А. Сахаров (редактор) - Александр III
Теперь Александр Александрович решился позвать Вельяминова, который в течение семнадцати дней оставался бессменным дежурным и даже спал одетым. Царь встретил лейб-медика укором:
– Николай Александрович! Вы опять явились в сюртуке. Ведь ещё тепло, и можно было надеть китель…
По этикету, бывать у высочайших особ в кителе не полагалось, но император презирал формальности. Другим нововведением в его царствование стал обычай государя обращаться ко всем на «вы», чего не бывало при предшественниках. Даже великие князья, «тыкавшие» всем, не сразу могли привыкнуть к этой манере.
– Простите, что я вас позвал, – продолжал император. – Но мне нужно перебинтовать ноги…
Он прекрасно сознавал, что болезнь смертельна, однако ни разу не спросил об этом у Вельяминова и старался даже шутить, подтрунивая над своим лейб-медиком или удивляясь чудачествам профессора Захарьина, который в своих странностях частенько не знал границ.
Вельяминов, массируя огромные, набухшие водой ноги государя, рассказал о новой выходке Захарьина.
В Ливадии все дорожки парка были усыпаны галькой, отчего проезд экипажей производил очень громкий и неприятный шорох. Поэтому проезжать около дома государя строго воспрещалось: всё, что было нужно, приносили слуги. Но Захарьин заявил, что не может ходить на консультации пешком, хотя до дворца было не более полуверсты. Приходилось дважды в день подавать ему коляску, на которой он торжественно приезжал к августейшему больному. Кроме того, Захарьин потребовал, чтобы во дворце на площадках лестницы для него были поставлены венские стулья, один из которых должен был находиться при входе в приёмную. Он присаживался на минуту на каждый из стульев и якобы отдыхал, а на последнем из них – собирался с мыслями. Слуги терпеть не могли капризника и иногда этих стульев не ставили.
– Я увидел, государь, – говорил Вельяминов, ловко бинтуя ему ноги, – как Захарьин поднялся наверх и вдруг не нашёл стула…
– И что же? Он сел на пол? – призакрыв глаза, поинтересовался царь.
– Никак нет! Он страшно рассердился. Сбежал с лестницы, схватил стул, потом быстро снёс его на верхнюю площадку, присел на секунду и вошёл в приёмную…
– Так он, оказывается, симулянт! – засмеялся Александр Александрович.
– Ваше величество! – посерьёзнел Вельяминов. – Как и прочие врачи здесь, в Ливадии, Захарьин не мог убедить вас строго следовать всем лечебным предписаниям. Представьте, но до последнего времени русский император пользовался таким дурным уходом, как ни один из ваших подданных даже в самой плохой больнице. А ведь на Ливадию теперь смотрит весь мир…
– Мир смотрит и ждёт, каким будет завтрашний день России, – ответил император и погрузился в глубокое раздумье.
2
Александр Александрович оставлял Российскую империю в зените её славы и могущества.
Он знал, что сельскохозяйственная страна не может быть великой державой, и всячески покровительствовал подъёму отечественной промышленности. Император всемерно поощрял энергичную работу министра путей сообщения Сергея Юльевича Витте по развитию железных дорог, протяжённость которых возросла за эти тринадцать лет в полтора раза. И вот уже Великий Сибирский путь протянулся почти до Тихого океана. Истерзанные Крымской, а затем и русско-турецкой войнами, финансы настолько окрепли, что появился золотой рубль, а бумажные ассигнации обеспечивались золотым запасом. Чтобы как-то смягчить последствия великой реформы девятнадцатого февраля, сделавшей крестьян свободными и нищими, был учреждён Крестьянский банк. Специальные законодательства касались рабочих: под строгим надзором фабричной инспекции ограничивалось время работы малолетних и воспрещалась ночная работа женщин и детей.
Да, император твёрдой рукой подписал указы, направленные против прежних вольностей: была отменена автономия университетских советов, ограничен суд присяжных, стеснена свобода печати, наконец, резко умалены в правах евреи и поляки. Пожалуй, полякам Александр Александрович не доверял всего более, помнил, что в Париже в его отца стрелял поляк Березовский, а погиб Александр II от рук поляка Гриневецкого.
Меры суровые. Но были ли напрасны все эти государевы строгости? Россия обрела твёрдую власть взамен шатаний и колебаний предыдущего царствования. Положение об усиленной и чрезвычайной охране, позволявшее полиции войти в любой дом и произвести превентивные аресты, принесло свои плоды. Народовольцы были раздавлены. В мае этого года статс-секретарь Дурново докладывал о полном разброде в стане анархистов, которые перегрызлись в эмиграции и занимаются лишь узкими кружковыми бдениями. Император соизволил наложить резолюцию: «Дай Бог, чтобы удалось переловить всех этих подлецов». Какой свободы жаждут все эти семинаристы и недоучившиеся студенты? Свободы убивать? Нет, пусть интеллигенция ропщет и вздыхает о совершенно чуждой для России конституции: она не понимает царя, зато ему верит простой народ. Слава Богу, в России всё спокойно!..
Спокойствие царит и на рубежах великой страны. Европа уважает царя-великана, словно олицетворяющего собой весь русский народ. Пускай в западных газетах его обвиняют в неловкости и неуклюжести, сравнивают с медведем, который не желает войти добрым соседом в европейский дом. А какое соседство обещает Европа? Бисмарк уже давно слепил союз Германии и Австро-Венгрии, направленный против России. Крошечная Англия, распространившая свою имперскую паутину на полмира, ненавидит северного медведя и боится его. Поделом. Ныне Россия стоит у ворот Индии. Пало последнее гнездо разбоя у границ Афганистана – Мервский оазис.
Опасность грозила и с Запада.
Ещё будучи наследником, Александр Александрович выказывал нерасположение ко всему немецкому, не скрывал своих симпатий к Франции в пору франко-прусской войны 1870 – 1871 годов. Но, заняв престол, поддерживал самые дружеские отношения с престарелым императором Вильгельмом I – «дядей Вилли». Однако Отто Бисмарк непременно желал столкнуть в военном противоборстве Россию с Австро-Венгрией из-за преобладания на Балканах. Железный канцлер потерпел неудачу. Спокойствие и выдержка и на этот раз не покинули Александра Александровича, хотя был момент, когда кризис в Болгарии мог заставить его вмешаться в дела страны, во имя независимости которой было принесено в жертву ранеными и убитыми двести тысяч русских сынов…
Не преуспев, Бисмарк объявил экономическую войну русским ценным бумагам. Политические отношения Санкт-Петербурга и Берлина дошли до крайности, но Александр III заявил, что не имеет воинственных побуждений, хотя в силу необходимости и ответит на вызов. Сосредоточение русских корпусов на западной границе вместе с осторожностью дипломатических заявлений привели к преодолению кризиса. Русские ценные бумаги после этого вызвали огромный спрос на парижской бирже и у отечественных капиталистов. И здесь втянуть Россию в войну не удалось.
Вот отчего, быть может, единственный государь в истории, он получил посмертно имя: царь-миротворец.
Александр III как-то сказал своему любимцу Витте:
– Я рад, что был на войне и видел сам все ужасы, неизбежно связанные с войной. И после этого я думаю, что всякий человек с сердцем не может желать войны. А всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры для того, чтобы избегать ужасов войны. Конечно, если его не вынудят к войне его противники. Тогда грех, проклятия и все последствия этой войны пусть падут на головы тех, кто эту войну вызвал.
Россия отдыхала от войн, набиралась сил и, управляемая твёрдой рукой самодержца, спокойно глядела в будущее.
Но теперь эта счастливая пора кончилась.
3
Прохладным октябрьским днём цесаревич и великий князь Александр Михайлович стояли с кислородными подушками в руках на веранде Ливадийского дворца.
Великий император отходил в своей комнате, полусидя в малиновом кресле. Он попросил собраться всех членов императорской фамилии и с каждым здоровался, а в сущности, со всеми прощался. Самообладание его было так велико, что он поздравил великую княгиню Елизавету Фёдоровну с днём её рождения. Затем Александр III пожелал остаться наедине с наследником; все вышли на несколько минут.
В ушах цесаревича ещё звучал голос отца.
С трудом приподнявшись на локте, сквозь одышку и хрипы Александр III говорил:
– Тебе предстоит взять с плеч моих тяжёлый груз… груз государственной власти… И нести его до могилы так же, как нёс его я и как несли наши предки…
Голос его прервался, но через мгновение государь продолжал:
– Я передаю тебе царство, Богом мне вручённое… Ты знаешь… я принял его тринадцать лет тому назад от истекающего кровью моего отца…
