Станислав Десятсков - Генерал-фельдмаршал Голицын
— Ежели так шибко пойдем, к рассвету сможем атаковать шведа во фланг!
— Боюсь, как бы в лесу не застрять?! — засомневался Бартенев.
И точно, в лесу намело такие высокие сугробы, что наст стал проваливаться под лошадьми. Тогда Голицын пустил вперед лыжников, и те пошли пробивать путь по заброшенной просеке. Колонна растянулась по лыжне, и движение замедлилось. Только к десяти утра обе колонны пробились-таки на широкую прогалину, выходившую по обеим сторонам замерзшего ручья прямо к левому флангу шведской позиции.
— Сади людей о конь и заходи справа, — приказал Голицын Бартеневу. Полушубок у командующего расстегнут, изо рта валит пар — он сам впереди всех с лыжниками пробивал путь. Но вид веселый, довольный: застал-таки шведа врасплох!
Расходясь по прогалине влево и вправо, выходящие из леса русские части спешно строились поперек ручья в две линии. В передней Голицын поставил пять батальонов охотников и лыжников, во второй — три батальона гренадер. Драгуны встали по флангам. Со шведской стороны не слышно было ни единого выстрела.
Впрочем, шведы и не могли стрелять — вся их позиция была обращена не к ручью, а к дорогам, шедшим по обеим сторонам замерзшей реки Стор-Кюре: атаки во фланг генерал Армфельд никак не ждал!
* * *— Ваше превосходительство, русские слева, за ручьем! — подскакавший начштаба трясущейся рукой указывал на лес, откуда выходили все новые и новые русские части. И по мере того как число русских все возрастало, генерал Армфельд понял, что это не частная диверсия лыжников, а основное направление удара Голицына. В этих неожиданных обстоятельствах ничего не оставалось, как спешно переменить фронт, дабы принять удар русских лицом к лицу. И, как всегда бывает при перемене фронта, возникла сутолока, обычно предвещавшая разгром. Части перемещались рядами, бомбардиры никак не могли развернуть и поставить на новые позиции тяжелые пушки, закованные в латы рейтары Ла Бара тонули в глубоком снегу.
И не успели Армфельд и его осипший от крика квартирмейстер перестроить свое войско, как из рядов русских поднялась к низкому свинцовому небу ярко-красная ракета: Голицын давал сигнал к общей атаке.
«Не успели!» — с тоской думал Армфельд, видя, как стройно под барабанный бой двинулись от леса русские батальоны. Впрочем, не все еще было, на его взгляд, потеряно. Хотя неожиданный голицынский маневр и заставил шведов выйти из укреплений и вывернул, как перчатку наизнанку, все их войско, усиленное превосходство над московитами стало еще очевиднее, нежели пока шведы укрывались в окопах. На правом фланге шведские рейтары явно охватывали русских драгун, и примчавшийся в штаб Ла Бар весело крикнул:
— Фортуна в наших руках, генерал! Разрешите мне атаковать, и я зайду в русским во фланг! — Чистокровный английский жеребец весело плясал под Ла Баром — всадник и конь казались слитыми воедино.
Армфельд довольно оглядел гасконца и махнул рукой: «Атакуйте, полковник!» И, обернувшись к начштаба, приказал: «Пусть и наша пехота, Карл, ударит в штыки!»
Русские карабкались на холмы снизу, а шведы ударяли на них сверху — на этом строился расчет Армфельда.
И впрямь шведские гренадеры, упавшие с горы как снежный ком, прорвали было левый фланг русских. Подскакавший Голицын сам повел на выручку новгородцев. Шведы были отброшены, и строй восстановлен.
«Какого черта Ванька Бутурлин не атакует? Ведь шведы покинули все укрепления на большом тракте?» — сердито думал Голицын и приказал дать еще одну красную ракету. В это время подскакавший драгун дрогнувшим голосом доложил: там справа рейтары! Но Голицын уже и без того видел, как лавина шведских рейтар заходит в тыл всему его отряду.
* * *Генерал-майор Бутурлин любил воевать со старомосковской неспешностью. Закутавшись в соболью шубу, он важно восседал на барабане и, обозревая шведскую позицию, неспешно хлебал горячие щи, разогретые поутру расторопным денщиком. В чем, в чем, а в денщиках Бутурлин знал толк: выбирал их толково, не спеша. Он вообще не любил торопливости. Вот и ныне не спешил!
Сперва он рассчитывал, что Мишка попросту заблудится иль утопнет в этих непроходимых болотах и лесах, но, услышав дальние выстрелы и увидев, как шведы покидают укрытия и строятся на холмах поперек поля, понял, что опять улыбнулось его сопернику воинское счастье: продрался-таки сквозь леса!
— Ваше превосходительство, командующий дает сигнал к атаке! — обратился к нему подъехавший Чернышев, второй генерал в отряде. — Прикажете выступать?
Бутурлин посмотрел, как рассыпается над лесом ракета, и буркнул:
— Рано! Сам видишь, шведы еще пушки не сняли…
Но вот шведские бомбардиры пушки выволокли и потащили на холм.
— Да что же это деется? Почему не выступаем?! — подскакал, размахивая нагайкой, атаман Фролов.
— Экая казацкая вольница… — сердито посмотрел на него Бутурлин, но в сей миг над лесом взлетела еще одна ракета, и ничего не оставалось делать Ивану Бутурлину как махнуть рукой: выступаем!
* * *Лавина рейтар Ла Бара, обойдя новгородцев с фланга, прорвалась в тыл русских, все сметая на своем пути.
— Молодец гасконец! Вот видите, Карл, а вы называли его пустым бахвалом! — Армфельд со своего холма с радостью следил за этой атакой. Но русские, как оказалось, сумели на руках протащить через эти леса даже пушки. И шесть русских орудий ударили картечью по рейтарам Ла Бара. Великолепно начатая атака захлебнулась. А тут еще русские драгуны подоспели, и рейтары не выдержали, начали отходить.
— Ваше превосходительство, ваше превосходительство! Там справа! — тоскливо потянул Армфельда за рукав его начштаба. Тот обернулся и ахнул. По большой дороге вдоль реки мчались русские казаки, а за ними маршировала пехота.
— А мы-то из окопов пушки убрали! — с какой-то легкомысленной отчаянностью махнул рукой Армфельд и понял, что проиграл сражение. Его начштаба еще распоряжался, приказывал спешно: вызывать ландмилицию Гилленборга, завернуть пушки с холма, но Армфельд понимал, что все это бесполезно — битва проиграна!
* * *Хвастливый Ла Бар вздрогнул, когда на него налетел ревущий драгун с татарским арканом. Он наслышан был об этих страшных удавках и, увидев, как дикарь в роскошном парике что-то завывает и размахивает веревкой, как-то само собой завернул вслед за рейтарами, обгоняя многих из них по пути на своем превосходном жеребце. Позже, на военном суде гасконец оправдывался, что лошадь виновата в его ретираде: унесла его с поля битвы, по своей врожденной прыткости, с испугу. Однако сам прекрасно знал, что испугалась не лошадь, а сдрейфил он, полковник Ла Бар, увидев здоровенного московита, который напал на него, улюлюкая и размахивая веревкой. (Военный суд оправданий не принял и после Лапполы навсегда отчислил его с королевской службы.)
Васька Увалень, глядя с откоса на уходящего по реке нарядного всадника, плюнул и посожалел, что от него ушла столь знатная добыча! Вслед затем он повернул на звуки полкового горна, призывавшего к новому построению.
* * *Конная ландмилиция графа Гилленборга, к немалому удивлению Армфельда, подоспела вовремя и перерезала путь к мосту казакам и драгунам Бутурлина. К тому же шведы успели повернуть свои пушки и ударили картечью. Конница Бутурлина стала заворачивать коней.
— Сейчас ваше время, граф! — обратился Армфельд к тучному помещику. — Отомстите за вашего друга Ла Бара.
Гилленборг весело склонил голову в тяжелом дедовском рыцарском шлеме и поскакал к своей ландмилиции.
— За мной, мои финские мужички, вперед, за вашим графом! — громогласно возгласил Гилленборг и, вытащив старинный меч, новел ионное ополчение в сечу. Но в это время во фланг ландмилиции ударил присланный Голицыным бригадир Чириков с сибирским полком. Для сибиряков двадцатиградусный мороз был просто безделицей, и, выйдя на широкое поде, они пустили вперед своих крепких и выносливых лошадок наперерез ополченцам. Гилленборг хотел было на ходу завернуть ландмилицию супротив нового противника, но когда обернулся, то увидел, что все его ополченцы несутся сломя голову к мосту через Стор-Кюре. Сам граф не успел завернуть лошадь, как налетевший на него Чириков выбил старинный меч и, приставив к горлу шпагу, Сказал насмешливо: «Хватит кричать, папаша, отвоевался!»
Меж тем шведская пехота, видя, что оба фланга смяты русскими, в панике хлынула вслед за рейтарами и ланд-милицией через Стор-Кюре в сторону Лапполы. Но в деревню уже ворвались казаки Фролова. Пешее финское ополчение и не думало сопротивляться: разбежалось по своим мызам, откуда было насильно согнано шведами на королевскую службу.
Вечером, после славной виктории, русские офицеры собрались в том самом помещичьем замке, в котором накануне так весело ужинал генерал Армфельд. В приемные покои вносили захваченные шведские знамена, во двор сгоняли пленных. Утром пересчитали убитых шведов: их оказалось боле пяти тысяч — особливо много убитых лежало вдоль реки, где их нещадно рубили казаки и драгуны. Русские потери составили полторы тысячи убитых и раненых. Виктория была полная.
