Паринуш Сание - Книга судьбы
– На свадьбу? На чью свадьбу?
– На мою, – сказал Масуд. – На свадьбу твоего брата. Ты будешь рада, если я женюсь?
– Ты? Женишься? Нет, по правде говоря, я не очень-то буду рада, – сказала Ширин. – Но все зависит от того, на ком.
– Мы с ней пока незнакомы, – сказала я. – Они повстречались и приглянулись друг другу.
– Только не говори мне, что это та нахалка, которая все время звонит! – выпалила Ширин. – Это она, да? Я так и знала, что тут что-то неладно. Мама, ты же знаешь – та липучка, которая звонит и вешает трубку.
Масуд сильно покраснел и проворчал:
– Какая еще липучка? Она стесняется. Если на звонок отвечает кто-то из вас, она теряется и кладет трубку.
– Стесняется? – усмехнулась Ширин. – Почему же иногда она заговаривает со мной. Безо всякого смущения спрашивает: “Масуд-хан дома?” А вот когда я спрашиваю ее имя, тут-то она томно отвечает, что она-де перезвонит. Самовлюбленная кокетка!
– Довольно! – остановил ее Масуд. И, обернувшись ко мне, сказал: – Кстати, надо еще заказать цветы. И оденься поэлегантнее…
Я с удивлением поглядела на него и сказала:
– Можно подумать, ты уже не первый раз сватаешься! До тонкостей изучил весь обряд.
– Вовсе нет, – ответил он, – Ладан сама объяснила мне, как себя вести, чтобы угодить ее родителям.
– Я пойду с вами, – заявила Ширин.
– Нет, – сказала я. – Ты сможешь пойти в следующий раз.
– Почему? Я хочу ее увидеть. Как сестра ее будущего мужа, я еще должна ее одобрить!
– Одобрение не требуется, когда сестра сама еще ребенок, – возразил Масуд.
– Я не ребенок! Мне восемнадцать лет. Мама, скажи ему!
– Масуд, – сказала я, – почему бы ей в самом деле не пойти? Обычно просить руки невесты приходят мать жениха и его сестра. И какой же она ребенок? Я в ее возрасте была уже матерью.
– Нет, мама, не в этот раз. Это неблагоразумно. В следующий раз – пожалуйста.
Ширин надулась и даже заплакала, но Масуд так и не изменил своего решения. Очевидно, он получил точные указания, и о несоблюдении их не могло быть и речи.
Корзина с цветами оказалась такой большой, что не влезла в машину. Мы кое-как упихали ее в багажник, но дверцу багажника пришлось оставить открытой.
– К чему такая огромная корзина цветов? – спросила я.
– Ладан сказала: “Привези самую большую, чтобы она выделялась среди прочих подношений”.
– Как-то глупо звучит.
Дом невесты был старый, расползшийся во все стороны. Комнаты обставлены антикварной мебелью, собраны все до единой китайские вазы, которые я когда-либо видела в магазине или у людей. Диваны и стулья классического стиля, на высоких ножках, с подлокотниками в золотых листьях, обивочная ткань красная, желтая или оранжевая. Копии старинных картин в тяжелых золоченых рамах, красные шторы с бахромой, на золотистой подкладке… Этот дом был похож скорее на отель или на ресторан, чем на уютное, удобное жилище.
Мать Ладан, примерно одного со мной возраста, обесцвечивала волосы почти добела и сильно красилась. Она вышла к нам в босоножках на высоких каблуках, без чулок, а во время разговора прикуривала одну сигарету от другой. Отец выглядел более консервативно – темные волосы с проседью, трубка в углу рта. Он все рассуждал о своей семье, ее былом статусе и престиже, важных родичах и поездках за рубеж.
Я больше слушала, чем говорила, и вечер прошел в такого рода легкой беседе – для начала следовало познакомиться. Хотя я и видела, что хозяева ждут, когда же я затрону ту существенную тему, которая свела нас вместе, мне это казалось чересчур поспешным. Когда я попросила проводить меня в туалет, мать Ладан настойчиво повела меня в ту часть дома, где располагались спальни и другие личные помещения – хотела показать мне всё. Но даже здесь все кресла были столь же броско отделаны и ни одного удобного сиденья. Из вежливости я сделала комплимент:
– У вас красивый дом.
– Хотите осмотреть и эти комнаты? – с энтузиазмом предложила она.
– Нет-нет, спасибо, не хотелось бы вторгаться.
– О, прошу вас! Идемте.
Она положила руку мне на поясницу и чуть ли не втолкнула меня в спальню. Мне и противно было, и вместе с тем смесь любопытства и чего-то, похожего на злорадство, побуждала заглянуть и туда. Во всех спальнях тяжелые, дорогие занавеси с ленточками и бахромой. Мебель в том же стиле, что и в гостиной – все такая же изукрашенная.
– Почему ты им ничего не сказала? – донимал меня Масуд на обратном пути.
– О чем было говорить? Мы только познакомились.
Он отвернулся и больше не обмолвился со мной ни словом. Когда мы приехали домой, Ширин по-прежнему не желала говорить с Масудом. Она принялась расспрашивать меня:
– Расскажи все по порядку! Что происходило в каменном дворце?
– Ничего особенного, – сказала я.
И без того обозленная тем, что ее не взяли, она тут же вспылила:
– Прекрасно, можешь мне ничего не говорить! Я же для вас чужая, с улицы! Даже не человек. Вы меня считаете ребенком, шпионкой, вы от меня все прячете.
– Нет, дорогая, – мягко ответила я. – Это не так. Позволь мне переодеться, и я все тебе расскажу.
Она последовала за мной в спальню и уселась на кровати, поджав под себя ноги.
– Давай, рассказывай!
– Задавай вопросы, а я буду отвечать, – предложила я, снимая с себя платье.
– Как выглядит невеста?
Как ни старалась я вспомнить какую-нибудь примечательную черту ее наружности, ничего не получалось. Поколебавшись, я сказала:
– Она немного маловата ростом – чуть ниже меня, но намного полнее.
– Жирная, что ли?
– Нет, пухленькая. Я-то ведь тощая. Если девушка полнее меня, это еще не значит, что она толстая.
– А все остальное?
– Мне показалось, что кожа у нее светлая, но под слоем косметики толком не разглядишь, да и освещение было неяркое. Глаза вроде бы карие. Волосы она красит под светлую шатенку, почти блондинку.
– А как она была одета?
– Облегающая черная юбка, выше колен, жакет с узорами – розовые и лиловые на черном.
– Волосы прямые?
– Сомневаюсь. Она сделала завивку, но кудряшек было как-то слишком много.
– Великолепно! – воскликнула моя дочь. – Вот так чаровница! А что наши папочка с мамочкой?
– Не надо так, некрасиво. С виду вполне достойные люди. Мать примерно моего возраста… тоже основательно красится. Но одета она была очень элегантно. И в доме полно фарфора, старинных вещей, шторы с бахромой, золоченая мебель в классическом стиле.
– Наш господин, который вернулся с войны фанатиком и возмущался, стоило мне губы подкрасить, и все ныл, что я слишком далеко сдвигаю платок со лба, теперь женится на такой девушке? А как же его друзья из “Хезболлы”?
– Честно говоря, сама не очень понимаю, – призналась я. – Все перевернулось с ног на голову.
– Но тебе она все-таки нравится?
– Что тут скажешь?
И тут я обернулась и увидела Масуда, который стоял, прислонившись к двери, и с обидой, с негодованием прислушивался к нашему разговору. Он покачал головой и, не сказав нам ни слова, удалился в свою комнату.
С каждой встречей все очевиднее становилось различие между нашими двумя семьями, и я видела, до какой степени Масуд и Ладан не подходят друг другу. Я видела – но не Масуд. Он был влюблен по уши и слеп ко всему, что его окружало. Со мной он остерегался что-либо обсуждать, помалкивала и я. Мы говорили только о предстоящих визитах, и я без возражений в очередной раз отправлялась с ним в гости, выслушивала эти разговоры и никак их не комментировала.
Мне поведали, что для своей старшей дочери родители Ладан требовали брачную долю в сто золотых монет, но зять обещал удвоить эту сумму. Мне поведали, где приобреталось кольцо для кузины Ладан со стороны матери, которая недавно вышла замуж, сколько заплатили за свадебное платье и какие драгоценные камни сверкали в гарнитуре, надетом по этому случаю кузиной со стороны отца. Разумеется, я понимала, что не все тут правда – многие истории откровенно противоречили друг другу.
– О, какие вы счастливчики! – не удержалась я как-то раз. – За считаные недели побывали на десятке свадеб!
Они притихли и переглянулись. Им со мной тоже приходилось нелегко. Но они тут же заспорили, когда лучше играть свадьбу: летом или осенью.
Я не знала, что делать. Как я себя ни уговаривала, никак не получалось расположиться к этой девушке, и совсем уж немыслимым казалось выстроить отношения с ее родителями, которых ничего не интересовало, кроме денег, одежды, прически и макияжа. Но я все еще не была готова к разговору с Масудом. Любые мои замечания он принял бы как проявление недоброжелательства. Нужно было ждать, пока у него откроются глаза.
Наконец под давлением Ладан Масуд сам заговорил со мной – так холодно, так недовольно, никогда прежде между нами такого не было.
– Ну, мама, долго ты еще будешь затягивать эту игру?
– Какую игру?
– Ты уклоняешься от разговора о наших с Ладан планах.
