Сергей Алексеев - Возвращение Каина (Сердцевина)
— Не уходи, — попросила она. — Знаешь, шла по лесу… Темно, тихо, дорога знакомая, деревья. Все как было раньше… Но ото всюду веет страхом, полное ощущение войны. Могут выстрелить из-за дерева…
— Не бойся. — Аристарх Павлович обнял ее. — Это ты на офицеров посмотрела, на раненого…
— Катя приехала?
— Катя в Москве осталась. Аннушка детей привезла.
— Не нашли Алексея?
— Звонка нет, значит, не нашли. Теперь с Кириллом беда, Валя…
— Что?!
— Да жив он, — опередил вопрос Аристарх Павлович. — Но мертвому Алеше лучше, чем ему…
— Все ясно, — вдруг расслабла она. — Не хотела тебе рассказывать… Шестого числа прихожу на работу, женщины говорят — Кирилла вашего по телевизору видели. Стоит у танка, воду пьет, Белый дом горит. Я их еще давай уверять, что ошиблись… А где Аннушка?
— Заболела опять, как в прошлый раз, — проронил Аристарх Павлович. — Поди сегодня к ней, побудь рядом…
— Надо за детьми посмотреть, — вздохнула Валентина Ильинишна. — Без матери они там на головах ходят…
— Они сейчас указ сочиняют, — сообщил Аристарх Павлович. — О помиловании дядьки… Валя, ты их теперь по имени-отчеству называй, теперь они царевичи. Пусть привыкают.
— Такую игру придумал?
— Как сказать… Пока игру.
Валентина Ильинишна подняла голову, посмотрела с затаенным восторгом, но вдруг прислонилась лбом к его молодой, начавшей курчавиться бороде.
— У нас с тобой скоро… наследник будет, — призналась она. — Потому я сейчас всего и боюсь… Даже вот темных окон боюсь.
Кирилл с Екатериной маялись в вестибюле морга, заставленном пустыми гробами, — ни присесть, ни облокотиться, а ноги уже гудели от московских улиц. Им велели чего-то ждать и словно забыли о них. Раза четыре подъезжала «скорая», привозили покойников.
Кирилл отворачивался, когда их вносили, но видел оббитые красной тряпкой гробы. Находиться здесь можно было лишь с закрытыми глазами…
Он каждое мгновение ожидал приступа — все тут было насыщено знаками смерти, однако память словно затвердела, спеклась на огнях свечей у Белого дома, и вместо мучительного кошмара сознание постепенно наливалось незнакомой и какой-то неуместной яростью. Он будто протрезвел и сейчас похмельный, с головной болью не мог вспомнить, что было вчера, на бесшабашном пиру, но твердо знал одно — сотворил великий грех, и все то горе, что горит свечами вокруг, лежит на его совести. И не было того навязчивого желания забыть все, откреститься, спрятаться где-нибудь и переждать этот вселенский потоп скорби. Он словно долго убегал от наказания, блудил по каким-то закоулкам, таился, хитрил с преследователями, пока сам не очутился на лобном месте, перед палачом. И бежать уже было некуда, и уворачиваться не имело смысла, как равно и оправдываться. Все равно не носить головы…
Наконец их позвали, но не в ледник, где хранились тела неопознанных, а в кабинет с медицинскими шкафами. За письменным столом сидел седой и от этого заметно румяный мужчина в белом халате. И по тому, как он стремительно и цепко осмотрел их, Кирилл сразу понял, кто он и зачем тут сидит. Однако Екатерина приняла его за администратора и с порога заявила:
— Я ищу мужа. Он погиб возле Белого дома.
— Соболезную, — холодно проронил седой. — Кто ваш муж?
— Ерашов Алексей Владимирович, бывший военный летчик.
— Почему вы решили, что он погиб возле Белого дома? — Голос седого странным образом обезоруживал.
— Мне сказали…
— Кто сказал?
— Люди! Возле Белого дома! — Екатерина начинала терять равновесие. — Покажите мне неопознанные трупы.
Седой оставался хладнокровным и непроницаемым, как покойник.
— Кто конкретно вам сообщил о гибели вашего мужа? Фамилия, имя? При каких обстоятельствах погиб?
— Это что, морг при ГПУ? — возмутилась Екатерина. — Что вы меня допрашиваете? Я ищу мужа! И ничего не знаю!
— Вам придется ответить на мой вопрос, — с настойчивостью машины сказал седой. — Иначе я не могу предъявить вам тела для опознания.
— Что вы к ней пристаете? — одержимый той самой незнакомой яростью, спросил Кирилл. — Он погиб. Возле Белого дома. И это известно.
— Минуту, молодой человек! — прервал седой. — Кем вам приходится Ерашов?
— Мой брат…
Седой молча встал, взяла Екатерину за плечи и повел к двери.
— Подождите там, мы все уладим, — ласково сказал он и, затворив дверь за Екатериной, мгновенно стал ледяным и жестоким. — Откуда тебе известно? Отвечай быстро!
— Видел! — задиристо сказал Кирилл. — Своими глазами!
— Документы! — будто выстрелил седой.
Кирилл бросил ему на стол удостоверение личности офицера. Седой раскрыл, профессионально сверил фотографию с личностью.
— Значит, ты тоже был в Белом доме четвертого октября?
— Был!
— И что же там делал? — Холодный тон перелился в мягкий, куражливый. — А, лейтенант Ерашов? Кирилл Владимирович?
— Капитан Ерашов.
— Капитан? — Седой перелестнул страницу в удостоверении. — Верно, капитан… Так что делал, капитан?
— Стрелял.
Седой несколько смутился, видимо, не ожидал такого признания.
— И брат стрелял?
— Не знаю… Ну вот что! — Кирилл оперся на стол. — Я не намерен отвечать на ваши вопросы…
— Будешь отвечать! — неожиданно рявкнул седой и вскочил. — В Лефортовской тюрьме!
— А ты на меня не ори! — взвинтился Кирилл, ощущая, как ярость сознания ударила в кровь и стремительно растекается по телу. — В гробу я тебя видел! Сажай!
— Лицом к стене! — скомандовал седой и взбагровел. Рука его запуталась в застежках халата. Наконец он выхватил из плечевой кобуры пистолет, наставил на Кирилла.
— Стреляй! — драчливо сказал Кирилл. — Положи рядом с братом.
— Руки на стену! — Одной рукой он схватил телефонную трубку, сверкая глазами, стал набирать номер.
А кровь уже горела от ярости! Кирилл повернулся к стене и неожиданно, боком прыгнул к седому. Тот молниеносно ударил Кирилла по горлу. Дыхание перехватило, и следующего удара, рукояткой пистолета по голове, он почти не ощутил. Что-то мягко толкнуло в темя, и линолеумный пол оказался перед глазами. «Хорошо…» — подумал он, словно в дреме, перед тем как крепко заснуть.
Он очнулся в машине, на заднем мягком сиденье, с запрокинутой на спинку головой. Перед глазами теперь была чистая, белая обшивка потолка. С трудом поднимая тяжелую, гудящую голову, огляделся: по бокам сидели двое гражданских в светлых пальто, очень похожих друг на друга, как братья-близнецы. Седой — на переднем сиденье, точно в таком же пальто, как в униформе.
Руки оказались в наручниках…
А за окнами машины была та же, прежняя Москва, залитая светом негреющего солнца, только уже предвечернего, багровеющего. «Хорошо…» — снова подумал Кирилл, ощущая неуместную радость.
Машина въехала в какой-то двор и остановилась. Кирилла небрежно вытащили из машины и повели в двери. Он бы мог идти сам, но умышленно обвисал, как мешок, чтобы эти «близнецы» повозились с ним. Потом его провели каким-то коридором и втолкнули в камеру, где можно было лишь сидеть, и то колени упирались в стену. Кирилл ощупал голову — на темени вспухла большая мягкая шишка, и было еще больно глотать: кадык на горле, казалось, вмялся в горло.
— Ну гады! — с прежней яростью сказал он. — Ну сволочи!..
Хотелось курить, но карманы оказались совершенно пустыми. Даже ключи от квартиры забрали. Как же, преступника поймали! Стрелка! Эта проснувшаяся в нем ярость была непривычна тем, что как бы лишала его желания думать, вспоминать прошлое. Она будоражила сознание, и хотелось только действовать, будоражить все, что его окружает. Кирилл стал дергать и рвать наручники; их клыки все сильнее и сильнее закусывали запястье, до боли стискивая кистевой сустав, а он продолжал рвать и этим удовлетворял свою страсть к действию. «Хорошо! — злорадно думал он. — Очень хорошо!» Потом он начал бить в дверь ногой, монотонно и упрямо, как маятник. Подошвы ног уже горели, когда охранник открыл камеру.
— Чего стучишь?
— Тебя не спросил! Пошел отсюда! — заорал Кирилл.
Охранник молча вытащил из-за пояса дубинку, перехватил ее как лом и ударил в живот. Кирилл согнулся от боли. Второй удар пришелся по спине, наискось — будто каленым железом ожгло. Охранник хладнокровно затворил дверь, щелкнул замком.
Минут десять Кирилл дышал через раз, справляясь с болью. Затем медленно разогнулся, вытер слезы о рукав плаща.
— Ну, сука!.. Хорошо!
И застучал снова, реже, но сильнее. Боль отдавалась в спине, но лишь добавляла ярости. На этот раз дверь открылась неожиданно, так что Кирилл едва не вывалился из камеры. Пришли двое, уже с дубинами в руках, и молча, без вопросов, начали молотить его прямо в дверях. Кирилл хотел крикнуть — хорошо! — но от ударов по спине задохнулся. Тогда он попытался перехватить дубинку, потянулся скованными руками и отлетел к задней стене. В левом ухе хлопнуло, словно воздушный шар, и зазвенело.
