Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове)
Возникла пауза. Знаменитый режиссер молчал, и лицо его было скорбно.
— Не уверен,— наконец тихо сказал он.— Лучше бы этот человек свою, безусловно недюжинную, энергию тратил, как его коллеги по Политбюро, тоже на достижение всего этого.
— Но… почему? — изумился американский журналист.
— Потому что сейчас эта могучая энергия употреблена только на одно… На достижение поставленной цели. А цель эта — верховная власть в стране.
— Ну и что же в этом плохого?
Ответить на поставленный вопрос — естественный с точки зрения здравого смысла и логики — маэстро не успел: открылась дверь, и в кабинет вошел Валерий Яворский. Взглянув на него, маэстро спросил:
— Что-то случилось?
— Да нет, что вы! Ничего не случилось.— «Переводчик» говорил быстро и был явно возбужден и взволнован.— Просто… Некоторые обстоятельства… Мне… Да и товарищу Воеводину…
— То есть,— пришел ему на помощь маэстро, теперь открыто язвительно улыбаясь,— возникли обстоятельства на работе? Вас срочно вызывают?
— В какой-то степени…
— Работа есть работа. Да мы, собственно, с господином Рафтом обо всем переговорили. Не так ли?
— Да, да… Пожалуй,— пролепетал ничего не понимающий американский журналист.
— Вот и прекрасно! — Знаменитый режиссер легко поднялся из своего кресла. Кот Макбет с недовольным мяуканьем брякнулся на ковер.— Не смею больше задерживать, господа… и товарищи.
…Через несколько минут озадаченный Рафт уже сидел в черной «Волге». В машине их было трое: Ник Воеводин оказался за рулем — шофера, очевидно, отпустили, и Жозеф с Яворским сидели сзади.
— Да что происходит, черт возьми? — наконец пришел в себя американец.
— Кое-что изменилось, Жозеф,— сказал Яворский, уже спокойно и не торопясь.— Я вынужден вас огорчить. Во-первых, к сожалению, не состоится встреча с товарищем Андроповым в конце вашего пребывания в Советском Союзе, о чем первоначально было оговорено. У Юрия Владимировича немного ухудшилось здоровье, врачи не рекомендуют… Потом… Согласитесь… Он все-таки на отдыхе.
— А во-вторых? — спросил Рафт, подумав: «Все это связано с Лизой».
— Во-вторых… Возникли некоторые трудности с организацией еще двух ваших запланированных встреч: с академиком-атомщиком Николаевым и экономистом, тоже академиком, Разумовским.
— В чем же эти трудности заключаются? — спросил Рафт.
— Ну…— В голосе Яворского смешались растерянность и раздражение.— Академик Николаев на каком-то симпозиуме основной докладчик, готовится, занят. А Разумовский…
— Он оказался в больнице,— перебил «переводчика» Воеводин.— Инфаркт.
Американский журналист молчал.
— Мы все уточним, Жозеф.— Валерий Яворский говорил медленно, похоже обдумывая каждое слово.— Скорректируем. Сегодня у вас вечером театр. Вам повезло, что именно сейчас в Москве гастролирует Большой драматический театр Ленинграда, там великолепная труппа, говорят, прекрасный репертуар.
Жозеф Рафт молчал…
— А до вечера вы свободны. Мы за вами заедем. Возможно, кто-то один из нас.
— Хорошо,— сказал американский гость.
— Давай, Николаша, в «Националь».— Яворский тронул плечо «журналиста» Ника.
…Оказавшись в своем позолоченном номере, Жозеф, сняв пиджак, прошел в спальню, сняв ботинки, лег на кровать. На потолке, изнемогая от желания, резвились амуры и полуобнаженные нимфы.
Нет, в спальне больше не витали струи духов, которыми пользовалась Лиза.
«Стоп! Спокойно.— Рафт быстро поднялся с кровати, прошел в кабинет, достал свои блокноты с записями, пронумерованные кассеты диктофона, кассеты отснятой пленки, тоже пронумерованные.— Прежде всего — дело. Похоже, дальнейшее исследование главной моей темы может прерваться. Достаточно ли у меня материала?
Сейчас разберемся…»
Рафт работал за письменным столом часа три.
«Достаточно,— сказал он себе, потянувшись на стуле и хрустнув суставами.— Вполне достаточно. Разве что вот это…— В руке у него была визитная карточка академика Аратова,— Хорошо бы получить обещанные архивные материалы. Только понадобится для перевода Яворский. Ладно! Договорюсь на завтра».
Рафт набрал номер телефона, указанный на визитке.
— Добрый день! — прозвучал в трубке приветливый женский голос, говорили по-русски.— Приемная института…
— Простите! — перебил Жозеф.— Можно академика Аратова?
— Здравствуйте! — Секретарша перешла на английский.— Кто его просит?
— Я Жозеф Рафт, журналист. У нас с господином Аратовым была договоренность…
— От имени Аркадия Григорьевича я вынуждена извиниться перед вами.— Последовала небольшая пауза,— Верно, верно. Вот передо мной список лиц, с которыми у товарища Аратова были назначены встречи, переговоры… Тут и ваша фамилия. Но дело в том, что Аркадий Григорьевич срочно вылетел в командировку в Канаду.
— Надолго? — спросил Рафт.
— Дней на десять. Позвоните, пожалуйста, недели через две, и все ваши проблемы с Аркадием Григорьевичем вы решите.
— Благодарю. До свидания.
— До свидания.
Рафт положил трубку телефона. Посидел несколько минут в задумчивости. Взял карту — проспект отеля «Националь».
«Так… Вот он, главный администратор…»
Американский журналист набрал номер из трех цифр.
— Здравствуйте. Я вас слушаю.— Явно молодой мужчина говорил по-английски с чудовищным акцентом.
— Здравствуйте. Я — Жозеф Рафт. Я живу в триста восьмом номере. Мне необходимо получить одну информацию.
— Пожалуйста, господин Рафт.
— До сегодняшнего дня мой номер убирала в одну из смен горничная… ее зовут Лиза. Сегодня начало ее смены. А утром пришла другая…
— В чем проблема? — перебили Жозефа.— Вас не устраивает новая горничная? Она плохо справляется со своими обязанностями?
— Вовсе нет! Но я хочу знать, куда подевалась Лиза? У меня к ней дело.
— Извините, господин Рафт, я не обладаю интересующей вас информацией. Я секретарь главного администратора товарища Зайцева. Думаю, у него вы получите исчерпывающие ответы на все ваши вопросы.
— Так соедините меня с товарищем Зайцевым! — Жозеф, сдерживая непонятный, внезапно возникший гнев, старался говорить спокойно.
— Иван Петрович будет в семнадцать часов.
Положив трубку телефона, Рафт взглянул на свои золотые швейцарские часы — было двадцать минут четвертого.
«Хорошо, подождем».
Американец спустился вниз, в ресторан, и плотно, не торопясь, пообедал без капли алкоголя, только сок и минеральная вода. Заказал он себе экзотические, с его точки зрения, блюда русской кухни: салат «Лето» с брусникой и морошкой, мясную окрошку (она ему особенно понравилась), расстегаи с осетриной, малиновый кисель на меду и чашку черного кофе по-турецки.
Вернувшись в номер, Жозеф Рафт работал со своими материалами до семнадцати часов, а в 17.05 набрал номер главного администратора отеля «Националь» Ивана Петровича Зайцева.
— Здравствуйте, господин Рафт! — Голос товарища Зайцева был тверд, спокоен, державен; и, если бы Жозеф был сведущ,— с характерным лондонским выговором.— Я вас слушаю.
— У меня к вам один деликатный вопрос…
— Знаю, знаю,— перебил Иван Петрович.— Мне секретарь передал…— похоже, товарищ Зайцев усмехнулся,— ваш вопрос. Удовлетворяю его: со вчерашнего дня горничная третьего этажа Елизавета Смолина от работы освобождена, уволена.
— Можно знать, по какой причине?
— Да…— Теперь Иван Петрович Зайцев явно усмехнулся.— Вы, господин Рафт, вторгаетесь в сферу… Впрочем, ладно, раз вам так интересно. Гражданка Смолина освобождена от работы в нашем отеле за аморальное поведение.
— То есть?
— Мы установили, что свою основную работу она сочетает еще с одной…— Товарищ Зайцев помолчал, очевидно ожидая вопроса, но Рафт молчал,— Она занималась проституцией, выбирая богатых иностранных клиентов, проживающих в нашем отеле. Это совершенно несовместимо…
— Благодарю вас, товарищ Зайцев…— В слово «товарищ» Жозеф вложил всю ненависть, на какую только был способен.— Вы удовлетворили мое любопытство.— И он, не сдержавшись, громко бросил трубку телефона.
«Спокойно, спокойно,— приказал себе американский журналист.— Все только начинается».
Он сел к столу, открыл блокнот и написал на плотном глянцевом листе прекрасным пером ручки «Паркер»:
«Мои русские друзья!
От театра вынужден отказаться: неважно себя чувствую. Наверно, результат переутомления. Решил совершить большую пешую прогулку по вечерней Москве.
Дружески — Жозеф Рафт.
2.8.82».
Из карты-проспекта он вынул конверт для писем с грифом «Националь», вложил в него записку, заклеивать не стал, написав на нем: «Г-дам Яворскому, Воеводину».
