Борис Горин-Горяйнов - Федор Волков
Великая княгиня положительно не знает, как к ней относиться, и старается избегать встреч с нею. Однако княгиня Дашкова находит самые неожиданные поводы встречаться с великой княгиней и уверять ее в своей преданности и готовности служить.
Имеется кое-что и утешительное. Благодаря умелой дипломатии английского кабинета, и с ведома Екатерины, в Петербург вернулся Станислав Понятовский, но уже в качестве польско-саксонского посланника. Прежние друзья встретились к взаимному удовольствию. Как видно, старая любовь не ржавеет.
Елена Павловна, в отсутствие Троепольского, изложила Федору и Татьяне Михайловне цель своего приезда. Хлопоты ее по московскому дому — только предлог. Чем меньше людей будут знать о ее пребывании в Москве, тем лучше. Главная ее задача — свиданье с московским генерал-губернатором по поручению некой особы.
Федору стало ясно, что Олсуфьева нашла, наконец, применение своей кипучей энергии.
Елена Павловна пробыла в Москве около трех недель. Однажды весело заявила, что дела по ремонту дома закончены и ей пора собираться домой. Советовала Волкову ликвидировать московскую канитель и поскорее возвратиться в Петербург вместе с Троепольскими.
После отъезда Олсуфьевой дела русского театра пошатнулись окончательно. Средств не было. Сборы не окупали расходов. Вознаграждение актерам и служащим задерживалось. Итальянцы угрожали открытым бунтом. Херасков послал в Петербург подробное донесение Шувалову с просьбой о вспомоществовании.
Федор Волков получил из Петербурга весьма грустные известия. Комедиантов выселили из Головкинского дома на частные квартиры. Дом понадобился под Академию Художеств. Многолетняя борьба Сумарокова с немецким засильем гофмаршала Сиверса окончилась победой последнего. Шувалову надоела каждодневная брань Сумарокова по адресу гофмаршала, его бесчисленные просьбы об отчислении от театра одного из них, и выбор Шувалова пал на бригадира.
Русский театр перешел в безраздельное владычество Сиверса, победившего в этой «пятилетней войне». Немедленно доступ платной публики в театр был прекращен. Восстановили прежний порядок впуска зрителей по чинам и безденежно. Русский театр снова превратился в узкодворцовое учреждение.
В то же время Херасков, вместо ожидаемого вспомоществования, получил приказ закрыть московский театр — итальянцев отпустить куда они пожелают, а русских комедиантов, буде кои окажутся полезными, направить в Петербург для укомплектования придворного театра, поручив наблюдение за оными Федору Волкову.
Период московского общественного театра кончился.
С Федором Волковым выразили желание поехать в Петербург супруги Троепольские, Авдотья Михайлова, Иван Соколов, Кожевников, Бахтурин и Ванцлов.
В Петербург прибыли 24 декабря. Не зная, где остановиться, Федор разместил пока всех на постоялом дворе возле Сенной площади. Сам немедленно отправился к Олсуфьевым, как ему было известно, переехавшим в новый дом на Фонтанке. У ворот стояла знакомая ему запряженная карета. Он спросил у кучера, для кого карета.
— Для барышни, — ответил тот. — Сейчас должны выйти. Честь имеем с приездом, Федор Григорьевич.
— Куда вы собрались?
— Не могим знать. Надо полагать, во дворец. С государыней неладно, сказывают… — Кучер огляделся и, нагнувшись к Федору, тихо, по-приятельски, шепнул: — В народе разговор идет… будто душили ее прошедшей ночью немцы, да не додушили… Что ноне бог пошлет?..
— Какой вздор! — сказал Федор.
— Не вздор, а в точку… потому, народ сказывает, — слегка обиделся кучер.
На подъезде появилась Елена Павловна. Увидев Федора, она широко раскрыла глаза:
— Видение среди бела дня! Ты не с облаков? Не ветром занесло?
— Нет, пока только с Сенной, с постоялого.
— Это что за новости? А сюда прямо не мог пожаловать?
— Один бы мог, да нас восьмеро.
— И для восьмерых место нашлось бы. Проходи в комнаты. Андрон, — обратилась она к кучеру, — погрейся полчасика. Видишь, гость?
Елена Павловна потащила Волкова к себе.
— Дома нет никого, — сказала она. — Отец во дворце, мама куда-то поскорбеть отправилась. У нас большое несчастье. Слышал? Государыня вторые сутки в агонии. Должно быть, в ночь скончается. Ну, и будут дела! Страшно подумать… Великий князь с княгиней безотлучно дежурят в соседнем покое. Супруг ни на мгновенье не хочет отпускать ее. Она все время плачет, а он ходит из угла в угол, не говорит ни слова и только хрустит пальцами. Великая княгиня через преданную ей горничную просила меня быть поблизости, на всякий случай. Я не могу с ней видеться лично. Тот ни с кем не позволяет ей встречаться и говорить. Во дворце расставлены караулы из голштинцев, Петр боится переворота.
— Как же ты проникнешь туда?
— Во-первых, начальники караулов ни бельмеса не смыслят по-русски. Им можно подсунуть любую бумажку вместо пропуска. А во-вторых, имеются еще черные и внутренние лестницы, где расставлены другие караулы, из гвардейских частей и без ведома Петра. Этим приказано пропускать известных лиц, и они отлично разбираются по-русски.
— Ничего не понимаю, что у вас тут творится, — сказал Федор.
— А ты думаешь, кто-нибудь понимает? Ясно только одно: среди солдат брожение, они в любую минуту могут осадить дворец и выбросить императора из окна. Офицерам приходится принимать меры против своих же, чтобы они непрошенным вмешательством не натворили непоправимых бед. Тот, конечно, стянул в Петербург достаточные силы своих однокашников, и без жестокого кровопролития дело не обойдется. Это надо во что бы то ни стало предотвратить.
— Андрон мне шептал что-то несуразное…
— Об удушении императрицы? Он и мне говорил. Разумеется, это чепуха. Императрица умирает, потому что смерть пришла. Только по этим вздорным слухам можно судить и о чувствах народа. Где же твоя восьмерка? И из кого она состоит?
— Сидят на постоялом. Троепольские, Михайлова и пятеро мужчин с Шумским.
— Оставить их там сейчас нельзя, — сказала Елена Павловна. — Возможны бунты, насилия… Нужно как-нибудь их устроить иначе. Мужчины как?
— Головой ручаюсь только за Шумского. Остальные четверо мне мало известны с этой стороны.
Елена Павловна прошлась по комнате, что-то обдумывая. Потом подсела к Федору, поцеловала его:
— Вот что, милый. Тебя поместить у себя я никак не могу. Ты слишком известен в Питере, и известен как доброжелатель великой княгини. Поэтому нам нужно быть врозь. Тебя и Шумского я устрою у своих друзей. Ты даже можешь быть полезен, если пожелаешь. Троепольских и всех остальных москвичей, как людей только что прибывших и ни к чему не могущих быть причастными, мне даже выгодно приютить временно у себя. Театру вашему, разумеется, теперь надолго крышка: будете жить вроде как на пенсии, да перемывать с Александром Петровичем кости немчику Сиверсу. Троепольским и Михайловой найдется место в покоях. Мужчин я размещу во флигеле, во дворе. Ты поскучай минутку один, я пойду распоряжусь, а потом отправимся за твоими приятелями.
Елена Павловна пробыла в отсутствии всего несколько минут. Вернувшись, сказала:
— Все в порядке, мой друг. Едем. Только я должна заехать во дворец, узнать, как там положение.
Они проехали по набережной Мойки мимо деревянного Зимнего дворца, не останавливаясь. Свернув у канавки в переулок, Елена Павловна остановила кучера.
— Я выйду, а вы, не торопясь, поезжайте дальше. Покружите окрест с полчасика и наведайтесь сюда. Если меня не будет, еще покатайтесь. Впрочем, я постараюсь обернуться побыстрее.
Она, не спеша, пошла назад. Федор поехал дальше Кучер два раза возвращался к канавке. Елены Павловны все не было. Когда они вновь поехали блуждать по переулкам, Андрон нагнулся с козел к окошку и приоткрыл его.
— Не иначе, как ей каюк… придушили, Федор Григорьевич, — таинственно сказал он.
— Не может этого быть, Андронушка. Успокойся.
— Толкуй еще! У них всяко может быть, — убежденно отозвался Андрон.
Когда они подъехали к канавке в третий раз, Елена Павловна шла им навстречу. Смеркалось. Вокруг не было ни души. Андрон остановился. Федор приоткрыл дверцу.
— Ну, что? — не утерпел спросить Федор.
— Все в том же положении, — ответила Олсуфьева, садясь в возок.
— Так и должно… Ночью сподручнее, ночью уж будьте в надежде, — ворчал себе в бороду Андрон, прислушиваясь к словам барышни.
Комедианты были переправлены в дом Олсуфьевых Это заняло часа два времени. Все были устроены и размещены с удобствами, которых нельзя было требовать на постоялом дворе. Без пристанища остался один Шумский Елена Павловна, не долго думая, усадила его с пожитками в возок, и, что-то шепнув Андрону, села сама. Возок тронулся.
Когда Елена Павловна, устроив Шумского так, как хотела, вернулась домой, Троепольские, Михайлова и Волков сидели в зале с ее матерью и беседовали.
