Донна Кросс - Иоанна – женщина на папском престоле
«После такой ужасной кражи, – писал отец, – мы обратились к Папе Иоанну с просьбой удвоить число гвардейцев для охраны церковных дворов и кладбищ. Но он сказал, что гвардейцы больше нужны для охраны живых, чем мертвых».
Анастасий знал, что Иоанн использовал гвардейцев на строительстве школ, приютов и домов для переселенцев. Он посвящал время и внимание мирским проектам, а также тратил на них большую часть папской казны, тогда как городские церкви оставались беззащитными. С того времени, как Иоанн занял папский трон, церковь его отца по5гучила всего лишь золотую лампу и серебряный канделябр. Между тем гордостью Рима всегда были именно многочисленные церкви, часовни, баптистерии и молельни. Если их постоянно не украшать и не совершенствовать, Рим не сможет соревноваться со своим соперником Константинополем, который теперь бесстыдно называл себя Новым Римом.
Если… нет, Анастасий поправил себя… когда он станет Папой, все будет иначе. Он вернет Риму прежнее величие. Под его заботливым руководством церкви города снова засияют сказочной роскошью, превосходящей самые прекрасные дворцы Византии. Именно ради этого Господь привел его в мир.
Анастасий снова начал читать письмо, но уже с меньшим интересом, потому что в последней его части речь шла о менее важных делах: список тех, кому предстоит рукоположение на предстоящую Пасху, наконец-то оглашен; его кузен Косьма снова женился, теперь на вдове епископа; некий Даниэль, начальник стражи, сильно расстроился из-за того, что вместо его сына епископом назначили какого-то грека.
Анастасий сел на диване. Грек станет епископом! Его отец считал это подтверждением того, что Папа Иоанн крайне далек от римских традиций. Неужели он не заметил, какие возможности это открывает?
«Это, – подумал Анастасий с нарастающим возбуждением, – именно тот шанс, которого я ждал». Наконец-то удача шла ему в руки.
Он быстро поднялся, подошел к столу и стал писать: «Дорогой отец, получив это письмо, не теряйте времени даром, направьте магистра Даниэля ко мне».
Джоанна ходила по спальне. Как, спрашивала она себя, как могла я быть так слепа? Ей просто не пришло в голову, что она забеременеет. Джоанне уже перевалило за сорок, и детородный возраст давно прошел.
Но мама была еще старше, когда рожала в последний раз.
И умерла при родах.
«Никогда не отдавайся мужчине…»
Сердце Джоанны сжалось от страха. Она старалась успокоиться. В конце концов, то, что случилось с матерью, не обязательно случится с ней. Она сильная и здоровая, у нее есть все шансы выжить во время родов. Но даже если она выживет, что потом? Во дворце, этом суетливом улье, нельзя родить тайно, а тем более спрятать новорожденного. Несомненно, скрыть, что она женщина, не удастся.
Какую казнь придумают за такое преступление? Никаких сомнений, это будет страшная казнь. Они могут выжечь ей глаза раскаленным железом и снять с нее кожу. Или ее медленно четвертуют и сожгут, пока она еще жива. Когда родится ребенок, ужасный конец неизбежен.
Если это случится.
Она положила руки на живот. Ребенок притаился. Нить жизни еще слишком тонка. Прервать ее несложно.
Джоанна подошла к запертому шкафчику, где хранила свои снадобья. Сразу после рукоположения она перенесла их сюда, чтобы всегда иметь под рукой. Она перебрала всевозможные флакончики и бутылочки, пока не нашла то, что нужно. Джоанна растворила порцию спорыньи в чаше крепкого вина. В малых дозах это было хорошее лекарство, но в больших препарат мог вызвать самопроизвольный выкидыш. Впрочем, это не всегда срабатывало, и женщина сильно рисковала здоровьем, принимая такое зелье.
Но у нее нет другого выбора! Если не прервать беременность, смерть ее будет ужасна.
Джоанна поднесла чашу к губам.
В голову пришли слова Гиппократа: искусство врачевания основано на доверии. Врач должен пользоваться своим искусством, чтобы помогать больным, собственным способностям и суждениям, но никогда не действовать во зло.
Джоанна решительно отбросила эту мысль. Всю жизнь это женское тело было для нее источником неприятностей и боли, препятствовало всему, что она хотела делать и кем быть. Она не позволит ему отобрать у нее жизнь.
Поднесла чашу к губам и выпила.
«Не действовать во зло. Не действовать во зло. Не действовать во зло…»
Слова обожгли ее сердце. С рыданием она бросила на пол пустую чашу, и та откатилась, каплей прочертив на полу красную линию.
Джоанна лежала в кровати и ждала, когда подействует спорынья. Время шло, но она ничего не чувствовала. «Не действует», – подумала она, испугавшись, но вместе с тем испытала большое облегчение. Сев на кровати, Джоанна заметила, что дрожит. Сердце бешено колотилось.
Джоанна ощутила сильную боль. Она вертела головой из стороны в сторону, кусая губы, чтобы не закричать и не привлечь внимания папской прислуги.
Еще несколько часов Джоанна провела в полусознании. Потом начались галлюцинации. Джоанне казалось, что рядом сидит мать, называя ее перепелочкой, и поет одну из своих саксонских песенок, как обычно, положив прохладные руки на ее раскаленный лоб.
Перед рассветом она проснулась, слабая, вялая, и долго лежала неподвижно. Затем начала медленно обследовать себя. Пульс нормализовался, сердце билось ровно, кожа была нормального цвета, никаких кровавых выделений, никаких признаков нарушений.
Джоанна пережила это испытание.
Но и ребенок тоже.
Теперь она могла обратиться только к одному человеку. Когда Джоанна сказала Джеральду о своем положении, он поначалу не поверил.
– Великий Боже! Неужели это возможно!
– Очевидно, – сухо ответила Джоанна.
Минуту Джеральд молчал, глядя на нее пристально и задумчиво.
– Это и есть причина твоей болезни?
– Да. – Она утаила от него, что пыталась избавиться от ребенка. Джеральд не понял бы ее.
Нежно обняв Джоанну, он прижал ее к себе. Они долго стояли молча, переживая свои чувства.
Наконец он тихо спросил:
– Помнишь, что я сказал тебе в день наводнения?
– Тогда мы многое говорили друг другу – ответила она, зная, что он имел в виду.
– Я сказал, что ты моя единственная жена на земле и я твой единственный муж.
Джеральд взял ее за подбородок, и она посмотрела ему в глаза.
– Понимаю тебя больше, чем кажется, Джоанна. Знаю, как разрывается твое сердце. Но теперь судьба решила все за нас. Мы убежим отсюда и будем вместе, как и предназначено нам судьбой.
Она знала, что он прав. Все дороги, открытые перед ней, теперь сошлись в одну узкую тропинку. Джоанне стало грустно и страшно, но вместе с тем она испытала странный восторг.
– Можем уйти завтра, – предложил Джеральд. – Отпусти своего слугу на ночь. Когда все заснут, покинуть дворец несложно. Я буду ждать тебя у потайной двери с женским платьем, чтобы за городом ты переоделась.
– Завтра! – Джоанна согласилась убежать, но не сразу осознала, что делать это нужно так срочно. – Но… они будут искать нас.
– Когда они спохватятся, мы будем уже далеко. И они станут искать двух мужчин, а не простого странника и его жену.
План был смелый, но вполне осуществимый. Тем не менее она не приняла его.
– Не могу уйти прямо сейчас. Так много еще надо закончить, столько необходимо сделать.
– Знаю, сердце мое, – нежно проговорил он. – Но выбора нет, пойми.
– Подождем пока пройдет Пасха. Тогда я отправлюсь с тобой.
– Пасха! Но это же почти через месяц! Ждать, пока кто-нибудь догадается о твоем положении?
– У меня всего четыре месяца. Под этими одеждами можно скрывать беременность еще месяц.
Джеральд нетерпеливо покачал головой.
– Нельзя так рисковать, Ты должна исчезнуть, пока есть время.
– Нет, – возразила Джоанна с той же уверенностью. – Не оставлю свой народ без Папы на самый святой день в году.
«Она напугана и расстроена, – решил Джеральд, – поэтому не способна трезво мыслить». Ему пока придется остаться с ней, но постепенно он подготовит все для того, чтобы незаметно и быстро исчезнуть. При малейшей опасности, он спасет ее… возможно, даже применив силу.
Когда наступила Великая Пасхальная ночь, тысячи людей собрались внутри Латеранского дворца и вокруг него на пасхальное бдение, крещение и мессу. Большая служба началась в субботу вечером и должна была продолжиться до пасхального утра.
На пороге святого храма Джоанна зажгла пасхальную свечу и передала ее Дезитерию, архиепископу, который торжественно понес свечу в темную церковь. Джоанна и другие священнослужители последовали за ним, распевая lumen Christi, гимн, прославляющий Христа. Трижды процессия останавливалась, пока Дезитерий зажигал свечи верующих от пасхальной свечи. Когда Джоанна приблизилась к алтарю, вся церковь осветилась тысячами огней. Они радостно мерцали, отражаясь на мраморе стен и колонн, символизируя тот свет, который Христос принес в мир.
