Исабель Альенде - Дом духов
Отношения с Амандой и настойчивость Альбы толкали его на встречи с Мигелем. Часто Хайме не мог избежать их. Он делал все возможное, чтобы держаться безразлично, но Мигель в конце концов пленил его. Мигель возмужал и уже не казался экзальтированным мальчиком, хотя не изменил своим политическим симпатиям, продолжая считать, что без оружия в руках невозможно победить правых. Хайме не соглашался с ним, но не мог не восхищаться его сильным характером. Тем не менее он считал Мигеля одним из тех злых гениев, которыми владеет опасный идеализм и неподкупная чистота. Рядом с такими мужчинами все окрашивается горем, особенно судьба женщин, по несчастью полюбивших их. Хайме не разделял его идеологии, ибо был уверен, что левые экстремисты, подобные Мигелю, наносят Президенту больший вред, чем сторонники правых сил. Однако ничто не мешало Хайме испытывать к Мигелю симпатию, и он преклонялся перед силой его убеждений, его естественной веселостью, его нежностью и великодушием, а также готовностью отдать жизнь за идеалы, которые разделял и Хайме, хотя не чувствовал в себе решимости идти до конца.
Слыша рядом дыхание племянницы, Хайме провел эту ночь беспокойно, засыпать в спальном мешке было неудобно. Когда на следующий день он проснулся, она уже встала и разогрела на завтрак кофе. Дул свежий ветер, и солнце освещало золотыми лучами вершины гор. Альба обняла своего дядю и поцеловала, но тот не вытащил руки из карманов и не ответил на ласку. Он был смущен.
Лас Трес Мариас было одним из последних землевладений на юге, экспроприированных согласно аграрной реформе. Те самые крестьяне, что родились на этой земле и работали здесь из поколения в поколение, организовали кооператив и стали его хозяевами. Они уже три года и пять месяцев не видели своего патрона и успели забыть об ураганах его ярости. Управляющий, в страхе перед тем, какой оборот принимают дела, собрал свои пожитки и пустился наутек, ни с кем не попрощавшись и не предупредив сенатора Труэбу, так как не хотел стать причиной его гнева и считал, что уже выполнил свой долг, предупреждая его об этом не раз. С его отъездом в Лас Трес Мариас какое-то время все плыло по воле волн. Никто не отдавал приказы, да и исполнять их было некому, ведь крестьяне впервые в жизни почувствовали себя хозяевами и испытали вкус свободы. Земли разделили поровну, и каждый стал выращивать, что ему заблагорассудится, пока правительство не прислало агронома, который отпустил им в кредит семена и рассказал о запросах рынка, о трудностях перевозок продуктов и о преимуществах удобрений и дезинфицирующих средств. Крестьяне почти не обратили внимания на этого городского заморыша, — было очевидно, что тот никогда не держал в руках плуга. Они, правда, отпраздновали его визит, открыв священные погреба бывшего хозяина, вытащили вина многолетней выдержки и принесли в жертву быков-производителей, чтобы приготовить мясо с картофелем, луком и кориандром. После отъезда агронома крестьяне съели привезенных из-за границы коров и кур-несушек.
Эстебан Труэба узнал, что потерял свою землю, в тот момент, когда его известили о необходимости оплаты этой земли государственными чеками за тридцатилетний срок пользования и по той самой цене, которую он проставил ранее в декларациях о налогах. Он потерял контроль над собой. Извлек из своего арсенала ручной пулемет, которым не умел пользоваться, и, никого не предупредив, даже своих телохранителей, приказал шоферу, чтобы тот мигом доставил его на машине в Лас Трес Мариас. Он сидел в автомобиле слепой от гнева, без всякого четкого плана в голове.
Подъехав к имению, они вынуждены были внезапно затормозить, потому что путь им преграждала толстая жердь в воротах. Одного из арендаторов обязали сторожить землю, вооружив его киркой и охотничьим ружьем без патронов. Труэба вышел из автомобиля. Увидев хозяина, бедолага неистово зазвонил в школьный колокол, который перенесли поближе, чтобы бить тревогу, и мгновенно упал на землю. Шквал пуль пронесся у него над головой и вонзился в соседние деревья. Труэба не стал смотреть, убит ли сторож. С неожиданной для его возраста ловкостью он бросился по дороге к имению, не глядя по сторонам, так что удар по затылку оказался неожиданным, и он упал ничком в пыль, не поняв, что же с ним произошло. Сенатор очнулся в столовой господского дома, лежа на столе со связанными руками и с подушкой под головой. Какая-то женщина прикладывала к его лбу мокрые тряпки, а вокруг собрались почти все крестьяне, с любопытством взирая на пленника.
— Как вы себя чувствуете, товарищ? — спрашивали они.
— Сукины дети! Я вам не товарищ! — прорычал старик, пытаясь подняться.
Он так спорил и кричал, что слезы выступили у него на глазах, и ему помогли подняться, но когда Труэба захотел выйти, то увидел, что окна были заколочены снаружи, а дверь закрыта на ключ. Ему попытались объяснить, что времена переменились и теперь он не хозяин, но он никого не захотел слушать. С пеной у рта и готовым разорваться сердцем он выкрикивал ругательства как сумасшедший, угрожая такими карами и мщением, что окружающие в конце концов стали смеяться. Наконец, им все это надоело и они оставили его, заперев в столовой. Эстебан Труэба рухнул на стул, измученный невероятным напряжением. Спустя несколько часов он понял, что превратился в заложника и что его собираются снимать для телевидения. Предупрежденные его шофером, двое телохранителей и несколько преданных молодых людей из его партии предприняли путешествие в Лас Трес Мариас, вооруженные дубинами, кастетами и цепями, с тем чтобы освободить его, но наткнулись при входе на удвоенную охрану с тем самым ручным пулеметом, который захватил с собой сенатор по дороге в Лас Трес Мариас.
— Товарища заложника никто не уведет с собой, — сказали крестьяне и, дабы подтвердить сказанное, выстрелили.
Появился автобус из телестудии, чтобы снять этот инцидент, и крестьяне, которые никогда не видели ничего подобного, разрешили ему въехать. Окружив пленника, они толклись перед камерами, широко улыбаясь. Этой ночью вся страна могла увидеть величайшего представителя оппозиции плененным, негодующим, выкрикивающим такие слова, что цензура вынуждена была вмешаться. Президент тоже видел репортаж и не получил от него никакого удовольствия, поняв, что эта история может послужить детонатором и взорвать пороховой погреб, на котором в непрочном равновесии обосновалось его правительство. Он приказал карабинерам освободить сенатора. Когда те прибыли в имение, крестьяне, ободренные поддержкой прессы, не позволили им войти. Они потребовали постановление суда. Судья провинции, видя, что вмешавшись в эту неразбериху, тоже может попасть в телепередачу, третируемый репортерами левого крыла, поспешил поймать рыбку в мутной воде. Карабинеры вынуждены были ждать по другую сторону ограды Лас Трес Мариас, пока не получили приказ из столицы.
Бланка и Альба узнали о случившемся, как и все, увидев сенатора в последних известиях. Бланка подождала до следующего дня, не предпринимая никаких действий, но узнав, что и карабинеры не освободили старика, решила встретиться с Педро Терсеро Гарсиа, так как теперь такой момент настал.
— Сними эти безобразные брюки и оденься прилично, — велела она Альбе.
Вдвоем они явились в министерство, не договорившись предварительно о визите. Какой-то секретарь попытался остановить их в приемной, но Бланка оттолкнула его и прошла твердым шагом, силою таща за собой дочь. Она открыла дверь, не постучавшись, и ворвалась в кабинет Педро Терсеро, которого не видела два года. Бланка готова была уйти, думая, что ошиблась. За этот короткий срок мужчина ее судьбы похудел и постарел, выглядел усталым и грустным, волосы его все еще оставались черными, но поредели и стали короче, он подрезал свою роскошную бороду. Педро был одет в серый костюм служащего, из-под воротника рубашки выглядывал печальный галстук того же цвета. Только по взгляду его древних черных глаз Бланка узнала Педро Терсеро.
— Господи! Как ты изменился!.. — пробормотала она.
Педро, напротив, она показалась красивее, чем он ее помнил, словно разлука сделала ее моложе.
За эти годы у него было время раскаяться в своем решении и обнаружить, что без Бланки он напрочь потерял вкус к юным девам, которые прежде так нравились ему. Кроме того, пока он сидел за письменным столом, ежедневно работая по двенадцать часов, обходясь без гитары и восторгов публики, у него не оставалось времени чувствовать себя счастливым. По мере того как шли дни, он все больше тосковал о спокойной и размеренной любви Бланки. Едва увидев, как она решительно вошла в кабинет в сопровождении Альбы, он понял, что не сентиментальные побуждения заставили ее встретиться с ним, и догадался об истинной причине ее визита.
— Я пришла просить тебя поехать с нами, — сказала Бланка без предисловий. — Твоя дочь и я отправляемся за стариком в Лас Трес Мариас.
