Григол Абашидзе - Долгая ночь
Каракорум как новый Вавилон, в нем смешение многих языков и нравов. По улице снуют люди разных национальностей и религий. Каракорум галдит на всех языках мира.
Русские князья, индийские магараджи, армянские и греческие купцы, французские миссионеры, тибетские бонзы ходят, кружатся и в одиночку и группами, привлекая внимание других прохожих своими одеждами, своим обличьем, своим поведением.
Кипит жизнь в монгольской столице Каракоруме. Ей ничто уж не чуждо: ни турниры западноевропейских рыцарей, ни восточные гаремы, ни крайняя утонченность Европы, ни крайности азиатской пресыщенности.
Столица только отпраздновала восшествие на престол верховного властителя бескрайних монгольских владений от границ Чехии до Японии Гуюк-хана. Столица полна еще участвовавшими в параде войсками, участвовавшими в торжествах гостями. Развлечения все еще продолжаются. По улицам ходят заносчивые хозяева города, подвыпившие монголы.
Перед въездом в столицу по обеим сторонам дороги расположены воинские части. Тут тоже смесь племен. Среди желтолицых монголов мелькают и русые и рыжеволосые воины. Монгольское войско уж не то, что водил не так давно Чингисхан. Теперь в монгольских войсках чаще всего монголы только командиры, остальная масса набрана из покоренных народов. Группами стоят воины – армяне, грузины, иранцы, кипчаки. Вот один из них, грузин, взмахнул руками и побежал к дороге.
– Бьюсь об заклад, что это грузины! – закричал он.
По улице шли грузинские князья. На груди у них висели золотые пластины. Прохожие уступали им дорогу.
– Грузины, ей-богу же, это наши! – закричал и другой воин.
– Разрази меня гром, если это не Аваг Мхаргрдзели, сын атабека Иванэ.
– Да они и есть, грузинские князья Аваг Мхаргрдзели и Турман Торели. Мне вчера еще один купец сказал, что из Грузии к хану приехали два князя. Это они и есть.
– Что здесь делать грузинским князьям?
– Теперь цари и князья маленьких царств и княжеств обитают при дворе великого хана. Они приезжают, чтобы хан даровал им власть в их собственных владениях и странах.
– Может быть, князья знают что-нибудь о наших семьях. Сколько лет уж как мы ничего не слыхали, как там дома.
– Что они могут знать, если сами они уже два года в пути?
– Видите, у них на груди золотые пластины. Значит, уже были у хана и добились ханской милости. Теперь им открыты все пути от восхода солнца и до заката.
– Счастье людям. А кто еще с ними, этот монгол гигантского роста?
– Это ноион Шидун, близкий родственник хана. Говорят, первый князь Грузии так пленил сердце хана своим обхождением и щедрыми подарками, что хан пожелал породниться с ним и дал Авагу в жены дочь ноиона Шидуна.
Аваг и Торели между тем поравнялись с воинами.
– Откуда вы, братцы? – спросил у воинов Аваг, тоже с первого взгляда признавший в них соотечественников.
– Я из Хачена, – ответил по-грузински армянин.
– Я из Аниси.
– Я из Артаани.
– Я из Каспи.
Странно звучали здесь, в отдаленных монгольских степях, на краю света родные названия. Аваг и Торели со всеми поздоровались за руку.
– Давно вы здесь?
– В этой проклятой Монголии?
Аваг осторожно оглянулся, нет ли наушника, и строго поправил:
– Я имел в виду в монгольском войске.
– Пятый год как меня забрали и увезли из Грузии силой.
– А я служу седьмой год.
– Отпустят ли нас когда-нибудь домой?
– Хоть бы умереть под небом Грузии.
– Нет, живыми они нас не отпустят. Умирать будем в чужих краях. Хоть бы потом лежать в родной земле.
– Чего захотел. Повезут тебя, дохлого, в Грузию, если до нее нужно ехать два года!
– Трудно вам, братцы? – сочувственно спросил Аваг.
– Нам-то всегда трудно. Но здесь мы мечтаем о смерти. В боях нас гонят первыми, и первыми мы погибаем. Города и крепости берутся нашими руками, из добычи же не достается нам и десятой доли.
– Подозревают на каждом шагу, все им мерещатся измены да восстания.
– Лучше, и правда, восстать бы. Все равно, в каком бою умирать. Лучше бы в бою за свободу.
– Тише, услышат, вам же будет хуже, – одернул Аваг разговорившихся воинов.
– А что – тише? Нет никакого терпения.
– Злость кипит на сердце.
– А что у нас дома? Как в Грузии?
– Откуда нам знать, сами два года не видели грузинского неба. В тяжелом пути два года растянулись и кажутся целым веком.
– Вам хорошо, вы скоро поедете домой.
– Да, через два дня мы отбываем. Да и хватит уж с нас мучений, которые пришлось пережить за эти два года.
Ноион Шидун, ушедший вперед, нетерпеливо дожидался своих спутников. И они заспешили распрощаться с земляками.
– Ладно, братцы, будьте здоровы, не робейте.
– Будьте благоразумны, не губите себя даром.
Дав эти два наставления, князья обнялись с воинами и ушли своей дорогой. Оставшиеся проводили их взглядами, полными тоски. У многих текли слезы.
– Хорошо вам говорить "будьте благоразумны", вам бы побыть в нашей шкуре, – проговорил сквозь слезы один воин, так что слова долетели до слуха Турмана.
А ноион между тем был весел. Он показывал друзьям знамена полков, рассказывал о жизни и боевых делах багатуров. Он умел рассказывать смешно, но сам смеялся больше, чем слушатели.
Вышли на обширную площадь. Под богатым навесом сидели монгольские сановники и наблюдали за состязаниями. Простые воины сидели на земле, образовав огромный круг.
Шидун-ноиона и его друзей встретили с почетом, проводили на подобающие места. На мгновение все отвлеклись от состязаний и смотрели на гостей. По кругу пронесся шепот.
Вскоре всадники закончили игру в мяч, и на поле вышли стрелки из луков. После лучников состязались охотники. На поле выпустили лис и зайцев, в небо – прирученных беркутов. Все вскочили на ноги, все кричали "алай, алай". Хищные птицы, взмыв вверх, остановились, выбирая добычу, и, словно камни, пошли вниз. Обезумевшие от страха звери бросались к людям, но люди отпугивали их, отшвыривали обратно на середину круга и, наверно, казались бедным зверькам страшнее беркутов.
Один за другим беркуты когтили добычу и тут же на поле начинали расклевывать, раздирать и пожирать ее. Тысячи зрителей с вожделением смотрели на кровавое пиршество орлов. Монголы в это время были сами как орлы, с глазами, налившимися кровью, только не на кого им было бросаться и некого терзать. "А если бы подвернулась добыча, если бы, – подумал Торели, – выпустили сейчас их с Авагом, грузинских князей, на круг и крикнули – терзай! Все набросились бы, как один, и разодрали бы в клочья, и хищные птицы-беркуты позавидовали бы человеческой жестокости и кровожадности".
После охоты началась борьба – излюбленное зрелище монголов. Все сидящие широким кругом вскочили с мест, перебежали вперед и образовали более узкий круг.
Сначала в круг вышли монголы. Они были из разных туменов, поэтому каждый, выходя на поле, оглянулся на тот шатер, где сидели старшие его тумена. Борцы долго пыхтели, схватив друг друга за пояса, но ни тот, ни другой не мог осилить противника. Не могли они показать и красивой борьбы. Скоро всем надоело смотреть на ленивую и бесплодную возню незадачливых борцов, и их растащили в стороны.
Вторая пара была из других туменов. Ноионы в шатрах бились об заклад, кто победит. Низкорослый коренастый монгол не долго возился со своим долговязым противником. Он изловчился, перекинул его через себя и бросил на землю на обе лопатки. Поднялся неистовый шум, свист, крики, гиканье. Ноион тумена, к которому принадлежал победитель, вскочил, махал руками и кричал больше всех. Он радовался, ликующе бил по плечу хозяина побежденного воина.
Но вот крики сразу утихли. На поле вышла новая пара. Против монгола стоял громадного роста и прекрасного телосложения иранец. Его мускулистое тело блестело на солнце. Монгол тоже был рослый и широкоплечий, но по сравнению с иранцем выглядел все же ребенком.
Тысячи глоток поощряли монгола. Он без страха подбежал к великану и начал его трясти. Иранец от внезапности покачнулся, но тут же восстановил равновесие и встал так прочно, что нечего было и думать уложить его на лопатки. Почувствовав преимущество иранца, все зрители вскочили на ноги и начали потрясать кулаками и камчами в сторону того шатра, где сидели прибывшие в монгольскую столицу иранские султаны и атабеки. Соотечественники великана-борца оробели, побледнели, втянули головы в плечи в ожидании неминуемой расправы. Наверно, они молили своего бога, чтобы их великан-иранец был побежден.
Монгольский борец суетился, бегал вокруг иранца, наскакивал и отскакивал, в то время как иранец лениво перетаптывался на одном месте. А если противник попадал ему в клещи, то вместо того чтобы закончить прием, позволял противнику ускользнуть. Вдруг монгол встал на колено, перевалил кое-как иранца через себя и шлепнул его, как мягкую лепешку.
