Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
В Курск он прибыл девятого, в день рождения государя. Воеводы в городе не оказалось, он как раз отъехал поздравить государя с шестнадцатилетием, как требовал патриархальный обычай. Трауэрнихт проследовал далее. По дороге нагнал пять сотен стрельцов, следующих в Чигирин из-под Соловков во главе с Мещериновым, и пять сотен московских стрельцов во главе с Титовым. И те сообщили ему пришедшую от казаков весть, что шестидесятитысячная армия Ибрагим-паши соединилась с татарами крымского хана Селим-Гирея и вот-вот переправится через Днестр.
Оставив стрельцов, Трауэрнихт погнал коней и к вечеру прибыл в Чигирин.
С утра работа закипела. Полным ходом возводились хоть деревянные, но стены, пушки ставились на лафеты и откатывались на самые опасные участки, распределялись позиции для стрелецких приказов.
Трауэрнихт вместе с двумя полковниками-инженерами фон Фростеном и фон Заленом весь день переходили от одних полков к другим и лищь поздно вечером разошлись по домам.
Предчувствуя, что турки подойдут вот-вот, люди работали по пятнадцать часов, а кузницы не прекращали работы даже на ночь.
Андрей Алмазов случайно забрёл на улицу, где стоял дом Матвеева, смотрел на валяющиеся в пыли ворота, как на прощание с надеждами юности. Последнее время он срывался и много пил. Служба стрелецкого сотника его раздражала, он скучал по Приказу тайных дел, по его силе. От безделья ещё более тянуло к бражному. А с перепоя ещё более тянуло на блуд.
Вот и сегодня, вспомнив лик Алёны, Андрей перебрал и пришёл к Овдотье, и та привела его в какой-то дом на берегу Москвы-реки, напоминавший ловушку. Раньше он бы поостерёгся, но сейчас, чувствуя, что он никому не нужен, Андрей шёл смело. Еда на столе его не интересовала. Грубо стащив одежду с Овдотьи, он занялся делом, когда дверь раскрылась, и на пороге появился старец со свечой, которая освещала лишь бороду. Андрей отскочил в сторону и попытался найти во внутреннем кармане кафтана пистоль, но его там не оказалось.
— Не балуй, — сухо произнёс старец.
Андрей пригляделся и узнал митрополита Иоанна Ростовского.
— Вижу, Андрюша, перстень мой таки у тебе на руке, пошто ж не воспользовался им?
— Надобности не было.
Иоанн присел рядом. Большой серебряный крест высвечивался в темноте.
— Нужен ты мене, а спесивость твоя не позволит тебе мене служити.
— Так я нынче никто.
— Ты — никто, другой никто, а вместе усё — помощь великой матери православной церкви.
— Ага, с миру по нитке, мёртвому саван.
— Не богохульствуй, не терплю. Годов моих и сана постесняйся.
Оба перекрестились.
— Идём со мною, сын мой заплутавший, глядишь, свет в ночи обретёшь.
Митрополит поднялся, и Андрей, последовав за ним, прошёл в дальнюю часть дома, где в горнице увидел своего нового друга Василия Арбелина и полковника барона Брюса. Андрей только развёл руками:
— А более здеся никого нету?
Митрополит не ответил.
— Вы тама с Матвеевым думали, што только вы о Руси радеете, а другие лишь боле нахапати мечтают. Но ведь кажий пользу Руси по-своему зрит. Никон видел её по-своему, Абакум по-своему, а я по-своему.
Барон сидел откинув голову, так чтобы не бросалось в глаза его похудевшее за последнее время лицо.
— В Москву прибыл человек, величающий себя маркизом Монферадским, хотя такого титула и имени нет уже несколько веков. Когда-то давно я видел его в лагере несчастного английского короля Карла Первого, и затем там разразились большие напасти. Он возглавляет одну из масонских лож[148]. Прибывший сюда так называемый маркиз хочет создать такую ложу и на Руси, чтобы и она служила чужим интересам.
Андрей потряс головой:
— Твоентоя речь слишком заумна для мени, я почти ничегошеньки не понял.
В разговор вмешался митрополит:
— Какая разница, хто и што они, главное — они, энти масоны, вредны православию и Русскому царству. Убить энтого маркиза, тьфу, гадостное слово еко, мы не в силах. Энтого дьяволового сына и яд не берёт, коий ему вота Василий Арбелин в кубок опустил. Надоть добитси его высылки с Руси любым путём. А мене надолго Ростов оставляти нельзя. С того и хочу, чтобы ты был здеся. А келарь церкви Успения всех святых твои грамотки до мене возить будет, колл што удумаешь.
Июльская жара объяла землю. А дневная истома заполнила Кремль и Китай-город тишиной. После сытного обеда государь Фёдор Алексеевич в сопровождении постельничего Языкова вышел в сад, что за Чудовым монастырём, отвести душу. Еле заметный ветер обдувал лицо, а стрекот неведомо как попавших сюда кузнечиков успокаивал. Присев на резную лавку, царь откинулся назад всем телом и прикрыл глаза.
— Што поведаешь, Иван Максимович, налоги почитай вдвое увеличили, а денег так и нет, аки сквозь пальцы протекают. Казённый приказ пуст, Приказ большого двора пуст, Поместный приказ даст деньги лишь осенью. Полтора года на царстве, а никак казну не пополню, штоб прорехов не было.
— А если заняти до осени у англицких купцов, аки советует Иван Милославский?
— Ну, отдадим деньги осенью, а дале што? Заняти легко, надо как-то ещё искрутится-извернутси, што-то удумати. Налоги более повышать нельзя.
Языков придвинулся ближе и, по-лисьи оглянувшись по сторонам, зашептал:
— Примерное количество ясака, што из Сибири придёт, мы знаем. Продать его заранее купцам голландским, за четыре пятых суммы, не доводя то до бояр, а поручить дело содеять втихую Василию Голицыну, враз его сделаем выше Одоевского и Хитрово и их дружбу порушим.
Постельничий замер — решалась его судьба, жизнь заставляла его во всём угождать Милославскому, а тут впервые он высказался ему во вред. Коли дойдёт до князя, ему конец, а если государь примет предложение и выскажет как свою волю, тогда Милославский хоть все зубы на корню сотрёт. Языков ждал, что скажет царь.
— Што ж, передай князю Василию, штобы зашёл ко мене после разъезда думы.
Языков радостно закивал: он не ошибся, государь не доверяет дяде. Всё более прислушивается к учителям своего старшего умершего брата Алексея, братьям Лихачёвым. «Вот с кем надо дружбу заводить. Исподволь, тихо, а Милославский пусть думает, что я во всём в его воле. Придёт время, он мне ещё покланяется. Царица Наталья Кирилловна зло на мене держит, что я в том деле был, когда её из Кремля выпихнуть хотели, так я Матвеева из ссылки возверну, тебя, князь, желчью разобьёт». От этих мыслей Языкова отвлёк Фёдор Алексеевич:
— Пора, думные уже, наверно, начали съезжатси ко двору послева обеда.
Он медленно поднялся с лавки и направился к выходу из сада.
Двадцать восьмого июля в Чигирин прибыл казак, долгое время бывший в турецком плену. Он привёз известие, что турки уже идут к Чигирину, собираясь взять город с наскока, в два-три дня и затем навалиться всей силой на Киев. Казак тот был взят под стражу и отослан к князю Ромодановскому, который сразу отправил гонцов в Путивль, в Рыльск, в Белгород, в Новый Оскол с приказом подготовиться к осаде. Однако турки опередили русских. Второго августа перешли Южный Буг и подошли к Чигирину. Огромная, девяностовосьмитысячная, армия растеклась по степи, ведя волов и верблюдов.
При виде недостроенных и ремонтируемых укреплений турки разразились смехом. Они уже праздновали победу. И без подготовки четвёртого августа пошли на штурм, но тут произошло непредвиденное. Полевые орудия выкашивали ряды людей и животных, а осаждённые не допускали турок даже до земляных валов, вынесенных в поле. Ибрагим-паша, видя это, запоздало послал коменданту письмо с требованиями:
«Вы, московские люди войсковые и находящиеся в замке Чигиринском, христианский народ и над войском начальные, московские и казацкие, обретающиеся. Ведома вам, что чиним рать эту по воле наияснейшего цесаря и наисильнейшего на свете между монархами и государя моего милостивого, что своею саблею завоевал Украину и коему гетман Дорошенко присягал в верности. Как Дорошенко в государство Московское ушёл, вы, пуст город обретши, в замок Чигиринский вошли. И тако наияснейший султан мой милостивый не стерпев, Юрия Хмельницкого властвовать отчиной прислал, чтоб пан властвовал и был владетелем над всею Украиной до границы, чтоб его на гетманство посадить. Для чего, чтобы вы, с нами не бьючись, город нам отдав, и сами с чем ни есть пришли, с тем народом, в свою землю возвращались. Будете надёжны, с того дня, что от хана крымского, также и от нас самих и от всего войска, во здравии безо всякого умаления отойдёте. А буде не послушайте нас и тако за Божьею помощью, мечом и огнём побеждены будете. А опосля не досадуйте, что вам прежде времени не дали ведать...»
На что гарнизон Чигирина ответил коротко:
