Владимир Липовецкий - Ковчег детей, или Невероятная одиссея
При этих словах Федя прижал голову собаки к себе.
— Так вот… Вижу, напугались. Спрашивают: «Что же нам делать?» Тогда я и сказал: «Если не хотите позора — лучше сознайтесь. И банки верните. Иначе об этом узнает вся колония и все японцы». Они тогда говорят: «А что нам за это будет?» «По головке, конечно, не погладят, — ответил я. — Но если честно сознаетесь, может, простят».
— Выходит, мне надо вернуться в свою каюту и там ждать гостей? — спросил Аллен.
— Думаю, да.
Часом позже, уже в который раз за этот вечер, капитан и Аллен встретились снова.
— Я вижу, мистер Аллен, на вашем лице улыбка?
— Как же не улыбаться? Только что моими гостями были похитители шоколада.
— Сколько же их? Каюты хватило?
— Не так много, как вы предполагаете. Трое мальчишек. Всем по двенадцать-тринадцать лет. Каялись…
— Меня интересует главное. Зачем они это сделали? Ведь, насколько мне известно, вы дважды или трижды в неделю даете каждому ребенку по плитке шоколада.
— Да, верно. Но здесь я встретился с тем, что заставило меня перестать сердиться и даже понять их.
— Понять?..
— Представьте себе, мне стали понятны мотивы их проступка.
— Я сегодня, мистер Аллен, не перестаю удивляться. Сначала собака в качестве детектива. А сейчас вы со своим всепрощением.
— Иногда важно понять причину…
— И вы узнали? — не дал договорить Каяхара.
— Конечно. Я сказал, что, наверное, им не хватает сладкого. Если так, то я распоряжусь, чтобы к столу подавали больше печенья, джема и шоколада. Тогда они ответили, что сладкое им уже надоело. Кроме того, напомнили они мне, шоколад в этих жестяных банках вовсе и не сладкий… И даже невкусный. Этим они меня еще больше озадачили. «Зачем же тогда вы это сделали?» «Мы взяли шоколад не для себя, — сказали они, — а для наших братьев, сестер, пап и мам. Мы хотели привезти эти банки в Петроград. Там голод, а шоколад очень сытный. Мы хорошо и вкусно едим, всегда сыты. А наши близкие голодают». Один из мальчиков даже показал мне письмо от младшего брата. «Но ведь вы подвергаете риску всех пассажиров парохода», — сказал я им. И знаете, что они, эти мальчишки, мне ответили? «На „Йоми Мару“ очень хороший капитан. С нами не случится то, что с „Титаником“. А значит, и не понадобится неприкосновенный запас. В Питере сейчас он куда нужнее, чем здесь, на судне». Что бы вы, господин Каяхара, на моем месте ответили этим детям?
— Да, — озадаченно почесал затылок капитан, — я всегда понимал, что логика женщин и детей отличается от нашей. Как знать, может быть, в их проступке больше правды, чем в моем гневе.
В это время они увидели мальчика с собакой.
— А вот и главный герой! — сказал Аллен. — Спасибо, Кузовок! Чего тебе хочется? Чем тебя наградить?..
Федя наклонился к собаке и что-то шепнул псу на ухо. А тот тявкнул в ответ.
— Да, у него есть просьба. Кузовку надоело бегать по железной палубе. Позволят ли ему, спрашивает Кузовок, погулять по берегу, когда мы придем в Сан-Франциско?
— У нас, в Америке, санитарная инспекция очень-очень строгая. Но Красному Кресту верят. Что-нибудь придумаем…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ТРИДЦАТЬ ДВЕ ОЛЬГИ
Судно — как лист, сорванный и унесенный ветром. Теперь морское дно и небо куда ближе, чем берег. Чередуются закаты и восходы, а до причала все еще далеко.
Спокойный и даже безропотный, океан начинает ни с того ни с сего сердиться. Он уже давно испытывает неудобство. Пароход на его поверхности — досадная заноза. Необъятная спина сначала подрагивает. Затем начинают перекатываться бугры мышц. И пошло-поехало! Резкие, как удары плети, порывы ветра… Вода, подогреваемая гневом, закипает и бурлит.
Океан, словно дикая, необъезженная лошадь, подбрасывает и швыряет пароход из стороны в сторону. Но капитан Каяхара опытный наездник. Необузданности и гневу океана он противопоставит спокойствие и хладнокровие. Не мигая, смотрит он сквозь лобовое стекло, лишь изредка отдавая приказы рулевому матросу, который с трудом удерживает судно на курсе.
Уверенность капитана передается всему населению парохода. Этот шторм для детей уже второй. А значит, не такой и страшный.
Маленькие девочки в глубине трюма, расчертив мелом железную палубу, играют в классики.
Парочка старших колонистов назначила свидание в укромном уголке. Шторм? Но ведь это он бросил их друг другу в объятия.
Райли Аллен записывает в дневнике:
«День этот начался скверно. Но к вечеру погода переменилась. И стало прекрасно. Впервые за всю неделю мы увидели луну. Правда, слабую. Она прорывалась сквозь облака…»
Вначале пароход решили направить в Сан-Франциско южным путем. С остановкой на Гавайях. Этого хотели все — и дети, и японцы, но особенно Райли Аллен.
В ноябре 1918 года, покидая свою редакцию и свой остров, он был уверен, что вернется в Гонолулу через три-четыре месяца. Если кто-то сказал бы тогда Райли, что его миссия не ограничится репортажами из большевистской России и что он займется делом, совершенно ему незнакомым и непривычным — возглавит детскую колонию, а затем и морскую экспедицию, — Райли ответил бы, что речь идет совсем не о нем, а о каком-то другом человеке.
Но вот сегодня в его дневнике уже июль двадцатого. Почти два года, как он покинул Гавайи.
Когда «Йоми Мару» стоял в Муроране, еще была надежда, что пароход возьмет курс на юг. Райли даже обещал Марии Леоновой показать ей Жемчужную гавань и Дайменд Хэд — потухший вулкан, излюбленное место его прогулок. А детей непременно поведет на Вайкики — лучший в мире пляж. На острове Русском прекрасный берег. Но Вайкики — что-то особенное.
Легко понять разочарование Райли, когда из штаб-квартиры Красного Креста пришло указание — «Йоми Мару» пойдет северным путем. Возразить Вашингтону было нечем. Путь этот и в самом деле короче и дешевле.
Если в одном месте собирается тысяча человек, то каждый день у кого-нибудь да выпадет день рождения.
Ханна Кемпбелл, большой мастер по семейным торжествам, как только попала в колонию, попросила у русских воспитателей списки детей. В них должен быть указан не только год, но и дата рождения. И с тех пор каждый колонист знал — его не забудут и не обойдут в этот самый радостный и вместе с тем, если ты далеко от дома, самый грустный день.
Так было на острове. Так продолжилось и на «Йоми Мару». Верная себе, Ханна запаслась в Японии поздравительными открытками, искусственными цветами, сладостями и сувенирами.
Сегодня, заглянув, как обычно, в свой список, она ахнула. На пароходе тридцать две Ольги, больших и маленьких. И завтра, 24 июля, у них именины, иначе говоря — день ангела.
Не теряя ни минуты, миссис Кемпбелл поспешила к Бремхоллу.
— Барл, мне нужна помощь.
— Что-то случилось, Ханна?
— Да. Вам знакомо имя Оля?
— Кажется, знаю такую девочку. Но что с ней?
— Не с ней… А с ними. Девочек с таким именем на пароходе несколько десятков. Завтра их святой день. А я просмотрела. Осталось совсем мало времени, чтобы их поздравить.
— Чем могу помочь?
— Я возьму на себя стол и подарки. А вы — остальное. Вы такой выдумщик! — решила польстить Ханна.
— Но ведь это не день рождения…
— Ну и что с того. Православные и католики отмечают память святых, чьи имена носят, очень торжественно. Давайте и мы устроим детям веселье.
— Вам виднее. Вы знаете русских лучше, чем я.
— Да. Мы всей семьей — я, Чарльз и наши дети — больше года жили на прииске, рядом с озером Байкал. Люди, нас окружавшие, трудились не покладая рук. Но когда наступал праздник (это русское слово я запомнила одним из первых), все предавались развлечениям.
— Даже зимой?
— Зимой — еще больше. Помню, однажды утром наша прачка, занятая стиркой, случайно взглянула на календарь. Он висел на кухне. Она воскликнула: «Боже мой! Красный!» Дело в том, что праздники отпечатаны в календаре красным цветом. Это был единственный способ распознавания праздников, известный ей. Наша прачка тотчас сложила белье в старый бак для кипячения. Никакой больше стирки в этот день!
— Теперь я понимаю, почему наши дети так любят танцы и веселье, — сказал Бремхолл.
— Это верно. Ничего нет дороже для русской души, молодой или старой, чем праздник, — последнее слово миссис Кемпбелл произнесла с особым чувством.
Четыре дня спустя, 28 июля, Райли Аллен пишет в морском дневнике:
«Сегодня именины Владимиров. На пароходе около сорока мальчиков с таким именем. Вечером в столовой персонала были танцы в их честь…»
А далее следуют цифры:
С полудня 27 июля до полудня 28 июля:
Расход воды — 53 тонны.
Расход угля — 35 тонн.
Больных в госпитале — 8 детей, 3 взрослых.
Пройдено за сутки — 247 миль.
Пройдено от Владивостока — 3921 миля.
Осталось до Сан-Франциско — 874 мили.
