Ольга Гладышева - Юрий II Всеволодович
Юрий Всеволодович повернулся к дружине, одним взглядом схватил бледные, напряженные лица.
— За мной! — Он поднял меч и сжал стременами бока Ветра. Тот рванулся вскачь.
— Впере-ед! — раздался рев дружинников.
Тысяча всадников-владимирцев по зову великого князя устремилась на татар воющей разъяренной лавой.
Набирая разгон, ощетинившись копьями, ударили по неоправившимся после боя с пешцами всадникам. Их строй колыхнулся изломанной волной, изготавливаясь для встречного боя. Выхватив луки, они очернили небо тучами стрел, но сделали это лишь для острастки, урона дружинникам не нанесли.
Сошлись ближе — и стрелы стеганули уже с убойной силой. Они отскакивали от щитов и броней, впивались в конские шеи, в лица воинов, поражали насмерть. Едва ли не каждый второй дружинник вывалился из седла или грохнулся вместе с лошадью.
Наконец сошлись грудь в грудь…
В тугом водовороте смерти, в лязге мечей, ржании лошадей, криках боли и ненависти не понять было, где свои, где чужие.
Свалка кипела, пузырилась кровью, отнимала дыхание смрадом испражнений, которые не могли удержать умирающие и по которым скользили кони.
Прямо перед Юрием Всеволодовичем возник татарин на горбоносой лошади, приготовился к встрече с великим князем русским. Сам поджарый, сухой, на голове лисья шапка с хвостами и когтистыми лапами, а в ухе серьга.
Как завороженный, Юрий Всеволодович смотрел из-под кольчатой прильбицы шлема на эту серьгу: Бий-Кем говорил, что татары украшений не носят, так нешто это русский или половец? Вздорная мысль лишь миг один его занимала, но едва не стоила ему жизни.
Татарин первый успел нанести удар, но, к счастью, он пришелся по шелому вскользь.
Кто-то из ближних мечников ткнул татарина под ребра, и тот свалился под брюхо своей лошади.
Высверки мечей, звериные хрипы — омут битвы разрастался, ширился, все глубже затягивая в себя Юрия Всеволодовича: спутанные конские гривы, налитые кровью агатовые глаза лошадей, всхрапывающие красные ноздри, — все металось перед ним, как в бредовом сне. Плоские, словно без глаз и носов лица, разверстые вонючие рты, едкий запах пота, лязги железа о железо — все смешалось в адском зловещем вареве.
Взмах кривого меча перед лицом — увернулся!
Посунуто прямо к груди копье — успел заслониться щитом!
Сам взмахнул прикладистым харалужным мечом Якума — узкие глаза врага сразу округлились от страха ли, от злобы ли…
Хруст!.. Это он проткнул татарина, но сам налетел на железный крюк, которым его выдернули из седла.
Юрий Всеволодович тяжело обрушился вниз. Даже молодая березка переломилась от удара его тела. Он успел уклониться от копыт. Не выпуская из рук ременного повода, поднялся и вскочил снова в седло.
Рядом увидел Луготу, понял, кому обязан жизнью. Кивнул ему благодарно, но Лугота не увидел. Его уже отнесло далеко.
И снова треск ломающихся копий, скрежет железа, крики ярости и отчаяния, предсмертные стоны и визг лошадей, получивших ранения в горло.
Неожиданно к этим звукам добавились новые: рокот бубнов, завывание дудок, басовитый рев труб — это татарские военачальники решили подбодрить своих всадников. Однако такая затея не помогла им.
Верно выбранный и хорошо выполненный порядок ввода в бой ратников, когда пешие лучники и копейщики значительно обескровили вражескую конницу, ратное умение и отвага владимирских дружинников, вступивших в битву из засады в самый выгодный миг, в конце концов увенчались победой.
Татары бились умело, ни один не побежал с поля боя, ни один не попросил пощады — все полегли в излучине Сити.
Среди мертвых тел и полуживых людей свои и чужие раненые истекали кровью, ошеломленные, иные без рук, иные с перебитыми ногами, ползали по красному снегу, стоная, пытаясь остановить кровотечение. Слышались мольбы, взывания о помощи, проклятья на разных языках.
— Брат, неужто мы их одолели? — радостно и растерянно повторял Святослав.
Глеб Рязанский, которому перед боем так и не дали оружия, сейчас разжился сразу тремя мечами и со знанием дела выбирал из них тот, который побывал в сече и не затупел, остался без зазубрин и щербин.
Юрий Всеволодович велел трубить сбор дружины возле ставки, где неколебимо стоял его стяг.
Вести коней к ставке надо было через тот безлесый берег, на котором только что шла сеча. В горячке битвы не замечали мертвых и раненых, однако сейчас идти по залитому кровью и устланному трупами и корчащимися в последних муках берегу было жутко — слишком явна и страшна смерть, даже и кони отворачивали морды.
Солнце только-только поднялось над елями, все еще клубился дым пожарища над погостами, а уж половина владимирской тысячи полегла. Потери среди пешцов были и того больше.
От Василька по-прежнему не было вестей, а по отдаленному гулу можно было понять, что идет в Шеренском лесу яростная схватка.
Юрий Всеволодович решил идти на помощь своим сыновцам, повел свою тысячу, вернее, то, что осталось от нее, под прикрытием тянувшегося вдоль Сити соснового бора. Шли на рысях, стараясь не шуметь.
— Стойте! Погодите! — послышался позади крик.
Всадник с копьем и в доспехах с трудом одолел небольшой подъем. Видно было, что конь его обезножел, запалился так, что вряд ли и выживет.
— Главный воевода подмоги просит!
— Что так? — остановился Юрий Всеволодович. — Я ведь уже посылал ему подкрепление, да у него и своих пять тысяч.
— Теперь и полтысячи нет, а татар — глазом не окинешь, страсть как много.
— Первый вестоноша от Жирослава сказывал, что татары по Мологе шли.
— Шли. Но мы их удерживали, покуда не пришло еще два тумена с главным своим ханом.
— С Батыем?
— Нет. Но тоже на буки начинается…
— Бурундай?
— Во-во, он самый. Через толмача выспрашивал, где великий князь. А мы не сказывали.
— Где же сам Жирослав?
— Тута. Вон, за мной следом идет.
— Ранен?
— В плечо. С ним и остатки ратников.
— Бурундай следом?
— Нет. Мы их обманули. Пошли сперва по льду, а потом нырнули в лес и напрямик к тебе.
Юрий Всеволодович велел трубить сбор успевшим ускакать вперед дружинникам и приказал:
— Копья назад!
Дружинники выученно и споро с дробным перестуком развернули коней.
Все рассуждения о наиболее выгодном расположении полков и возможных перестановках их применительно к складывающимся условиям боя оказались ненужными. Не раз на военных советах прикидывали: татары на силу не пойдут, не станут лезть на укрепления. Ан нет, изменили они своему обыкновению — пошли всей силой. Теперь понятно, почему решились: хорошо выведали, что русское воинство меньше раз в десять, такое превосходство они и использовали.
Юрию Всеволодовичу ясно стало, что теперь, какой ты ни будь стратег, ничего уж не придумаешь, осталось только одно-единственное решение: просто драться, и если не победить, то хотя бы подороже продать свою жизнь.
С решимостью отчаяния врезался Юрий Всеволодович в кучу всадников.
Сильный и выученный конь Ветер подчинялся легкому движению повода, который Юрий Всеволодович держал в левой руке, а правой орудовал мечом. Сам ли Ветер так решил или всадник непроизвольно послал резко влево, но оказался Юрий Всеволодович на миг в стороне от схватки и увидел, что перед ним уж не кучка врагов, а непробиваемая стена. Но словно бы он и выпал на время из рубки, которая складывалась теперь из многих разрозненных поединков.
Лугота, гибкий и увертливый, умудрялся и от стрел уклоняться, и в единоборства храбро вступать. Судьба благоволила ему, знать, невеста его поповна Ульяница крепко молилась за него. Но все же и молод излиха был он, уверовал в свою звезду, ничего, кроме удачи, не ждал, однако же наступил предел его счастливого везения.
Соскакивая с павшего под ним коня, Лугота зацепился за сучок дерева распахнутой полой длинного кожуха и неловко завалился на бок, прямо на свой вставший острием вверх меч. Повернулся, встал на четвереньках — кровь выбилась ключом, плеснула в ствол березы так, что брызги брусьяные отлетели на лицо Луготы. Он попытался подняться на ноги, но не удержался и снова опустился на снег. Удивился своей слабости, не поверил в нее и еще раз поднялся, зажимая рукой рану. Вдруг сразу обессилел, упал плашмя на залитый кровью и ископыченный снег.
— Все? — выдохнул омертвевшими губами.
— А чтобочка скажу, Лугота? — прошептала Ульяница, приникая к нему лицом.
— Грибков хочу! — прошептал он уже с остановившимися глазами.
Епископ Кирилл, безбоязненно и невредимо находившийся в самой гуще битвы, наклонился над ним и, закрывая ему веки, прошептал, крестя:
— Да будет женитва твоя светла. Радуйся, чадо, пути незаблудному.
И под Губорваном пала лошадь. Спешившись, он начал пятиться назад от наседавшего прямо на него всадника. Успел выпустить стрелу, которая угодила коню в горло. Тот с разбегу грохнулся грудью на снег, перевернулся, взлягивая ногами, затем увалился на бок в смертельных судорогах. Но всадник вовремя соскочил и, как будто ничего не произошло, пешком продолжал погоню за Губорваном.
