Две королевы - Юзеф Игнаций Крашевский
Бьянка и старая итальянка были добавлены не столько для неё, сколько для интересов Боны, которая хотела знать о сыне, а на влюблённую итальянку не могла во всём положиться.
Хотя поспешная свадьба и сразу за ней отъезд из Кракова Дземмы держались в тайне, весь свет знал и говорил о них.
Бона только громко говорила, что Дудич с женой поехали в свои имения в Краковское, а не в Литву, как ложно утверждали. Марсупин качал головой и ещё громче утверждал, что у Боны было нечестивое намерение разделить молодожёнов, и что она состряпала этот брак, чтобы отправить Дземму в Вильно, не подставляя себя.
Отъезд обеих королев и старого государя, принадлежности для него, паника, какую вызвала чума в Кракове, не позволяли в первые минуты очень распространять этот слух. Отправили молодого короля, выезжал остальной двор, убегал Гамрат в архиепископские владения, все господа покидали несчастный Краков, поэтому и более богатое мещанство, и купцы убегали кто куда мог – в леса, в деревни и фольварки, где полагали, что будут в большей безопасности от заразы.
* * *
Судьба несчастного Марсупина была незавидна. Когда в первые дни августа король с королевой и молодой пани наконец выезжали в Мазовию, он напрасно требовал, просил, хлопотал, чтобы его пустили к Елизавете. Бона так бдила и так через Опалинского обставила невестку стражей, что итальянец протиснуться к ней совсем не мог.
Опалинский с хладнокровием доказывал ему, что посольство, с каким он приехал к королевам, обоим королям и другим лицам, он уже исполнил, что ему уже было нечего тут делать, а унизительного шпионажа за делами король с королевой допустить не могут. Настаивали, чтобы итальянец уехал.
Но тут действительно оправдалась пословица: «Нашла коса на камень». Боне никто никогда так беспощадно и дерзко не надоедал, как её земляк, итальянец, этот Марсупин. Помимо горячего темперамента человека, его привязанности к римскому королю, которому служил, жалости к судьбе юной королевы, в игре было для Марсупина его самолюбие. Чем больше Бона старалась его унизить, оттолкнуть, тем фанатичней он держался за место, не давая ни втереться к себе в доверие, ни устрашить.
Было в этом и что-то от мести за невнимание к нему и грубое обхождение, и желание поставить на своём.
Когда его оттолкнули от двора, потому что и король Сигизмунд Старый дал себя уговорить, что шпиона терпеть не должен, Марсупин, несмотря на чуму, остался в Кракове, послав королю письма, прося о новых полномочиях, письмо для вручения Елизавете, о чём-нибудь таком, что бы позволяло ему стучать в запертые двери.
Поговаривали, что король с королевой после нескольких дней отдыха в Новом городе Корчине отправятся в Мазовию и там в лесу переживут то время, пока чума в Кракове не закончится. Надеялись, что через пару месяцев, когда перестанет жара, наступят осень и зима, эпидемия пройдёт. Итальянец готов был, после того как получит письма, двинуться со двором в Корчин и Мазовию, хотя денег ему уже начинало не хватать, здоровье пошаливало, а помощи ни от кого не принимал, чтобы не наносить этим обиды своему господину.
Итальянец громко кричал против того, что разлучили молодую пару, доказывал, что силой задержали королеву Елизавету, которая и хотела, и должна была сопровождать своего мужа в Вильно; он настаивал на том, чтобы ей немедленно разрешили к нему присоединиться.
Помогали ему в этом и поддакивали епископ Мациёвский и подскарбий Бонер, но они не выступали первыми, оставляя ему интонировать и трубить об этой несправедливости и притеснении.
С некоторым утешением для себя Марсупин, оставшись почти один в пустеющим Кракове, на третий день после отьезда королевской четы с Елизаветой узнал, что Сигизмунд Старый, в следствии ли волнения, какое испытал, или путешествия в жаркое время, едва доехав до Неполомиц, захворал, а лекари прописли ему там отдых. Хотя замок в Неполомицах и поселение были не очень приспособлены для длительного пребывания, уединённое положение среди лесов было залогом того, что чума так скоро туда не придёт.
Помимо этого, соблюдали всякую осторожность, чтобы полностью прервать отношения с заражённым Краковом, никого туда не пускать и совсем изолировать двор.
Итальянец знал и предчувствовал, что ему будет нелегко добраться до Неполомиц, но он был упрямым и рассчитывал на епископа Мациёвского, который мог облегчить ему доступ.
Только что пришли ожидаемые письма короля Фердинанда, когда уже на следующий день Марсупин сел на коня и двинулся к Неполомицам. Едва проехав милю, он встретил придворного старой королевы, Мораву, которого он часто видел и который хорошо его знал. Он был очень удивлён, когда узнал, что о его намерении попасть с письмами к королю, Бона была уже осведомлена, и велела ему сказать, чтобы не решался приближаться, потому что допущен не будет.
– Я должен быть допущен, – ответил итальянец.
– Из Кракова никому к нам нельзя, – ответил Морава, – королю и всем от этого грозит опасность. Вы напрасно едете, стоит стража и имеет приказ.
Итальянец рассердился.
– У меня есть письма и посылки от отца королевы, – воскликнул он, – я должен увидеться с королём и молодой королевой. Я ничьих приказов не слушаю. Я чуму не привёз, потому что здоров, слава Богу, а лишь бы чем испугать не дам себя.
Так отправив этого посла, Марсупин, гневный и раздражённый, когда тот развернулся, один, последовал за ним дальше к Неполомицам.
Он не мог уступить.
Уже практически под самыми Неполомицами, потому что вдали показался город, путь ему перегородил секретарь епископа Мациёвского, молодой Дрвецкий. Он был выслан специально; с обеспокоенным выражением лица он приблизился к итальянцу.
– Бог мог! – воскликнул он, поздоровавшись с итальянцем. – Вы не думайте к нам ехать, королева Бона зла на вас, гневается, готова на всё, а её люди вас не пощадят… ксендз-епископ тревожится за вас. Ваша жизнь может быть поставлена на карту. Заклинаю вас, не езжайте.
Марсупин был невозмутим..
– Я давно рисковал жизнью, – сказал он, – отступать мне невозможно, я должен исполнить приказ и исполню.
Дрвецкий обнял итальянца, отвёл его в сторону и начал его смягчать.
– Вы хорошо знаете, что ксендз-епископ Плоцкий благоприятствует молодой королеве, а вашу готовность служить ей высоко ценит, послушайте его. Не выставляйте себя на опасность напрасно. К королю с письмами или без писем
