Дэвид Вейс - Возвышенное и земное
Он попросил Эна нанять экипаж и похоронные дроги, хотя пришлось одолжить на это луидор у Гримма. Барон принес извинения, что не сможет присутствовать на Маминых похоронах, – госпожа д'Эпинэ, сказал он, не совсем здорова, нельзя оставлять ее одну. Вольфганг сделал вид, будто ему все равно, на самом же деле его это очень обидело. Не только в Зальцбурге, но и в Вене, с горечью размышлял он, за Маминым гробом шло бы много друзей.
Он уставился на внушительный фасад церкви св. Евстахия и, чтобы удержаться от слез, стал пересчитывать украшавшие фасад греческие колонны, но сердце его разрывалось от горя. Когда гроб вносили в церковь, какой-то оборванец мочился тут же, прямо на улице. Выгребная яма рядом с церковью воняла так, словно ее не чистили многие годы, с того самого времени, когда Вольфганг бывал здесь еще ребенком, а на стене церкви он заметил желтый потек – здесь тоже явно не раз мочились.
На кладбище Вольфганг обнаружил могилу Рамо, и у него немного полегчало на душе – нет, не такое уж плохое он выбрал место для Мамы. На огромном памятнике он прочел золоченую надпись: «Жан-Батист Кольбер, министр финансов». В свое время этот вельможа добыл для Людовика XIV немалые деньги. Великолепие могилы повергло Вольфганга в уныние. Затем его внимание привлекла еще одна надпись: «Франсуа де Шеветт, генерал-лейтенант королевской армии, 1695-1769». Когда-то давным-давно Вольфганг играл для этого знатного господина.
Несколько человек, присутствующих в церкви, не обратили на похороны никакого внимания, слишком уж скромно хоронили. Все в этой церкви нагоняло на Вольфганга тоску: каменный пол, каменные стены, скудное освещение; когда отпевание кончилось, он с облегчением вышел наружу – солнечный свет заливал кладбище. Священник, совершивший последний обряд, спросил Вольфганга:
– Вы ближайший родственник мадам Моцарт?
– Да, я ее сын. Единственный сын.
– В таком случае, мсье, прошу вас расписаться в приходской книге.
Вольфганг внимательно прочел запись, чтобы удостовериться, не допущена ли ошибка: «4 июля 1778 года Анна Мария Пертль Моцарт, 57 лет от роду, жена Леопольда Моцарта, капельмейстера города Зальцбурга, умершая вчера на улице Гро Шенэ, была похоронена на кладбище в присутствии ее сына, Вольфганга Амадея Моцарта, и Франсуа Эна, друга семьи».
Он подписал просто: «Моцарт».
Эна поставил рядом свое имя, и Вольфганг помолился, чтобы бог принял Мамину душу. Но когда священник прочел скороговоркой последнее напутствие и гроб с Маминым телом опустили в землю среди совершенно чужих могил, Вольфганг подумал, что бог слишком далеко и вряд ли его услышит.
49
Леопольд сидел в Танцмейстерзале их дома на Ганнибальплац и писал письмо Анне Марии и Вольфгангу – этот красивый парадный концертный зал сохранил у него самые нежные воспоминания о них, – когда принесли письмо сына о тяжелой болезни жены. Леопольд как раз успел написать: «Любимейшая моя жена, чтобы не опоздать поздравить тебя с именинами, пишу сейчас, дабы знать, что ты получишь мое поздравление еще до наступления сего торжественного дня; желаю тебе всяческого счастья и возношу молитвы всевышнему, чтобы он сохранил тебя на многие лета не только в добром здравии, но и в радости, какая только возможна в этом изменчивом и нелегком мире. Верю, что с его помощью мы снова будем вместе; ты ведь знаешь, мне труднее всего переносить разлуку с тобой, меня мучает сознание, что ты так далеко от меня, что мы должны жить порознь друг от друга! В остальном у нас, слава богу, все в порядке. Мы целуем тебя и Вольфганга тысячу раз и очень просим беречь свое драгоценное здоровье…»
Леопольд взялся читать письмо сына, но не в силах был продолжать. От письма Вольфганга веяло смирением, совсем ему не свойственным, и Леопольд внезапно похолодел от страха – уж жива ли Анна Мария?… Нет, господь бог не так жесток, убеждал он себя, иначе самый благочестивый человек может впасть в безбожие. Он позвал Наннерль, желая послушать ее мнение, но Наннерль, прочтя письмо брата, разрыдалась.
– Что нам остается думать, – сказал Леопольд, – либо ее уже нет в живых, либо ей стало лучше, поскольку письмо помечено третьим июля, а сегодня уже тринадцатое.
– Вольфганг позвал священника! Мы ее уже, наверно, потеряли! – воскликнула Наннерль.
– Да, слишком уж он старается нас утешить. Вольфганг никогда не стал бы писать в таком торжественном стиле, не потеряй он всякую надежду, или это уже свершилось и он не мог писать по-другому.
Леопольд и Наннерль сидели, примолкшие и грустные, ошеломленные печальным известием, когда вошел Буллингер. Леопольд молча подал ему письмо от Вольфганга. Тучный седовласый священник внимательно прочел письмо, и на лице его отразилась печаль.
– Что вы думаете, Леопольд? – спросил он.
– Я думаю, Анна Мария умерла.
– Боюсь, что это так, – печально произнес Буллингер. – Вольфганг не стал бы писать столь тревожное письмо без всякой на то причины.
И когда священник, стараясь утешить Леопольда, проговорил: – Мужайтесь, надо быть готовым ко всему, – Леопольд понял, что под этим подразумевалось, и с отчаянием в голосе сказал:
– Я не только уверен, что она умерла, я знаю, ее не было в живых уже в тот момент, когда писалось письмо. Разве не так, Буллингер? – Голос его был тверд, но сердце разрывалось от горя.
Лицо священника утратило свой обычный румянец, и наступившая тишина казалась зловещей, как сама смерть. И тогда то, что было для Леопольда лишь догадкой, превратилось в уверенность.
Буллингер обнял Леопольда и Наннерль, и втроем они залились слезами.
На следующий день Леопольд закончил письмо к Анне Марии, обращаясь уже только к Вольфгангу. Он оставил поздравления по случаю именин, словно хотел этим удержать ее в живых, но написал сыну, что знает о его письме к Буллингеру, и просил Вольфганга изложить во всех подробностях Мамину болезнь и смерть. Леопольд старался не поддаваться чувству жалости к себе, однако не мог не написать сыну, какую тяжелейшую утрату они понесли. Разве мог он позволить себе распускаться, тем более перед сыном, наставником которого он был всю жизнь? Не мог Леопольд допустить и того, чтобы жертва, принесенная Анной Марией, оказалась напрасной, – иначе как можно примириться с ее смертью?
«Не волнуйся за меня, я постараюсь пережить свое горе, – писал он, – как подобает мужчине. Помни всегда, какая у тебя была прекрасная мать. Теперь ты сможешь особенно оценить ее любовь и заботу». В конце письма Леопольд посоветовал сыну приложить все усилия к тому, чтобы раздобыть заказ на оперу. Это гораздо разумнее, чем целиком зависеть от Легро, Новерра или даже герцога де Гиня, хотя интересно было бы узнать, что с ними, – ведь Вольфганг ни словом не упомянул о них в своем письме.
Леопольд написал также Гримму, поблагодарил барона за доброе отношение к Анне Марии и Вольфгангу и спросил, имеются ли в Париже для его сына хоть какие-нибудь перспективы.
Однако Леопольду не давала покоя одна мысль – так ли неизбежна была смерть Анны Марии? Он представлял себе, как она лежит там одна, среди чужестранцев, и это невыносимо мучило его. Потом вдруг ему пришло в голову, что нужно немедленно вернуть сына назад из Парижа, пока этот город не погубил и его, вернуть даже в том случае, если, как он надеялся, Гримм сообщит радостную весть, что дела Вольфганга налаживаются.
В течение следующей недели многие друзья Моцартов нанесли им визиты и выразили свое соболезнование. Леопольда весьма тронули эти знаки внимания, и тем не менее визит графини Лютцов, заподозрил он, был продиктован еще и другими соображениями.
Хотя Леопольд считал музыкальный вкус графини несколько странным и изменчивым, но она была одной из самых влиятельных особ в Зальцбурге: приходясь племянницей Колоредо, графиня располагала большим влиянием при дворе. Леопольд принял ее в Танцмейстерзале.
Графиня хорошо помнила этот концертный зал – не раз бывала она здесь на уроках музыки. Но сегодня, принимая ее в Танцмейстерзале, Леопольд как бы подчеркивал значимость ее визита, и она понимала это.
Поговорив о том, какой чудесной, жизнерадостной женщиной была Анна Мария и какой ужасной утратой явилась ее смерть, графиня спросила:
– Что же теперь собирается делать Вольфганг?
– Что вы имеете в виду, ваше сиятельство? В Париже Вольфганг пользуется огромным успехом.
– Но до меня дошли слухи…
– Что его новая симфония получила бурное одобрение на концерте, который почтил своим присутствием Людовик XVI, на концерте духовной музыки, – раздраженно и решительно перебил ее Леопольд. – И что фаворит Марии Антуанетты Новерр заказал Вольфгангу музыку к своему балету-пантомиме, а герцог де Гинь, наперсник и советник короля и королевы, уверовал в гений Вольфганга и стал его покровителем и учеником.
– Но вы ведь всегда были такой дружной семьей. Жить вдали от родных – это не для Вольфганга.
