Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков
– Ты просишь невозможное, бек, – остановил его Арсан-бий. – Приказ ханом дан, и отменить его я не в силах! А пытать тебя не будем. Заберем всего лишь то, что может повредить отношениям великого хана и эмира. Возможная ссора двух великих людей негативно отразится на благосостоянии государств.
– И что же вы собираетесь у меня забрать? – насторожился Исмаил-бек.
– Сейчас узнаешь. – Арсан-бий отошел от кресла и кивнул ожидавшему приказа палачу: – Начинайте.
Капчи не заставил визиря отдавать приказ дважды. Взяв в руки раскаленные добела клещи, палач приблизился к извивающемуся в кресле Исмаил-беку и терпеливо подождал, пока один из его помощников разжал челюсти завывшего от ужаса бека, а второй ловко вставил роторасширитель. Палач ухватил язык жертвы клещами и, откусив его под корень, выхватил из заполнившегося кровью рта. Продемонстрировав Арсан-бию то, что несколько секунд назад было языком Исмаил-бека, он швырнул его в корзину, после чего бережно повесил клещи обратно на стену.
Помещение наполнилось приторным запахом жареного мяса, от которого визиря едва не стошнило. Взяв себя в руки и подавив приступ рвоты, Арсан-бий глубоко вздохнул и нервно хихикнул. Зачем-то потрогав чалму, он заставил себя сделать в направлении кресла один-единственный шаг и, стараясь не смотреть на рот Исмаил-бека, сказал:
– Теперь ты никогда и ничего не скажешь, уважаемый бек! Но ты еще можешь что-то написать.
Он вновь вернулся на свое место, с которого наблюдал за увечьем жертвы, и, изобразив гримасу сожаления, кивнул палачу:
– Продолжай.
Как только капчи отрубил Исмаил-беку кисти обеих рук, помощники тут же прижгли кровоточащие культи раскаленным железом. Превращенный в калеку бек от нестерпимой боли потерял сознание. Арсан-бий, прикрыв рот и нос пропитанным благовониями платочком, осторожно приблизился к креслу.
Все закончилось именно так, как он хотел. Серьезный враг, которого он боялся больше всего на свете, уничтожен, раздавлен, стерт в порошок. Теперь коварный хитрец Исмаил-бек всего лишь жалкий, беспомощный калека. И даже сказочные богатства не смогли спасти хозяина от тяжелых увечий.
Но чудовищный план визиря был еще далек от завершения. Исмаил-беку сильно повезет, если он умрет в подвале после жестоких пыток. Но если он выживет, то продолжение мести не замедлит пасть на его голову и добьет бека до конца. Что поделаешь, он сам когда-то сделал свой выбор, интригами превратив доброжелательно к себе настроенного Арсан-бия в смертельного врага. А теперь…
Визирь увидел, как выносимый из комнаты Исмаил-бек повернул в его сторону лицо. Он что-то собирался сказать или крикнуть, но лишь сгусток крови вылетел из его изуродованного рта.
– Иди отдыхай, – цинично помахал ему рукой на прощание Арсан-бий. – Больше боли тебе не причинят! Аллах не велит мучить калек. Про девчонку свою тоже не беспокойся. Она займет место моей умершей наложницы Байгузы. Уж я о ней хорошо позабочусь!
7
Морозная ночь. Небо ясное, усыпанное звездами. Холод лютый. На Сакмарской горе, по холмам и долинам снегу по пояс. На голых ветвях деревьев сверкает иней, лунный свет переливается по снегу, и кажется, будто земля усыпана жемчугом. На горе тишина, не шелохнется ветка, река не шумит под ледяной коркой. Из сугробов выглядывают черные деревянные домики.
После нападения кочевников кулугуры не смогли обустроиться в лесу. Вернувшись на гору к своему разгромленному поселению, они похоронили павших в бою. Место под кладбище отвели тут же, на вершине горы. Люди считали, что старец Гавриил определил это место для проживания, следовательно, оно указано Богом.
Немало сил положили люди на восстановление поселения. Нападение ордынцев унесло много жизней. Осталось около десятка мужчин, и те после жестокого боя представляли собой жалкое зрелище. Лишь один среди всех сохранил силу и здоровье – мерзавец Тимоха. Ускользнув от кайсаков по реке, он благополучно добрался до скрывавшихся в лесу женщин и детей.
Тимоха со скорбной миной на лице поведал с жадностью слушавшим его людям о страшной битве на горе и о своих «героических» попытках вынести умирающего отца из пекла сражения. «Все бы ничего, – лгал Тимоха, – если бы не проклятая Нюрка. Энто она изрезала отца ножом, штоб он не смог вернуться». В качестве доказательства негодяй продемонстрировал нож девушки со следами крови на лезвии и закончил словами: «Обогрели гадину мы на груди своей, браты!»
Поглядывая на убитую горем мать, Тимоха лгал с упоением, стараясь изо всех сил выделиться среди покинутой Гавриилом паствы. Его речь была мягкой и учтивой, он не скупился на любезности, особо подчеркивая свою «доблесть». Со слов негодяя, с врагом он был самим демоном, борясь за спасение отца. Однако Тимоха удивлялся и втайне досадовал, что его вдохновенные речи не находят у слушателей должного отклика. Каждое слово покойного старца с быстротой молнии зажигало сердца верящих ему людей, а слова Тимохи бились об их головы, как об стену горох, не проникая в души.
Увлеченный своим сочиняемым на ходу рассказом, Тимоха неожиданно встретился взглядом с глазами матери. Сердце его екнуло и съежилось. Опять этот недоверчивый, выражающий отвращение взгляд! Негодяй слегка тряхнул головой и продолжил уж в менее хвастливом тоне:
– Отец помер у меня на руках прям у берега реки. Я хотел было затащить ево в реку, но тута ордынцы прискакали. Пришлось мне оставить старца тама, а самому уносить ноги.
Увидев, как поджавшая губы мать встала и отошла в сторону, Тимоха прервал свой рассказ и последовал за ней. У огромного дуба на берегу реки между ними состояся неприятный для обоих разговор.
– Энто ты убил отца, сынок? – спросила напрямую женщина, заглядывая в бегающие глаза сына и пытаясь разглядеть в них правду.
– Ты што энто, мама? – едва не подпрыгнул на месте не ожидавший такого вопроса Тимоха.
– А я думаю, ты. – Марья тяжело вздохнула и посмотрела на мирно журчавшую подо льдом реку. – Сердце мое то подсказывает, сынок.
– Да разве я б смог? – изобразил возмущение негодяй, откровенно нервничая. – Я ж… я ж любил ево, мама.
– Неправду ты мелешь, – покачала головой женщина. – Ты ненавидел отца, сынок, как и не сын ево вовсе.
– С чево ты энто взяла?
– С тово, што никово ты не любишь, акромя себя самово.
Некоторое время Марья молчала. Молчал и Тимоха, старательно подбирая правдоподобные ответы на возможные каверзные вопросы матери. Молчал и окружавший их лес, словно опасаясь нарушить течение мыслей Марии и ее непутевого сына. Первой прервала затянувшюся паузу женщина, которая задала вопрос, повергнувший Тимоху в замешательство:
– Ответь мне, сынок, ты пошто мужиков не дождался, а один за отцом
