Константин Бадигин - Кораблекрушение у острова Надежды
«До смерти Марья будет моей, — приятно размышлял воевода. — Престол царский разделим, похотят ли того ее братцы или нет. Царица на все согласна. Не пойдут они супротив нас».
Потом крылатые мысли вернули его к делам. Опытный мастер тайных дворцовых козней, Бельский понял на этот раз, что Нагие не теряли времени и деятельно готовились к захвату власти. Бражник Михайла Нагой оказался хорошим предводителем и мог все держать в тайне. Одно не нравилось Богдану Яковлевичу: купчишки из угличского посада, кружившиеся вокруг Нагих и на чью помощь Нагие полагались. Воевода вспомнил неудавшееся восстание в Москве, ему помешали тогда московские купцы и всякий посадский сброд. Богдан Яковлевич был сторонником узких дворцовых переворотов. Перво-наперво он стал прикидывать, как ему после захвата власти стать верховным правителем всея Руси. Выходило, что это не так уж трудно сделать…
— Стой, государь! — прервал размышления негромкий голос. Чья-то рука схватила под уздцы его коня.
Богдан Яковлевич схватился было за саблю, но увидел семерых вооруженных всадников, окруживших его.
— Что вы за люди, что вам надобно? — строго спросил воевода.
— Я царский дьяк Михайла Битяговский. Хочу знать, для чего Богдан Яковлевич Бельский, воевода Нижнего Новгорода, тайно прискакал в Углич? — спросил, подъехав вплотную, высокий человек со шрамом на лице.
Бельский понял, что его узнали, донесут в Москву и дело может принять скверный оборот.
— Я дядька царевича Дмитрия. Еще великий государь Иван Васильевич Грозный приставил меня к своему сыну. А ты кто такой?
— Я царский дьяк, — повторил Битяговский, — и нахожусь в Угличе по приказу царя Федора Ивановича. Тебе, дядька царевича Дмитрия, мы лиха чинить не будем, — с насмешкой сказал дьяк, — однако в Москву, правителю Борису Федоровичу Годунову, про наезд твой отпишем… Пошли по домам, ребята. Воевода Богдан Яковлевич Бельский известный человек, я его по обличью сразу признал.
Всадники повернули коней и скрылись в переулке. Опальный воевода остался один.
Теперь Богдан Бельский не слышал голосистых соловьев. До него не доходили запахи цветущих яблонь. Он ничего не видел и не слышал. Одна страшная мысль захватила его и держала крепко. Если дьяк Битяговский пошлет донос в Москву Бориске Годунову, ему, Богдану Бельскому, не миновать жестокой расправы. Если Нагие проиграют дело, он не сможет отказаться от участия в заговоре. Москва начнет копать и может докопаться до многого…
И вместо того чтобы скакать к Афанасию Нагому в Ярославль, Богдан Бельский принял иное решение: немедленно, не теряя и часу, ехать в Москву и все рассказать правителю Борису Годунову. Он, Бельский, должен быть в Москве раньше, чем придет из Углича донос государева дьяка Битяговского. Только так, другого выхода нет. И Богдан Бельский хлестнул плетью коня.
Глава сороковая
ЧТО ЗНАЕШЬ, ТОГО И ЗНАТЬ НЕ ХОЧЕТСЯ
Летний дом окольничего Андрея Петровича Клешнина, возведенный прошлым годом, стоял в Китай-городе, на улице Ильинке. Он был похож на многие дома зажиточных московских людей и состоял из двух строений, покрытых одной крышей и соединенных переходом. Горницы с сенями и чуланами располагались на жилых подклетях. К сеням примыкало крыльцо с крытой лестницей.
Шел май месяц. Москва украсилась нежной зеленью распустившихся деревьев. У многих домов зацвела вишня. Дни стояли теплые, солнечные.
Пробудившись от послеобеденного сна, Андрей Петрович решил почитать дочерям что-нибудь нравоучительное из книги «Домострой», написанной ученым попом Сильвестром еще во времена царя Ивана. Она содержала правила житейской мудрости. В ней говорилось об отношении к ближнему, к своей семье, к богу и к царю. Говорилось, как вести домашнее хозяйство, как держать себя дома и в гостях. Книга содержала много полезных советов по огородничеству и садоводству, по приготовлению пищи скоромной и постной и заготовке овощей, мяса и рыбы впрок.
Дочери Анна, Ольга, Наталья и Евдокия с опаской вошли в отцовскую горницу. Они были рослые, здоровые, веселые. Клешнин держал дочерей строго, щедро раздавал затрещины провинившимся.
Андрей Петрович внимательно посмотрел на девушек: одеты все чисто и опрятно. Щеки у всех розовые, косы длинные, тяжелые.
Старшая, Евдокия, была просватана за царского стольника Ваську Окулова. Остальные с нетерпением дожидались женихов.
Отец кивнул на лавку с мягким сиденьем:
— Садитесь, красавицы.
Когда дочери уселись, он открыл книгу и, откашлявшись, стал читать:
— «…Зван будешь на свадьбу, то не упивайся до пьянства и не задерживайся поздно, потому что в пьянстве и долгом сиденье бывают брань, свара, бой и кровопролитие…» Что за дьявол, не сё место читаю!
Девушки захихикали. Клешнин строго на них посмотрел и стал переворачивать страницы.
— А вот и для вас гоже… «Что есть жена мужняя? — громко стал он читать. — Мужья должны учить жен своих с любовью и благорассудным наказанием. Ежели жена по мужниному научению не живет, то мужу надобно ее наказывать наедине и, наказав, пожаловать и примолвить: друг на друга не должны сердиться. Слуг и детей тако же, посмотря по вине, наказывать и раны возлагать да, наказав, пожаловать. А хозяйке за слуг печаловаться: так слугам надежно. А только жены, сына или дочери слово или наказание неймет, то плетью постегать, а побить не перед людьми, наедине. По уху, по лицу не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колотить и ничем железным или деревянным. А ежели велика вина, то, сняв рубашку, плеткою вежливенько побить, за руки держа. Жены мужей своих спрашивают о всяком благочинии и во всем им покоряются…»
Андрей Петрович перестал читать, глотнул из серебряного ковша холодной браги, посмотрел на дочерей:
— Всё ли поняли, красавицы?
— Поняли, батюшка, — ответила за всех старшая, Евдокия, — как не понять.
Клешнин хлопнул рукой по надоедливой мухе на лбу, вытер усы.
— Далее слушайте.
«Всякое кушанье, — строго читал Клешнин, — мясное и рыбное, всякий приспех скоромный и постный и всякое рукоделье она должна сама уметь сделать, чтобы могла и служанку научить: ежели все знает мужниным наказанием и грозою и своим добрым разумом, то все будет споро и всего будет вдоволь».
Андрей Петрович снова прервал чтение и отпил браги. Со вчерашнего винопития во дворце его мучила жажда и побаливала голова.
— Эй, Наталья! — прикрикнул он, заметив, что младшая дочь, его любимица, хихикает и прячет лицо за спину Евдокии. — Смотри, видно, по плетке соскучилась! — Клешнин перевернул страницу. — «…Отнюдь беречься от пьяного питья. Должна жена пить бесхмельную брагу и квас и дома и в людях. Тайком от мужа ни есть, ни пить…»
Андрей Петрович поднял голову. Его любимица Наталья пнула под бок старшую сестру. Ей надоело слушать нудное отцовское чтение и хотелось порезвиться.
— Ну-ка, Наталья, скажи, какая святая на седни приходится?
— Орина-рассадница. Седни мамка рассаду садила и все приговаривала: «Не будь голенаста, будь пузаста, не будь пустая, будь тучная, не будь красива, будь вкусна».
— Знаешь, дочь, хорошо, — похвалил отец.
Он остался доволен ответом и перевернул еще страницу книги, готовясь продолжать чтение.
Книгу он отодвинул подальше от дальнозорких глаз и огладил бороду.
— Андрей Петрович, господине, — позвал старый дворецкий, приоткрыв дверь, — выдь-ка сюда.
Клешнин закрыл книгу и вышел из горницы.
— Богдан Яковлевич Бельский тебя спрашивает, — зашептал дворецкий.
— Какой Бельский?
— Воевода из Нижнего Новгорода… Опальный.
Этого Клешнин не ожидал. Появление в Москве опального без царского повеления строго запрещалось. Однако окольничий понимал, что придворный Бельский знает порядки, и ежели он решился приехать самовольно в Москву, значит, недаром.
— Что ж, зови, — подумав, распорядился Андрей Петрович и вошел в горницу.
— Отправляйтесь к матери, девки, завтра с вами поговорю. Не забывайте воспитателя своего, — он показал на плеть, висевшую на стене. Этой плетью Клешнин наказывал провинившихся домашних.
Девушки засмеялись и выбежали из отцовской горницы.
Вошел опальный воевода Богдан Бельский в скромной одежде черного цвета, с тяжелой золотой цепью на шее.
Клешнин и Бельский обнялись: их связывала давняя дружба и близость к царю Ивану Васильевичу.
— Почему приехал без царского позволения?
— По слову и делу государеву!
— Вот как! — Клешнин удивился. — А что за дело у тебя?
Богдан Бельский подошел ближе.
— Нагие скоро царевича Дмитрия в Москву привезут, — сказал он, понизив голос.
— Когда?
— На Николин день будто.
— Чего хотят Нагие?
— Мятежа на Москве. Царевича Дмитрия хотят на царство посадить.
