Марк Твен - Жанна дАрк

— Мы — служители Церкви, — сказал он, — и наша добрая воля, равно как и наше призвание, повелевает нам позаботиться о спасении твоей души и твоего тела; и мы обязаны приложить к сему все наши силы, как если бы мы трудились на пользу нашего ближайшего родственника или ради нас самих. Поступая так, мы следуем примеру святой Церкви, которая всегда готова воспринять в лоно свое заблудшую овцу.

Жанна поблагодарила его за эти слова и сказала:

— Недуг мой, кажется, грозит мне смертью; если Господу угодно, чтобы я умерла здесь, то прошу дать мне разрешение исповедаться и приобщиться Тела моего Спасителя; и прошу похоронить меня по-христиански.

Кошон подумал, что ему, наконец, есть на что опереться: ослабевшее тело Жанны страшилось непокаянной кончины и мучений ада. Теперь-то будет надломлена эта непокорная душа! И вот он сказал:

— Если ты желаешь причаститься, то ты должна поступить по примеру всех добрых католиков — подчиниться Церкви.

Он с нетерпением ждал ответа Жанны; но оказалось, что она и не думает сдаваться и продолжает стоять около своих пушек. Она отвернулась и произнесла утомленно:

— Мне больше нечего сказать.

Кошон начинал сердиться; он угрожающе возвысил голос и заявил, что чем ближе опасность смерти, тем больше Жанна должна думать об искуплении грехов; и он снова сказал, что просьба ее не будет исполнена, если она не подчинится Церкви. Жанна ответила:

— Если я умру в тюрьме, то прошу вас, не оставьте меня без христианского погребения; если же вы в этом отказываете, то я полагаюсь на милосердие Спасителя.

Некоторое время разговор продолжался в этом же роде; потом Кошон снова и весьма настойчиво потребовал, чтобы она подчинила себя и все свои деяния решению Церкви. Его угрозы и крики не привели ни к чему. В ослабевшем теле была железная душа — душа Жанны д'Арк; и в глубине этой души зародился тот непоколебимый ответ, который был столь знаком и ненавистен этим людям:

— Пусть будет, что будет; но я ни единым поступком или словом не опровергну того, что говорила перед судом.

Тогда добрые богословы переменили образ действий и начали надоедать ей рассуждениями, доказательствами и ссылками на Священное Писание; и все время они показывали ее взыскующей душе Святое причастие, как приманку, которой они хотели ее подкупить, чтобы она подчинила свои деяния суду Церкви, то есть их суду, как будто они олицетворяли Церковь! Однако старания их были безуспешны. Если б они спросили меня, я заранее сказал бы, что труды их будут напрасны. Но они меня не спрашивали ни о чем: я был слишком ничтожен в их глазах.

Окончилось свидание угрозой; то была угроза страшная; угроза, от которой каждому католику показалось бы, что под ним разверзается земля:

— Церковь призывает тебя к повиновению; откажись — и она отречется от тебя, как от язычницы!

Представляете вы себе, что значит быть отвергнутым Церковью? Этой всемогущей державой, в чьей власти судьба всего человечества; чей скипетр простирается за пределы самых далеких созвездий, мерцающих на небе; чьей власти подчинены миллионы живущих и миллиарды тех, что с трепетом ждут в чистилище спасения или гибели; чья улыбка открывает нам врата Царства Небесного и чей гнев предает нас мукам вековечного ада; чьи необъятные владения затмевают любое царство земли, как царство земли затмевает убогую роскошь сельского праздника. Если отвергнет тебя твой король — да, это смерть, а смерть ужасна. Но если отвергнет Рим, отвергнет Церковь!.. О, что такое смерть в сравнении с этим изгнанием, которое обрекает человека на бесконечную жизнь — и какую жизнь!

Я уже видел багровые волны, вздымавшиеся над безбрежным морем огня; я уже видел, как всплывают на поверхность черные мириады осужденных, борются, вновь идут ко дну… И я знал, что задумчивая Жанна видит ту же картину; и я ожидал, что теперь она уступит; ожидал и — надеялся; потому что эти люди были способны исполнить угрозу и предать Жанну вечным страданиям, и я знал, что такая казнь будет им по душе.

Но глуп я был, когда ждал этого и питал эту надежду. Не такова была Жанна д'Арк, как другие. Преданность своим убеждениям, преданность истине, преданность своему слову — вот те качества, которые вошли в ее плоть и кровь. Она не могла переродиться, не могла отрешиться от свойств своей души. Она была гением Преданности, воплощением Постоянства. Где она заняла место, там она и останется: самый ад не принудит ее отойти.

Ее Голоса не дали ей разрешения подчиниться Церкви, так как это требовал Кошон, а потому она будет стоять непоколебимо. Она будет покорно ждать, что бы ни случилось.

Когда я покидал тюрьму, то сердце мое было точно налито свинцом. Но Жанна была спокойна, ее ничего не тревожило. Она поступила, как повелевал ей долг, и этого было достаточно; о последствиях она не думала. Последние ее слова в тот день были исполнены этого безмятежного спокойствия, этой чистоты настроения:

— Доброй христианкой я родилась, доброй христианкой и умру.

ГЛАВА XIV

Прошли две недели. Наступило второе мая. Воздух согрелся, дикие цветы распускались в лесу и на полянах, птицы щебетали среди ветвей, вся природа была залита солнечным светом, все обновлялось и набиралось свежих сил, все сердца веселились, весь мир жил надеждой и радостью. Равнина по ту сторону Сены широко развернула мягкую, сочную зелень полей, река была чиста и прекрасна, зеленеющие островки ласкали взор, и еще милее были их отражения в сверкающей водной глади; а с прибрежных утесов, возвышавшихся за мостом, открывался великолепный вид на Руан, и, казалось, нет другого столь же красивого города под всем небосводом.

Я лишь в общем смысле сказал, что все сердца были исполнены радости и надежды. Исключения были: мы, друзья Жанны д'Арк, и сама Жанна, эта бедная девушка, томившаяся за угрюмой твердью толстых стен и неприступных башен. Она была наедине со своими печальными мыслями, а рядом лились недостижимые потоки солнечных лучей! Она так мечтала хоть разок увидеть этот свет, но безжалостны были те волки в черных сутанах, которые составили заговор против ее жизни и доброго имени.

Кошон приготовился продолжить свое преступное дело. Теперь он собирался испробовать нечто новое. Он посмотрит, как действуют на неисправимую узницу увещания — доказательства, доводы и перлы красноречия. Таков был его план. Но чтение двенадцати статей было оставлено в стороне. Нет, даже Кошон постыдился обнажить перед Жанной эту чудовищную ложь; даже у него, где-то на самом дне его мерзкой души, нашелся остаток стыда, который вдруг заявил о себе и — о, чудо! — победил.

И вот черное братство собралось в этот радостный день, 2 мая, в обширной палате, примыкавшей к главной зале замка; епископ Бовэский занял свой трон, младшие судьи (их было шестьдесят два) расселись перед ним, часовые и писцы заняли свои места, а оратор взошел на кафедру.

Вскоре послышался вдалеке звон цепей, и через некоторое время вошла Жанна д'Арк, сопровождаемая стражей, и села на свою уединенную скамью. Теперь, после двухнедельного отдыха от словесной травли, она выглядела гораздо лучше и была дивно прекрасна.

Окинув взглядом собрание, она заметила оратора. Без сомнения, она отгадала, как обстоит дело.

Оратор записал на всякий случай свою речь, и она находилась у него в руках, но он старался держать ее пониже, чтобы она не была заметна. Тетрадь была настолько толста, что походила на книгу. Начало речи шло как по маслу, но в середине какого-то цветистого оборота оратор немножко запамятовал и украдкой заглянул в свою рукопись, что не могло не испортить впечатления. Случилось это раз, другой, третий. Бедняга краснел от смущения; а все великое собрание смотрело на него с жалостью, благодаря чему положение ухудшалось все более и более. Наконец Жанна вставила замечание, которое окончательно смутило злополучного оратора. Она сказала:

— Читайте вслух по вашей книге — тогда я буду вам отвечать.

Почти жестоким показался мне смех этих буквоедов; а этот бедолага стоял с таким смущенным и беспомощным видом, что почти все готовы были пожалеть его, и даже я с трудом поборол в себе это чувство. Да, Жанна отлично себя чувствовала после отдыха, и ее врожденное лукавство так и прорывалось наружу. Оно не проявилось ничем, когда Жанна произносила свое замечание, но я знаю, что оно таилось в ее словах.

Оправившись от замешательства, оратор поступил вполне благоразумно: он воспользовался советом Жанны и уже не старался выдавать свою речь за экспромт, но читал ее «по книге». Он слил двенадцать статей обвинения в шесть, и они-то были положены в основу его речи.

По временам он прерывал чтение и задавал вопросы, а Жанна отвечала. После того как была изложена сущность Воинствующей Церкви, Жанне снова предъявили требование подчинения.