Сергей Алексеев - Крамола. Книга 1
— Печально! — повторил он. — Вот как мне доведется остаться в истории…
— Каждый оставляет свой след, — многозначительно продолжил Шиловский, улыбнулся, но тут же стал серьезным и решительным. — Закончится война, и то, что делают сегодня бойцы на фронтах, придется делать органам юстиции и чека. Борьба с внутренней контрреволюцией будет ничуть не слабее, чем сегодня. Враги наши не успокоятся, и поражение их ничему не научит.
— Хорошо, что у меня не осталось родных, — сказал Андрей. — И детей…
— Вы ошибаетесь, — заметил Шиловский. — А ваш дядюшка Всеволод?
— Он еще до революции уехал за границу, — пояснил Андрей. — И учебники по юриспруденции до него наверняка не дойдут…
— Мы, кажется, приехали! — сообщил Шиловский через некоторое время. — Как вам прогулка по Москве?
— Замечательно, — буркнул Андрей.
Они вышли из машины, и Березин тут же попал в объятия Тараса Бутенина.
— Андрей Николаич? Ну, как ты? А?
— Слушайте, товарищ, — строго сказал Шиловский. — Оставьте Андрея Николаевича в покое.
Бутенин отступил, виновато козырнул и с тоской стал глядеть вслед. Когда они вошли в здание Реввоенсовета, Шиловский удовлетворенно заметил:
— А вас любит народ, Андрей Николаевич.
— Любит? — поразился Березин. — Откуда вы взяли?
— Да вот хотя бы ваш сопровождающий, — Шиловский кивнул на дверь. — Пороги обил, вашей судьбой интересуясь.
Андрей усмехнулся:
— Я знаю, отчего он любит…
Они вошли в кабинет, Шиловский усадил его к приставному столику и попросил секретаршу принести чаю. Сам сел напротив и неожиданно стал строгим и официальным. Андрей усмехнулся: стоило ли ехать за ним в тюрьму, благодушествовать по дороге, чтобы здесь, в кабинете, банально допросить и… А почему бы и не стоило?!
Шиловский достал из нагрудного кармана часы, и Андрей моментально вспомнил его другие часы, с дарственной надписью, из-за которых повесили другого человека. Под его именем! Андрей вспомнил даже фамилию повешенного — Крайнов. Он кричал, когда его тащили…
Нет, за этим что-то определенно кроется! Если спросит сейчас об «эшелоне смерти», значит, он угадал… Между тем Шиловский достал из сейфа толстую папку, открыл и начал листать, вглядываясь в страницы сквозь сползающее пенсне. Андрей узнал свои исписанные в тюрьме листы.
— Вы очень кратко ответили на вопрос, — начал Шиловский, занятый бумагами. — Возможно ли построение совершенного общества в России. Бесконфликтного и бесклассового соответственно… Допустим, в течение двадцати лет… Верите ли вы в это?
Он поднял глаза на Андрея. Прямой, немигающий взгляд его напоминал об «эшелоне смерти»…
— Я не могу привыкнуть еще, — помялся Андрей. — Привыкнуть к вам живому…
— Привыкайте, — мгновенно ответил тот. — Привыкайте. Мы же работаем. Итак?
— Скажите, кто я сейчас? — спросил Андрей. — Обвиняемый? Приговоренный? Или просто арестованный?
Шиловский откинулся на спинку жесткого деревянного кресла, снял пенсне и, кажется, улыбнулся, но только одними подглазьями.
— Понимаю, .. Обреченному легче. Всегда хочется сказать правду. Отвечайте с точки зрения того, кем вы себя считаете.
— Я не верю в такое общество, — сказал Андрей. — Его невозможно построить и за сто лет.
— В таком случае коротко обоснуйте ваше неверие.
— Пока несовершенен сам человек, невозможно построить и совершенное общество.
— Хорошо, а если мы усовершенствуем человека: воспитаем его честным, справедливым и работящим? — спросил Шиловский.
— На это уйдет сто, может, двести лет, — проговорил Андрей. — А скорее всего, усовершенствовать человека невозможно.
— Понятно, — бесцветно сказал Шиловский. — Но если у народа есть вожди, обладающие качествами, близкими к совершенству? И если вожди поведут за собой, зная путь к совершенству?
— Вы хотите сказать — пророки?
— Да, в какой-то степени.
— Невозможно, — качнул головой Андрей, — Не верю.
— Почему?
— Пророков в своем отечестве, как мне кажется, не бывает, — усмехнулся Андрей. — Особенно в России. А чужие пророки не знают народа. И погубят его. Потом — народ ведь не стадо. Тем более русский народ, привыкший к общинной жизни и народоправству. Да, вначале, может, он и пойдет, даже побежит, даже и вождей обгонит… А почувствует неладное, что-то не по нутру ему придется… Одумается, и тогда никаким вождям с ним не сладить. В нашем народе сильны традиции. Причем люди даже сами не подозревают о них, а поступают традиционно.
— Знакомое суждение, — сказал Шиловский так, что было не понять, как он к этому относится. — Неверующий вы человек… Ну, а в социализм вы хоть верите? В построение социалистического общества?
— Верю, — подумав, ответил Андрей. — Но при условии, если строить его по форме общинности и народоправства.
Шиловский нахмурился:
— Большевики должны верить без всяких условий!
— Без всяких условий я присягал на верность царю и отечеству, — сказал Андрей. — Когда мне стукнул двадцать один год и когда я был вчерашним студентом… И не подозревал, что по земле могут ходить «эшелоны смерти»!
— «Эшелон», «эшелон»…. — тихо проговорил Шиловский.
Андрею показалось, что сейчас он думал о своих часах. Может быть, о том парне по фамилии Крайнов…
— Но вернемся к нашим делам, — встрепенулся Шиловский. — А во что вы сейчас верите без всяких условий? Вопрос, разумеется, риторический. Но мне бы хотелось знать ваши фантазии о будущем.
— В детей, — сказал Березин.
— Любопытная вера… Конечно, придут нам на смену наши дети, и у них все-все будет по-другому… Да. Они будут мудрее нас и пойдут дальше… У вас есть дети?
— Вы же знаете, что нет. И хорошо, что нет.
— А у меня есть! — счастливо улыбнулся Шиловский. — Два мальчика и девочка. Уже довольно взрослые… Ну, хорошо, — он снова посмотрел на часы и перехватил взгляд Андрея. Медленно спрятал часы в карман, снял пенсне. Глаза стали задумчивыми, однако пытливость и настороженность не потухли, а как бы потеряли остроту. — А помните человека по фамилии Крайнов? — неожиданно спросил Шиловский. — Там, в «эшелоне»?
— Помню, — твердо сказал Андрей. — Я все очень хорошо помню.
— Глупо погиб человек. За чужие часы.
— Не совсем глупо, — поправил Андрей. — Глупостью он спас вас.
— Да, — вздохнул Шиловский. — Я вспоминаю о нем, как только достаю часы. Не хочу, а вспоминаю… — Он выдержал паузу, затем надел пенсне. — Пора. Нас ждет Товарищ Троцкий.
— Что?! — поднялся Андрей.
— Нас ждет товарищ Троцкий, — сухо повторил Шиловский и встал. — Прошу вас отвечать коротко и по существу. Он не любит лишних слов. Он очень занят.
— Зачем… Зачем это нужно?! — закричал Андрей. — Что вы меня таскаете?
— В этом здании не принято много спрашивать, — жестко произнес Шиловский. — В этом здании принято больше слушать.
И пошел к двери, стуча каблуками блестящих офицерских сапог…
Троцкий стоял у карты и что-то быстро писал. Он повернул голову к вошедшим и снова уткнулся в карту.
— Товарищ Троцкий… — начал было Шиловский, но тот отрезал:
— Вижу.
Шиловский сел на стул у двери. Андрей продолжал стоять, автоматически приняв стойку «смирно».
— Что вы должны были сделать с пленными? — спросил Троцкий, не отрываясь от записей.
— Найти подводы или лыжи. И вывести из тайги, — размеренно сказал Андрей и расслабился.
— Где? — Троцкий впервые глянул на него. — Где бы вы нашли подводы и лыжи? Заняли у бандитов?
— Нужно было искать, — ответил Андрей. — Или срубить полозья с нарт…
— Нужно было расстрелять немедленно! — крикнул Троцкий и бросил на стол блокнот. — А не ждать сутки, когда бандиты по всем законам войны стали пленными! Это вы их сделали пленными! — Он поднял телефонную трубку, подержал, затем бросил на рычаг. — Идите! — приказал он. — Шиловский, на одну минуту…
Шилрвский махнул рукой Андрею. Андрей вышел из кабинета. Встал посреди коридора, тряхнул головой: голос председателя Реввоенсовета звучал в ушах металлическим звоном.
Он прошел по коридору и вновь остановился, прислонившись плечом к стене. Нужно было расстрелять немедленно. Это вы их сделали пленными… Значит, не нужно было брать в плен? Но как стрелять в безоружных? Когда поднимают руки?..
Андрей оторвался от стены, оглянулся. Мимо взад-вперед проходили краскомы, скрипели офицерские сапоги о вышарканный паркет. Андрея никто не замечал. Тогда он вновь пошел по коридору, лишь бы не стоять на месте. Спустился по лестнице и отыскал кабинет Шиловского. Притворив за собой дверь, он схватил стакан остывшего чая, выпил залпом и сел у стены, зажал уши…
— Нужно было расстрелять немедленно!
31. В ГОД 1918…
На пятые сутки, — а считал их Андрей по спичкам, убывающим из коробка: в день по одной, — он неожиданно вышел на след, пробитый камусными лыжами. Ел он за все это время лишь дважды: первый раз насобирал мороженой калины и страдал после этого резями в желудке; второй раз, когда застрелил рябчика.
