Френк Слотер - Чудо пылающего креста
— Но должен же быть высший авторитет, — возразил Евсевий, — А иначе как бы решалось то или другое?
— Молитвой и испрашиванием Божьего соизволения, как я решал спорные вопросы моей личной жизни. Но продолжай, Евсевий, высказывай свое прошение, Думаю, ты явился сюда, чтобы просить меня пересмотреть решение синода епископов из Египта и Ливии, которые два года назад отлучили Ария от Церкви.
Евсевий казался слегка ошеломленным.
— Вот уж не думал…
— Я пристально следил за тем, что происходило тут, на Востоке, пока им правил император Лициний, — заверил его Константин. — И все же, должен признаться, я не понимаю, из-за чего весь этот спор и почему Арий наделал столько шума. Может, ты сможешь мне объяснить.
— Вопрос о природе Бога с самого начала интриговал религиозных философов.
— У меня, епископ Евсевий, совсем нет времени выслушивать проповедь. Оставь это для Церкви. Скажи, что за новшество такое отстаивает Арий, обратив против себя так много людей и вызвав так много споров?
— Он ставит под сомнение место, традиционно занимаемое Христом в божестве, — отвечал Евсевий.
— О каком таком месте ты говоришь?
— В своем послании к галатам апостол Павел говорит: «Но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего (Единородного), Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление. А как вы — сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: Авва, Отче! Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через Иисуса Христа» (Новый Завет. Послание к галатам. Глава IV, 4–7).
— Тут, кажется, все достаточно просто для понимания каждого, без всяких споров. Я часто в сердце своем чувствовал дух Христа и думаю, что к тому же и видел его.
— Ты вдвойне благословен, доминус, ведь личное откровение дается далеко не всем. Большинству из нас приходится довольствоваться вливанием Святого Духа, посланного Христом, чтобы поднять нас к нему и, как сказал Павел, сделать нас наследниками Божиими через него.
— Но если откровение апостола Павла было таким ясным, почему же тогда существует расхождение в толковании?
— Возможно, потому, что многие из нас, кто следует за Христом в наше время, греки, — предположил Евсевий. — А будучи греками, нам нравится применять логику — даже к религии.
— А почему бы и нет? Она применима ко всему на свете.
— Если бы это было так просто. Но в вопросах духа зачастую трудно сыскать твердый стержень логики. Почти столетие назад Ориген высказал основополагающее христианское убеждение, что существует один Бог, вечный Отец, и что Христос, Сын Божий, поистине родился от девы, пострадал и восстал из мертвых. Ориген учил также, что Святой Дух связан в чести и достоинстве как с Отцом, так и с Сыном, но Бог был до всего. Он сотворил Сына как посредника между им и человеком, и только через Христа может дух человека достичь того совершенства, которое необходимо ему, чтобы войти в рай.
— А, пребывая на земле, являлся ли Христос все же человеком?
— И Богом, и человеком, согласно нашему вероучению, — поправил его Евсевий. — Но когда Христос был взят на небеса после воскресения из мертвых, Отец снова вернул ему славу Божественности Господа нашего, и теперь он правит вместе с Отцом как Бог. Ориген сказал так: «От него пошел союз Божественного с человеческим — чтобы человеческое путем общения с Божественным могло бы подняться до уровня Божественности».
— Мне все еще не понятно, из-за чего весь этот спор.
— Арий учит, что Христос, являясь творением Бога, не существовал до своего рождения как человек и поэтому является не частью самого Бога, а отдельным от него существом. Учение о Троице, разделяемое большинством христиан, говорит о том, что Бог фактически триедин: Отец, Сын и Святой Дух и является таковым с самого начала. Христос, Сын, был создан в виде человеческого существа и явился на землю, чтобы выполнить задачу спасения людей. Хотя его больше нет на земле, он все еще посылает к нам Святой Дух, чтобы он внедрялся в души людские и сообщал им атрибут его Божественности, путем чего они могут обрести жизнь вечную.
— Должен признаться, что я вижу мало разницы между этими двумя концепциями, — сказал Константин. — А на чем стоишь ты сам?
— Арий мой друг, я сидел у его ног, пока жил в Египте. Для грека, подобного мне самому, его учение кажется логичным, так что я бы не стал возражать против его права учить, как это делал в Египте епископ Александр. Я, собственно, полагаю, что истина находится где-то посередине между точками зрения Ария и Александра.
— И ты бы хотел, чтобы я посредничал между ними — может, они тогда и придут к соглашению?
— Если это возможно, доминус.
— Лично мне весь этот спор кажется абсурдным, — признался Константин. — Но я не могу потерпеть, чтобы священники и епископы набрасывались друг на друга, как женщины в соседском споре. Я пошлю к Арию и епископу Александру Хосия с письмом, в котором попрошу их примирить свои мнения.
Письмо, повезенное кордубским епископом, когда он отбыл из Никомедии в Александрию, не оставляло никаких сомнений насчет отношения Константина к этому спору и его искреннего желания немедленно положить ему конец.
«Но ах! Славное и Божественное Провидение (писал он). Какая рана оказалась нанесена не только моим ушам, но и сердцу, когда я услышал, что между вами существуют разногласия еще более прискорбные, чем те, что существовали в Африке, и что вы, посредством кого я надеялся принести излечение другим, сами нуждаетесь в еще более сильном лекарстве. И все же, тщательно изучив источник этих споров, я вижу, что причина совсем незначительна и полностью не соответствует такой ссоре. Сдается мне, что нынешнее разногласие началось так: когда ты, Александр, спросил мнение каждого из пресвитеров об отрывке в Писании или, может, о некой стороне какого-то дурацкого вопроса, ты, Арий, не подумав как следует, изложил мысли, которым и вовсе не стоило бы рождаться или, уж коли они родились, следовало бы крепко держать за зубами. Поэтому возникли между вами раздоры, запрещенным стало общение, и самые благочестивые, разорванные на два лагеря, больше не сохраняют единства общей массы верующих.
Такое поведение вульгарно и больше подобает капризным детям, чем проповедникам Бога и здравомыслящим людям. Это обман и искушение дьявола. Давайте-ка покончим с этим. Если все мы не можем мыслить одинаково по всем спорным вопросам, то, по крайней мере, могли бы быть едины в отношении важнейших основ. Что касается Божественного Провидения, пусть будут одна вера и одно понимание, одно единое мнение в отношении Бога».
Будь там Даций в прежнем своем качестве совести Константина, он, возможно, указал бы на то, что это письмо является примером растущей склонности императора деспотически расправляться с мнениями других там, где дело касается его собственных решений, примером нетерпимости ко всем мнениям, несогласным с его собственным. Но никто не стремился убедить Константина сделать тон письма менее властным и деспотичным, с тем чтобы оно естественно оказало предсказуемое воздействие на такого блестящего и самобытного мыслителя, как Арий. А между тем были и другие дела, доставлявшие беспокойство правителю Рима.
2
Мрачным и осунувшимся встретил он свою семью, прибывшую в Никомедию. Нисколько не смягчили его настроения и горящие щеки Фаусты, словно штормовые флаги предупреждавшие о кипевшем в ней возмущении — еще бы: в самый разгар зимнего общественного сезона ее оторвали от любимого ею Рима.
— Почему мне с детьми приходится тащиться в эту варварскую дыру, когда ты еще даже не закончил завоевание Востока? — гневно призвала она его к ответу, как только было покончено с церемониальной стороной их встречи и они оказались наедине.
— Потому что я хочу, чтобы ты была со мной. Я покорил полмира и сделал тебя его императрицей — разве это ничего не значит?
— Я могла бы с большим удовольствием наслаждаться этим в Риме, чем в этой… этой деревне. К тому же ты скоро опять уедешь на персидскую границу или за Дунай и оставишь нас здесь.
— Тогда, возможно, ты и услышишь, как твои дети учат уроки, — отрезал он.
— Для этого я привезла наставника — ведь ты-то, кажется, совсем об этом забыл. Его рекомендовал сенатор Марцеллин; это его племянник, его зовут Луп, он учился в Массилии.
Константин припомнил: в свите, что высадилась на берег вместе с Фаустой, он заметил довольно красивого мужчину в тоге, что само по себе должно было выделять его среди других здесь, на Востоке. Он припомнил и то, что новоприбывший имел сильное фамильное сходство с Марцеллином.
— Уж пора бы детям иметь хорошего наставника, — согласился он, думая, что, пожалуй, было бы целесообразно снискать как можно большее расположение Марцеллина и фракции сенаторов, предводительствуемой старым патрицием. Когда они несколько месяцев назад посетили Никомедию и Марцеллин обмолвился о чествовании, устроенном Криспу в Риме, он оказался довольно невежлив и бесцеремонно отправил их восвояси. Тут ему в голову пришла внезапная мысль. — А этот Луп, он язычник?
