Николай Гейнце - Коронованный рыцарь
Казимир Нарцисович припоминал дорогою то почти наивное выражение лица Ирены, тот вкрадчивый, до истомы доводящий голос, когда она, передавая орудие смерти соперницы, подробно объяснила ему лучший способ его употребления. Она, оказалась, знала по этой части более его.
Ранение сонной артерии иглою могло и не причинить моментальной смерти даже при пробитой насквозь шее человека.
Это орудие действительно только покрытое жидкостью из находившейся в том же ящичке миниатюрной скляночки. Для употребления ее там же находилась и маленькая кисточка с ручкой из слоновой кости.
Жидкость эта была знаменитым «ядом Борджиа», состав которого не открыт до сих пор.
Яд входил в незаметные для простого глаза поры стальной иглы и тогда ранение иглой было безусловно смертельно.
Иглу надо было помазать жидкостью за сутки до употребления в дело.
Все эти холодящие душу подробности убийства передала графу Свенторжецкому с адским спокойствием и ангельскою улыбкою Ирена Оленина.
Она не сказала ему только того, что ящичек со смертоносной иглой, который лежал у него в кармане, она получила от аббата Грубера, что игла эта сохранилась в руках ордена иезуитов со времени папы Александра VI, бывшего из фамилии Борджиа, и унесла бесследно уже много жертв, так или иначе неугодных этой фамилии, а затем и иезуитам.
Казимир Нарцисович ехал к себе и по временам вздрагивал от воспоминаний этой беседы с Иреной Станиславовной.
Первое лицо, которое встретил граф по приезде домой, после отворившего ему дверь камердинера, был горбун.
В уме графа мелькнула мысль взять именно его в свои сообщники по задуманному им кровавому делу.
Он велел ему зайти в кабинет, где и сообщил, что через несколько дней переезжает в «замок мальтийских рыцарей».
— Ты ко мне так через недельку понаведайся, у меня будет к тебе дело.
— Рад всем служит вашему сиятельству.
— Такое дело, что можешь бросить свое шатание по чужим углам, заживешь домком в сытости, в довольстве, даже в богатстве…
Рот горбуна расползся до самых ушей в блаженной улыбке при такой картине его будущности.
Зеленовато-желтые клыки вылезли совершенно наружу.
— Жизни не пожалею за вас, ваше сиятельство, за благодетеля.
Горбун особенно усердно всегда титуловал графа.
— Ну, вот докажи же мне свою преданность делом… — милостивым тоном сказал Казимир Нарцисович.
— И докажу, ваше сиятельство, вот как докажу.
— А я в долгу не останусь… Озолочу… — заметил граф. — Только дело тяжелое, страшное, — добавил граф. — Решишься ли?
— За легкое-то да простое так не награждают. А решиться, отчего не решиться, ведь не человека убивать…
Граф вздрогнул.
— Зачем убивать… А с мертвым придется иметь дело, похоронить…
В голове Казимира Нарцисовича вдруг, мгновенно, как это часто бывает, создался план убийства Зинаиды Владимировны, со всеми мельчайшими подробностями.
— Мертвецов я не боюсь… Не кусаются, — оскалился горбун.
— Так заходи. Вот тебе маленький задаток.
Граф сунул в руку горбуна довольно значительную пачку ассигнаций, вынув ее из кармана без счета.
В том же кармане он ощупал и данный ему Иреной ящичек.
— За что жалуете… Я и так вами много доволен, — взвизгнул горбун, опуская полученные ассигнации в карман.
Лицо его снова исказилось отвратительной улыбкой.
— Так до свидания, на новоселье.
— До свиданья, ваше сиятельство.
Горбун отвесил почти земной поклон и вышел.
Граф осторожно вынул из кармана ящичек и запер его в шифоньерку.
Через два дня он уже переселился в свое новое помещение на Садовой.
День его выезда совпал с днем смерти старшей сестры Белоярцевой — Елизаветы Спиридоновны.
Вторая, Надежда Спиридоновна, пережила сестру только несколькими днями; на другой день ее похорон она тоже отдала душу Богу.
Марья Андреевна окончательно осиротела.
Ее нянька, Арина Тимофеевна, тоже почти с месяц как лежала в постели.
Марья Андреевна ухаживала за ней и днем и ночью, но старушка, видимо, таяла, как догорающая свеча.
По завещанию сестер Белоярцевых, дом со всем находящимся в нем имуществом, и деньги, скопленные старушками, достались Маше.
Вся крепостная прислуга была отпущена на волю.
Первый воспользовался предоставленной свободой Яков Михайлов, перешедший на службу к графу Свенторжецкому.
Казимир Нарцисович был очень доволен, так как за время жизни у Белоярцевых, успел привыкнуть к этому камердинеру, знавшему его привычки и успевшему приноровиться к характеру барина.
Остальная прислуга также разошлась по другим местам.
При Марье Андреевне осталась одна старуха Афимья, большая приятельница горбуна.
Последний почти безвыходно находился в доме и сделался, ввиду болезни Арины Тимофеевны, за отсутствием прислуги, необходимым человеком.
Он продолжал посматривать на «красавицу-барышню», как он звал Марью Андреевну, масляно-плотоядными глазами, но та, под впечатлением обрушившего на нее горя и опасения за исход болезни любимой няни, не замечала этого, как не замечала и некоторой фамильярности обращения с ней, которую стал позволять себе горбун.
Осиротелое положение беззащитной девушки, отца которой он держал в руках, подавало ему все большую и большую надежду на осуществление его грязных планов.
— Какая она мне племянница… Аннушка-то мне сестра была сводная… Отец мой вдовый на вдове женился, мне шестой год шел, а Аннушку-то мать принесла к нам в дом по второму году, — рассуждал он сам с собою, обдумывая возможность обладания обольстившей его красавице.
Марье Андреевне, конечно, и в голову не приходило, что в уродливой голове услужливого горбуна могли появиться такие мысли.
Она так привыкла к нему и даже, ввиду его крайнего убожества, не считала за мужчину и почти не стеснялась.
Ее подчас откровенные домашние костюмы еще более распаляли преступную страсть сластолюбивого урода.
Вся, повторяем, поглощенная исходом болезни своей няньки она и не предвидела готовящейся ей западни.
Она бы даже не поверила, если бы кто-нибудь стал предупреждать ее.
Предупреждать, к тому же, было и некому. Новый удар судьбы не замедлил разразиться над ее бедной головой. Арина Тимофеевна умерла.
Пораженная безысходным горем, обливаясь горючими слезами, проводила Марья Андреевна свою няню до места ее вечного успокоения на Смоленском кладбище и вернулась затем в совершенно опустевший дом.
Не ведала она, что осталась не только совершенно одинокою, но еще во власти двух домашних врагов — Афимьи и горбуна.
Последний предвкушал близкое осуществление его заветной мечты.
Тяжелое и страшное дело, порученное ему графом Свенторжецким, награда за которое было целое состояние, необходимое ему для будущей полной отрады и утехи жизни с молодой женой, заставило его отсрочить исполнение задуманного им плана.
План этот был овладеть беззащитной девушкой, а затем жениться на ней, когда эта женитьба станет для нее единственным исходом. Она должна будет принять его предложение с благодарностью.
Так рассуждал сам с собою горбун.
«Денег-то у меня побольше, чем у ней, будет, я ее тогда с домом, да с грошами ее куплю и выкуплю, золотом и каменьями самоцветными с головы до ног засыплю, мою лапушку…» — говорил он сам себе, предаваясь сластолюбивым мечтам.
В последних числах апреля 1799 года между ним и графом Казимиром Нарцисовичем были обусловлены все подробности преступления последнего.
Горбун в течение недели должен был сторожить по ночам, проводя ночи без сна в сторожке Таврического сада.
Услыхав свист, он был обязан идти по направлению к Кулибинскому мостику и зарыть в саду труп Зинаиды Похвисневой так, чтобы не осталось ни малейшего следа.
За эту услугу горбун выговорил себе двадцать пять тысяч рублей и пять получил в задаток.
Аббат Грубер без слов выдал графу Казимиру Нарцисовичу десять тысяч рублей, с тем, чтобы остальные сорок тысяч были выданы по окончании дела.
Не трудно догадаться, что граф половину этой суммы предназначал для собственных надобностей.
Сказав, что горбун выговорил себе такую громадную сумму, мы допустили некоторую неточность, так как собственно сам граф Казимир предложил ему ее, думая громадностью цифры обеспечить согласие сообщника, который уже и без того знал много и обращение которого из друга в врага являлось опасным.
Оставалась самая трудная часть плана, заставить Зинаиду Владимировну позднею ночью прийти на свидание в Таврический сад.
Случай помог ему и в этом. Случай в жизни часто является верным слугой дьявола.
5 мая было днем рождения Зинаиды Владимировны. У Похвисневых в этот день был ежегодно большой бал.
