Леонтий Раковский - Генералиссимус Суворов

– Andante! Adagio! [103]

Было странно слышать эти слова в применении к такой немузыкальной истории.

Сапожник, расположившийся прямо на улице, стучал молотком и пел высоким чистым тенором какую-то песню. Вторя ему, где-то пронзительно и нудно ревел осел.

Увидев бородатых казаков, сапожник перестал петь, а мальчишки, забыв игру, закричали:

– Сон мошковит! Сон мошковит! [104]

В окнах домов – тут и там – показались головы.

Итальянцы глядели на всадников с удивлением, но дружелюбно: жители всюду встречали союзников как избавителей.

Фельдмаршал что-то спросил по-итальянски. Денисов уловил слово «франчези» и понял: Александр Васильевич спрашивает, есть ли в городе французы?

– Non, non! [105] – живо, наперебой ответило несколько голосов.

– Войска, поди, уже стали на роздых. Пора и нам! – сказал Александр Васильевич, глядя на солнце.

Суворов подъехал к одному дому. За его каменной оградой зеленел сад. Со стены свешивались зубчатые листья винограда, в прорези ворот виднелась глянцевитая темно-зеленая листва оливковых деревьев и буроватая зелень орешника.

Суворов спрыгнул с коня и, окруженный ребятишками, пошел в дом. Ребятишки, осмелев, уже что-то лопотали – конечно, выпрашивали у синьора денег.

Через минуту из дома послышался оживленный говор; фельдмаршал говорил с кем-то по-итальянски, договаривался о постое.

…Вечерело, когда, отдохнув в городке, Суворов сел на коня и с провожатыми отправился дальше.

– Ваше сиятельство, проводника бы взять, – поглаживая пушистую бороду, осторожно начал Денисов.

– Обойдемся, Карпович, и без него. Тут дорога одна: большак. Да и недалеко уж – какая-либо миля… Доедем! – хлопнул по плечу войскового атамана фельдмаршал.

Поехали дальше. Ночь была светлая и теплая. Суворов ехал так уверенно и спокойно, будто на прогулку по знакомой, много раз изъезженной дороге. Глядел по сторонам, что-то думал, насвистывал.

Денисов ехал, стараясь зорко смотреть вперед. Но здесь не в степи, гляди не гляди – не поможет: засаду легко сделать на каждом шагу. Вон у самой дороги рощица, вон опять потянулась куда-то в сторону от дороги каменная ограда, а там снова какие-то постройки, фонтан, кусты… Долго ли до беды.

– Андрей Иванович, – тихо сказал князю Горчакову Денисов, – как бы нам эдак своего фельдмаршала французам в лапы не отдать. Ведь едем-то мы – передом, да и как-никак дело ночное. Надобно его сиятельство остановить, сказать, что так ехать опасно.

– Попробуй скажи ему, что опасно, – усмехнулся Горчаков. – Я говорить не стану!

Денисов проехал несколько сажен в раздумье.

Слава тебе Господи, и он знал Александра Васильевича не первый день! Под Измаилом впервые познакомился.

Надо уберечь старика от опасности, надо сказать, но как? Конечно, придется сказать непрямо, а осторожно, обиняком.

Денисов поравнялся с фельдмаршалом:

– Ваше сиятельство, войска далеко сзаду. Может, вы кому-нибудь нужны…

Суворов сразу раскусил, в чем дело:

– Нужон, так нагонят!

Таким простым ответом Александр Васильевич сразу разбил всю дипломатию Денисова. Не ожидавший сего Карпович смешался и бухнул первое, что пришло в голову:

– Вам бы немного отдохнуть надо бы… («Эх, не то, не то говорю!» – почувствовал сам.)

– Помилуй Бог, да мы ведь только что отдыхали!

– Отдыхать отдыхали, да не спали! – плел уже совсем и с Дону и с моря окончательно сбитый с толку Карпович.

– Что ты, Карпович! В этакую прекрасную ночь – и спать! – улыбнулся Суворов.

Дальше говорить Денисову было нечего. Он покраснел от злости на свое неуменье говорить. Ударив плеткой коня, Денисов выскочил вперед. Он поворотил коня боком, загораживая дорогу Суворову:

– Не гневайтесь, ваше сиятельство, а дальше я вас не пущу! Ежели что вам надо, извольте только сказать – выполню сам!

– Пусти, Карпович, пожалуйста!

– Никогда, ваше сиятельство! Так ехать – плену не миновать! Не пущу!

– А что же будет делать генерал Шателер?

– А он далеко ли?

– Нет, уж недалеко.

– Оставайтесь, ваше сиятельство, здесь, а я один слетаю. Найду!

И Денисов поскакал вперед.

Последнее, что он слышал, отъезжая, были слова Александра Васильевича племяннику:

– Помилуй Бог, ну и упрямый же Карпович!

Проехав один с полверсты, Денисов слез с коня. Прислушался, не говорят ли где, не звякнет ли стремя, не захрапит ли конь. Но всюду было тихо.

Проехал немного еще.

Дома, огороды, виноградники, заборы пошли чаще прежнего. Чувствовалось, что Турин близко.

Сбоку от дороги чернела рощица.

Слез снова. Стал слушать. Ослышался или в самом деле в рощице говорили люди?

Денисов подъехал поближе к рощице и спросил по-французски:

– Генерал Шателер тут?

– Тут! – ответил сам генерал, выезжая на дорогу.

– Фельдмаршал вас ждет.

– Где он?

– Недалеко.

Шателер поскакал вместе с Денисовым к фонтану, где остался Суворов.

Суворов, спешившись, стоял под тополями у фонтана. Генерал-квартирмейстер доложил фельдмаршалу, что командир французского гарнизона генерал Фиорелла отказался положить оружие.

– Войска все на местах. Город окружен. Попугайте господина Фиореллу ядрами. А не поможет, тогда завтра – штурм. Заставим положить оружие!

Шателер вернулся к своим шести пушкам и гусарам.

И через полчаса тишину ночи разорвали оглушительные пушечные выстрелы. Шателер бил из шестидюймовых пушек по предместью Турина – Баллоне.

Французы молчали.

– Карпович, почему они не отвечают?

– Чувствуют, ваше сиятельство, что вы близко. Советуются, как бы просить пардону…

Но и тут Денисов сказал невпопад.

Вдруг с диким воем пронеслось и грохнулось где-то неподалеку ядро. За ним другое, третье. Французы стреляли ядрами большого калибра. Попадая на шоссе, они производили страшный гром.

Воздух дрожал от гула.

Ядра падали, не долетая до фонтана и перелетая через него. Лошади фыркали и рвались. Казаки только поглядывали вверх.

Суворов стоял спокойно.

– Фельдмаршал и мы все в опасности! Тут не место! – громко сказал Денисов.

Суворов услышал эти слова:

– Нет, Карпович, это место прекрасное. Гляди, какая здесь красота, какие тополя!

Не успел он окончить, как совсем неподалеку грохнулось ядро. Во все стороны с визгом посыпались камни.

Денисов знал, что уговаривать, приводить резоны Суворову бесполезно: он не послушается, да и у Андрияна Карповича резоны выйдут, как давеча, неубедительными. Лучше действовать!

– Ребята, за мной! Укроем фельдмаршала! – обернулся к казакам Денисов.

Он шагнул к Суворову, бережно взял его в охапку и побежал что было сил в сторону.

Ядра только визжали вокруг.

– Проклятый, что ты делаешь! – беззлобно кричал Суворов.

II

Генерал Фиорелла напрасно артачился, – через день ему все-таки пришлось согласиться сдать город (Туринской цитадели Фиорелла еще не уступил, продолжая сидеть в ней). Фиорелла мог быть доволен – он оказался не в плохой компании: в этот день фельдмаршал Суворов получил известие, что его войскам сдались города Александрия, Феррара и цитадель в Милане, о взятии которой все уши прожужжала Суворову назойливая, соблюдающая только свои интересы Вена.

Турин встретил Суворова так же торжественно, как Верона и Милан.

17 мая в Турине Суворов отпраздновал день победы.

Сначала на квартире у Суворова православный священник отслужил молебен, а потом Суворов поехал в туринский собор. Он ехал в богатой карете, окруженный русскими и австрийскими генералами, которые верхами сопровождали фельдмаршала. Во время молебствия артиллерия на городском валу дала салют.

Вечером Суворов поехал в театр. При его появлении поднялся занавес. На сцене был изображен храм славы, в котором стоял бюст Суворова. Из театра Суворов ехал по ярко иллюминованным улицам. На транспарантах в свете разноцветных ламп горели буквы «А. С.».

Быстрые, ошеломляющие успехи – за полтора месяца Суворов очистил от врага всю Северную Италию, – восторженный прием населения – все это радовало старого фельдмаршала. Радовало Суворова и то, как горячо встречались его победы на родине, в России.

«Бейте французов, мы будем вам бить в ладоши», – писал в одном из рескриптов Павел I.

Но зато отношения с союзниками-австрийцами портились день ото дня. Пока русские войска были нужны союзникам, чтобы разбить грозного врага, вторгшегося в их страну, до тех пор они заискивали перед русскими. Но стоило только Суворову оттеснить французов, как австрийцы показали зубы. Они косо смотрели на продвижение русских войск на запад. Победы русского оружия стали им уже не по нутру. Теперь союзники всеми силами старались представить дело так, будто бы они разбили врага, а не русские.

Эта перемена в отношениях австрийцев к русским прежде всего сказалась на Суворове.

Барон Тугут, первый австрийский министр, привыкший к беспрекословному повиновению и раболепству, сразу невзлюбил независимо державшего себя Суворова. Самостоятельность Суворова бесила желчного, мелочного Тугута.