в Батурине.
