Исай Калашников - Гонимые
— Что с ним?
Толкнув кому-то светильник, он опустился на колени, повернул голову Тайчара. Полуприкрытые глаза брата мертвенно отражали свет, правый висок, щека были черными от запекшейся крови. Неверными, непослушными руками Джамуха раздвинул воротник халата, припал ухом к оголенной груди, тут же выпрямился. Все нукеры, опустив глаза, стояли на коленях.
— Кто его убил? — сипло, чужим голосом спросил Джамуха.
Курух ткнулся лбом в край попоны.
— Мы отогнали табун коней от одного из куреней Тэмуджина. Нас настигли… Не уберегли мы твоего брата и нашего друга. Велика наша вина, безмерно горе…
— Скулить будешь потом! Люди Тэмуджина гнали вас до куреня?
— Нам, кажется, удалось оторваться. Но ты не беспокойся. Мы подняли воинов. Курень не спит…
— Идите. Смотрите. Слушайте. В случае чего дадите знать…
Нукеры рады были покинуть юрту. Поспешно вскочили, тесня друг друга, вывалились за порог. Уржэнэ поставила все светильники в изголовье Тайчара.
Жир шипел, потрескивал, пламя колебалось, мутный от пыли свет метался по оголенной груди Тайчара, по его темному лицу с удивленно приоткрытыми губами. Единственный брат… Джамуха всегда думал, что Тайчар будет славой и гордостью рода. Нет Тайчара, нет брата. Он, Джамуха, остался на этой земле один… Случись что и с ним — навсегда угаснет очаг рода…
Ветер усиливался. Шу-шу-шу, шу-у! — бил песок по войлоку юрты.
Уржэнэ сидела напротив, широко открытыми глазами смотрела перед собой.
— У нас нет детей, Уржэнэ, не стало и брата…
Она вздрогнула. На ресницах копились, набухая, слезы, сорвались, прокатились по щекам.
— Не надо, Уржэнэ. Монгольские женщины не плачут. — Он поднялся. — За смерть Тайчара убийца заплатит своей жизнью. Будь я проклят, если не прикончу его и всех его родичей! Кто бы он ни был, пусть даже сам анда Тэмуджин… Караульный! — Он ударил кулаком по решетчатой стенке юрты хрустнули тонкие прутья, — и когда нукер заскочил в юрту, торопливо прикрыв за собой полог, приказал:
— Позови Куруха и Мубараха.
— Ты что хочешь делать? — встревожилась Уржэнэ.
— Поведу воинов на курень убийцы. Снесу всем головы, растопчу юрты.
— Не спеши, Джамуха. Твоим разумом правит гнев.
— Мой гнев не угаснет, пока не насажу на конец своего меча сердце убийцы!
— Джамуха, ты не забывай, Тэмуджин — твой анда… Подняв на него меч, ты преступишь клятву, уронишь свою честь.
— О своей и о моей чести должен был подумать он, направивший руку убийцы!
— А если он не направлял?
Джамуха замолчал. Уржэнэ, возможно, права. Об убийстве Тэмуджин скорей всего не знает. Коней-то отогнал Тайчар… За похитителями, как и водится, кинулась погоня… Ну, нет, при таком рассуждении он оправдает убийцу. Кровь брата взывает о мести. И он отомстит!
Вошли Курух и Мубарах. Почему-то на цыпочках прошли мимо Тайчара.
Глаза, нахлестанные ветром, были с красными, воспаленными веками.
— Как в курене?
— Пока спокойно.
— Садитесь. Говорить будем долго.
— Ты хочешь знать, как все это было? — осторожно кашлянув, спросил Курух.
— Я не хочу ничего знать. Тайчар мертв, и это главное.
— Он был убит стрелой Дармалы.
— Какого Дармалы?
— Того, что приезжал вместе с Хорчи посланцем от Тэмуджина.
— А-а… Помню. Глупый, самодовольный и ничтожный. А такого человека сгубил! — В горле Джамухи запершило. — Много воинов в том курене? Сможем с ходу захватить его?
— Сможем. Но… — Курух замялся, глянул на Мубараха, словно прося у него поддержки.
Они, видимо, догадывались, что он им предложит, и уже обо всем поговорили. Это его рассердило.
— Чего запинаешься, как колченогий конь? Говори.
— Курень сейчас наверняка насторожен…
— Ты не то хотел сказать, Курух!
— Мы опасаемся этой внезапной войны, — сказал Мубарах. — Мы не готовы к ней. Мы не знаем, сколько сил у Тэмуджина.
— Трусы! — крикнул он.
Курух и Мубарах потупились. Он видел — не от стыда, от обиды и упрямого несогласия с ним. Оба они были отважными и разумными воинами, первыми мужами его племени, и он, конечно, не должен был говорить с ними так.
— Вы хотите, чтобы кровь Тайчара осталась неотомщенной?
— Этого нет в наших мыслях. — Мубарах поднял голову, нахмурился. Надо искать помощи. У Тогорила…
— Тогорил не даст ни одного воина. Если он узнает, что мы собираемся напасть на Тэмуджина, помешает нам. Неужели это не понятно? Мы найдем помощь в другом месте. Я поеду к тайчиутам. Мы сокрушим Тэмуджина.
— Джамуха, он твой анда, — вновь тихо, печально напомнила Уржэнэ. И он вдруг понял то, что, кажется, раньше его поняла Уржэнэ: потерял не только кровного брата, но и своего анду. До этого, несмотря ни на что, в сердце жила надежда, крошечная, не всегда заметная, что когда-нибудь небо сведет-таки их дороги в одну, но, если он сейчас обнажит свой меч против Тэмуджина и меж ними ляжет кровь, дороги уже никогда не сойдутся.
— Курух, ты поедешь к Тэмуджину.
— К Тэмуджи-ину?..
— К нему. Склони перед ним голову и скажи так: "Анда мой, злое горе обрушилось на
мою юрту, болью и кровью залито мое сердце, скорбью наполнена душа. Единственный брат покинул меня. Он ушел не по зову неба, его увели не духи, творящие зло, а люди твоего улуса. Рассудив, что моя боль — это и твоя боль, моя скорбь — это и твоя скорбь, прошу тебя, мой клятвенный брат, вместе со мною воздать по заслугам злодею и роду его".
— Я запомнил твои слова. На рассвете я отправлюсь в путь, — сказал Курух.
— В путь ты отправишься сейчас.
Курух прислушался к ветру за стеной юрты, потер воспаленные глаза, обреченно вздохнул.
— Я готов отправиться сейчас.
— Буду ждать тебя. Не медли. С убийцей на аркане или один поскорее возвращайся сюда.
Тайчар лежал безучастный ко всему. К левому гутулу пристала веточка колючего репейника. Выходя, Мубарах наклонился, отбросил ее. Нога чуть шевельнулась. Судорожный всхлип застрял в горле Джамухи. Он закрыл лицо ладонями, выдавил из горла глухой стон.
Уржэнэ развела огонь в очаге, подогрела котелок архи, налила полную чашу, подала ему. Он выпил, сам наполнил чашу еще раз, поставил к изголовью брата.
На рассвете у юрты собрался почти весь курень. Он вышел к людям.
Бурые тучи пыли неслись над землей, прикатывая траву, гнули спины людей, взметывали полы одежды. Метущаяся, гудящая завеса скрывала долину, сопки, небо…
Глава 6
Песчаная буря разгульно гудела над кочевьями две ночи и два дня.
Такой бури не помнили и старики. Ветер изломал, вывернул с корнем многие кусты тальника и черемухи на речке Сангур, а те, что остались, уныло шуршали иссушенными, покоробленными листьями, роняли их в мутную взбаламученную воду.
Буря нанесла немалый урон улусу Тэмуджина. Много ветхих юрт было опрокинуто, войлоки растрепаны в клочья, пропал табун лошадей, ветер угнал далеко от куреня, раскидал по степи стада. Нукеры, пастухи рыскали по долинам в розысках скота. Тэмуджин и сам выезжал на поиски. Целый день провел в седле. Лошади устали. Домой возвращался шагом. Нукеры тащились сзади, растянувшись на полет стрелы. Недалеко от куреня повстречался Джэлмэ.
— Нашли табун? — спросил Тэмуджин.
— Нет. Табун, кажется, угнали. Перед самой бурей какие-то люди захватили косяк лошадей в курене Бури-Бухэ. Дармала его отбил. Но те люди могли…
Тэмуджин круто повернулся, седло под ним резко скрипнуло.
— И ты говоришь об этом только сейчас!
— Я и сам не знал. Мне сегодня сказали.
— Плохо все это, Джэлмэ! Меня подняли на войлоке, и мы уже думаем, что создали ханство. Где оно, ханство? Как и прежде, мы трое — я, ты да Боорчу — все на себе тянем. А воз стал грузным, и дорога ведет в гору.
Остановимся — воз попятится назад, и мы окажемся на том месте, с которого тронулись в путь.
Джэлмэ с ним не согласился:
— Нас не трое. У нас много нукеров.
— Нукеров, сколько бы их ни было, никогда не будет много. И коней. И колчанов со стрелами. И кочевых телег. И рабов-пастухов. Потому ничего терять не должны. Но как мы не будем терять, если о нападении на курень Бури-Бухэ я узнаю через несколько дней? С кого я взыщу за пропажу табуна?
— Виновного найти не трудно.
— Знаю. Только почему я должен искать виновного? Мы сделаем иначе.
Всеми табунами будут ведать одни люди, верховыми скакунами — другие, овечьими стадами — третьи, волами — четвертые. Я буду всегда знать, сколько чего есть в моем улусе, с кого взыскать за утрату, кого вознаградить за приобретенное. И каждый будет знать свое дело. Кого назначим ведать табунами?
Джэлмэ оглянулся на нукеров. Каждого из них Джэлмэ знал не только в лицо, но и когда, откуда они пришли к Тэмуджину, у кого какой нрав.
— Молодые тайчиуты Морчи и Мухалку, я думаю, хан, годятся для этого дела. Оба неутомимые, легкие на ногу, глазастые.
— Пусть будут они. — Тэмуджин тоже оглянулся на нукеров, и они под его взглядом стали подтягиваться. — Над агтанинами — конюшими — я поставлю брата Бэлгутэя. Он спокоен нравом и знает толк в верховых лошадях. За овечьими пастухами будет приглядывать Дегай.
