Дэвид Бейкер - Путь слез
Петер встретил новую зарю безучастным пустым взором. Безоблачное небо приветливо встречало солнце, лучи которого посеребрили легкие волны озера. Теплый южный ветер шелестел в деревьях, прибой ласково плескался у берега. Петер созвал всех детей и привычно, даже как-то обыденно помолился над покойными. Как во все прежние разы, дети торжественно уложили усопших друзей в мелкие могилы и установили у каждого изголовья маленькие деревянные кресты. Немного позже Вил приказал Отто и Конраду отправиться в деревню и найти Бенедетто, или какую другую помощь.
Предчувствие новых потерь лишало Петера мужества. Он обернулся к двум страждущим детям и пал на свое лицо. Колокола недалекой Ароны отмечали время, и с каждым ударом колокола Петер возносил к небесам одну и ту же просьбу: «Tu es adjutor in tribulationsibus, Ты наш помощник в бедах, Tu es vita et virtus, Ты жизнь и благодетель, дорогой милостивый Господь, прошу Тебя, пощади этих двух».
Когда сумерки снова опустились на берега озера Маджоре, Петер молился… невнятно и тоскливо, стеная и плача, пока не выдохся окончательно. Когда силы покинули его, он упал на землю рядом с любимой Марией и заснул тревожным сном.
Даже в страшные часы ночного мрака Фрида старательно присматривала за обоими подопечными. Когда луна стала клониться к земле, она еще раз подошла к Иону, дабы поменять влажную ветошку у него на лбу. Она привязалась к мальчику и любила его, как родного брата, преданно посвятив себя заботе о нем. Она протянула руку, чтобы убрать с его лица волосы, но кожа под пальцами была остывшей и неживой. Холодок пробежал по спине девушки, и у нее затошнило внутри. Отчаянно прикусив губу, она поспешила к Петеру и растрясла его:
– Петер! Петер! – звала она неистовым шепотом. – Кажется, Ион… умер.
Петер подбежал к мальчику и приложил ухо к неподвижной груди мальчика. Он простонал, а после упал на тело горячо любимого крестоносца и зарыдал.
От всхлипываний священника проснулись остальные, и вскоре все окружили кольцом еще одного усопшего товарища. Петер ослабел настолько, что ничем не мог помочь, и бессильно смотрел, как Вил с Карлом завернули тело Иона в одеяло и отнесли к воде. Там, под блестящим звездным небом, юные воины омыли тело мальчика. Они оба онемели от скорби. Вместо того чтобы говорить, они предались спасительным воспоминаниям о павшем товарище.
Петер поднял руки.
– Ego te absolvo ab omnibus censuris et peccatis in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti.
Вил приказал всем остальным копать могилу: он чувствовал, что нельзя долее откладывать то, что ему следовало сделать. Вернувшись к постели Марии, он взял девочку за руку. Он мыслью – куда уж говорить про слова – редко обращался к Отцу небесному, но сейчас юноша умолял Создателя о милости и просил об Его исцеляющем прикосновении. Люди опытные и знающие в молитвах, несомненно, осмеяли бы его мольбу, сочли ее невнятным и косноязычным бормотанием, но сердце брата, смягченное недавним падением и горящее любовью, изливало поток искренних слов из самой глубины души.
Карл с Фридой хорошо заботились о Марии час за часом, но теперь Петер благоразумно отправил их спать, оставив девочку на попечении брата. Обменявшись тревожными взглядами и усталыми вздохами, сиделки перепоручили Вилу влажные примочки и нехотя улеглись на одеялах.
Снова и снова он смачивал лоб сестры прохладной водой. Его глаза неустанно следили за Марией, и даже приятное тепло костра ни на мгновение не соблазнило его прилечь и оставить вахту. Пока остальные крепко спали, юноша сидел у постели сестры как преданный телохранитель, охраняющий покой царственной принцессы.
При первом свете зари в лагерь прибежал Бенедетто с кучкой чернорясных монахов; сзади поспевали Отто и Конрад с паланкинами.
– Э-ге-ге! – кричал менестрель на ходу. – Эй, Петер!
Все тут же поднялись на ноги и изумленно смотрели, как к ним подбежала запыхавшаяся компания. И без того мрачное лицо Петера потемнело еще больше.
– Где ты пропадал, – выбранил он менестреля, – ленивец нерасторопный?
Бенедетто оборонительно помахал головой.
– Прошу прощенья! Прошу всех простить меня! Аронцы засадили меня в темницу. Я стащил меду для наших больных, но стражники меня заметили и схватили.
Один из бенедиктинцев выступил вперед и поклонился.
– Отец Петер, я брат Чиво из аронского монастыря.
Петер поклонился, и оба церковнослужителя пожали друг другу руки. Низенький, круглолицый монах с положенным брюшком чем-то расположил к себе Петера, и тот решил, что в иных обстоятельствах брат-монах наверняка не погнушался бы доброй шуткой.
– Со мною братья Фиглио, Палья и Гаддо. Я служу при монастырском лазарете. Ваш друг говорит правду. Его схватили, как только он пришел в селение, и с тех самых пор он изводился криками как безутешная пичуга. Л поскольку наш монастырь находится неподалеку от городской темницы, мы слушали его жалобный вой денно И нощно! Двое ваших товарищей отыскали менестреля и добились приема у нашего настоятеля. В конце концов, настоятель послал священника, дабы тот разобрался с этим делом и, заодно, с Бенедетто. После клятвенных заверений последнего – и хорошей баллады – наш capo отпустил его на наши поруки, и вот мы здесь!
Крестоносцы раскрыли рты и изумленно смотрели на боязливого менестреля. Петер покачал головой и привлек внимание братьев к Марии.
– Брат Чиво, малышка лежит при смерти. Мы отчаялись спасти ее.
Бенедиктинцы подобрали полы одежд и засеменили к девочке. Чиво наклонился над Марией и прислушался к слабому дыханью. Лицо его помрачнело. Он положил ей руку на лоб, толстым, но нежным пальцем приподнял одно веко и легонько пощупал ее горло. Голос его зазвучал по-доброму, но решительно:
– Отец Петер, не стану лгать. Боюсь, спасти малышку не удастся.
Карл подслушивал рядом. Слова укололи его в самое сердце, и он громко расплакался. Вил побледнел и отшатнулся. Оба брата припали к постели сестры, пробудив ее. Девочка приподнялась на здоровой руке, со свистов выдохнула и закашляла, попытавшись положить голову старшему брату на грудь. Вил обнял ее и прижал к себе, как младенца. Он гладил ее по волосам и целовал мокрый лоб, и она еле-еле улыбнулась. На несколько коротких драгоценных мгновений их глаза встретились, и сердца забились ровнее. На душе у Вила потеплело, но сестра вдруг задрожала и безжизненно повисла у него на руках.
– О Боже! – закричал Вил. – Брат Чиво… Петер! Скорей сюда!
Служители упали на колени вокруг девочки и напрягли слух.
– Еще дышит! – воскликнул Петер.
– Si, сердце еще бьется в ней. Надобно сейчас же отнести ее в лазарет! – приказал Чиво и велел двум братьям принести паланкин. – Поднимайте ее бережно!
Вил с Карлом протолкнулись сквозь кольцо монахов и подняли Марию с постели так трепетно, словно несли самую великую драгоценность на свете. Затем они осторожно уложили ее на холщевые носилки и прикрыли двумя одеялами. Они потянулись к ручкам паланкина.
– Нет, мальчики. Браться понесут ее. Петер, крестоносцы проследуют с нами?
Священник устремил умоляющие глаза на предводителя. Вил неотрывно смотрел на увядающее тельце Марии. Он облизнул пересохшие губы и, не поднимая глаз, кивнул.
* * *Крестоносцы поспешали за монахами, бегом уносящими Марию вверх по крутым улицам города, в свою обитель. С годами монастырь и город обширно разрослись и процветали. Монастырь превратился в богатое аббатство, которое обладало угодьями по всему Пьемонту. Как раз в тот день аббат находился в ином месте, и его отсутствие было на руку крестоносцам, ибо старый аббат недолюбливал постоянно прибывающих послушников и иждивенцев, забота о которых ложилась на его плечи. Однако более доброжелательный настоятель с радостью предоставил детям все необходимое.
Когда отряд вошел во двор, Бенедетто сообщил всем, что Мария будет лежать в присутствии целительных мощей.
– Останки Фелинуса и Грациана были перенесены сюда многие века назад.
Германские дети безразлично пожали плечами.
– Они воевали в армии цезаря, а когда приняли христианство, их убили за веру!
Петер обнадежено кивнул. Он почувствовал на себе взгляд и повернулся к Карлу, который просиял от поданной надежды.
– Возможно, отрок, возможно.
Марию отнесли в кирпичное строение лазарета и положили на мягкую соломенную постель рядом с другими больными монахами. Чиво немедля позвал травника, и, пока детей отвели в трапезную и досыта накормили, они втроем целый час совещались.
Наконец Петер с оцепеневшим, угрюмым лицом отошел от остальных и подозвал Карла с Вилом.
– Друзья мои, – медленно проговорил он, – ваша сестра умирает. Братья опасаются, что ничего уже не изменить, хотя – кто знает наверняка? На мой взгляд, они умелые и сведущи, но паша малышка уж очень ослабла. Чудо… нам остается ждать только лишь чуда.
На этот раз Карл не стал требовать невозможного, а только поник лицом и, заплакав, прижался к брату. Вил тоже не мог сдерживать слез и обхватил ослабевшими от горя руками приникшего брата. Петер подошел к ним и обнял их обоих, и они вместе плакали.
