Светлана Бестужева-Лада - В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III
Об обстановке, в которой вырос ее будущий муж, Ольга Николаевна написала так:
«Карл Вюртембергский никогда не знал счастливого детства или любящих родителей… Родители его жили безо всякой внутренней гармонии между собой. Он вырос одиноким, и потребность его в ласке была очень велика».
Видимо, с годами характер короля Вильгельма стал напоминать по суровости характер его отца, недоброй памяти первого вюртембергского короля Фридриха. Хотя, в отличие от него, муж Екатерины Павловны был, несомненно, более просвещенным, разумным и в определенной мере «облагороженным» своей пусть и недолгой, но счастливой жизнью с женой-умницей.
Но, женившись в третий раз на прелестной, мягкой по натуре принцессе Паулине, король Вильгельм уже не мог испытывать на себе того благотворного сдерживающего влияния, которое оказывала на него в свое время энергичная, деятельная Екатерина Павловна. Бесспорно, в их тогдашнем союзе она была лидером, поднимающим мужа до своего уровня. Теперь же было некому направлять мысли и энергию короля в нужном направлении, создавать (а главное, поддерживать) необходимую атмосферу любви и сердечной теплоты в королевской семье. И Вильгельм шел за своим не слишком благополучным от природы характером.
Этот «расклад» в супружеской жизни королевской четы сразу отметила Ольга Николаевна, когда она в 1846 году уже в качестве невесты принца Карла встретилась в Зальцбурге со своим будущим свекром, которому в то время было уже шестьдесят четыре года:
«Король смотрел на меня поблекшими глазами с любопытством. На следующий день этот взгляд стал более благосклонным… Его настроение не было блестящим. Милая, добрая королева, которая знала все выражения его лица, казалось, ожидала грозы и была совершенно сконфужена».
Через день король Вильгельм и племянница его бывшей жены встретились на прогулке. И снова совсем не робкая, очень самостоятельная, умная великая княжна отметила непростой характер того, с кем ей предстояло (как когда-то ее тетке с королем Фридрихом) поладить:
«Манеры короля напоминали прошлое столетие; тон, которым он обращался ко мне, был скорее галантным, чем сердечным… Казалось, он избегал всего, чем можно было вызвать атмосферу непринужденной сердечности. Такое поведение казалось мне, с детства привыкшей к свободе и откровенности, совершенно непонятным, и мое сердце сжималось от мысли, что мне придется жить под одним кровом с человеком, который мне непонятен и чужд…»
Впрочем, отношения свекра и невестки, пусть и не слишком доверительные и сердечные, начинали постепенно налаживаться. И немалая заслуга в этом принадлежит Ольге Николаевне, которая смотрела на свекра, как на короля, и оценивала его не по характеру, а по другим качествам — как правителя:
«Как государь самый старший из немецких князей, он считался самым способным… Он правил страной тридцать лет, и это было счастливым для нее периодом… И это уважение стало почвой для всех моих последующих с ним отношений».
С королевой Паулиной поладить было проще:
«Несходство ее натуры с натурой королевы Екатерины Павловны, женщины во всех отношениях недюжинной, делало то, что король бывал часто несправедлив и придирчив к ней. Она же, будучи по природе безобидной и доброй, не могла играть никакой роли в политике… Она никогда не вмешивалась в нашу жизнь и порядок нашего двора. Она не знала ревности и не предъявляла никаких требований».
Да, королю Вильгельму с такой женой жить, возможно, было и удобно, но не интересно… Ему ведь было с кем сравнивать…
В свое время на смерть королевы Вюртембергской Екатерины Павловны откликнулось немало поэтов, писателей — знаменитых и совсем неизвестных, как в Германии, так и в России. Среди них был и поэт-любитель князь Иван Долгорукий. Выражая мнение современников о масштабе личности и дарований внучки Екатерины II, он написал:
«Чрез долгий ряд веков в молве земных судьбин
Сольются имена тех двух Екатерин,
Из коих во Второй дух творчества познали,
Подобие Её ж в последней обожали».
Да, Екатерину Павловну неспроста сравнивали с великой бабкой. По своему характеру, способностям, уму и энергии она была рождена царствовать и действовать. Неспроста же она так мечтала стать женой императора — в этом проявлялась сама ее натура, ее предназначение. И она чувствовала, что может царствовать. Но судьбе было угодно подарить ей намного меньшие возможности и несправедливо короткий срок пребывания на земле.
Екатерине Павловне не было суждено, как ее знаменитой бабке, чье имя она носила, стать великой монархиней, хотя многие видели в ней все задатки для такой блестящей роли. Да и масштабы ей были предназначены другие, неизмеримо меньшие. Но о том, что она была бы незаурядной монархиней, говорят ее дела в маленьком королевстве.
Даже теперь, по прошествии двух веков, в Вюртемберге, давно ставшем частью более могущественной страны, сохраняется память о королеве Екатерине. Весной 1994 г. в немецком журнале Ведомства печати и информации правительства Федеративной Республики Германии, была помещена заметка о том, что в Штутгарте было отмечено 175-летие со дня кончины русской великой княгини, вюртембергской королевы Екатерины. Была отслужена панихида в соборе святого Николая, прошел концерт в честь этой даты.
Правительство земли Баден-Вюртемберг к этому дню приобрело портрет Екатерины Павловны, написанный очень известным в ее времена художником Тишбайном, с которым переписывался принц Георг Ольденбургский.
Теперь портрет находится в галерее коронованных особ в Штудгарте. На торжествах побывали и Фридрих и Мария Вюртембергские — дальние потомки короля Вильгельма, мужа Екатерины Павловны.
Два с небольшим года жизни в этом краю. И такая память…
Над ее могилой в Штутгарте, на вершине горы Ротенберг, воздвигнут православный храм — церковь Святой Екатерины, в пределе которой она и похоронена. Память о королеве Екатерине до сих пор сохраняется в Вюртемберге. В 1988 г. в Штутгарте состоялось торжественное богослужение в связи с 200-летием со дня ее рождения.
Эта церковь удивительным образом оказалась связана с поэтом Жуковским, когда-то воспевшим и жизнь и смерть Екатерины Павловны. В 1820 году он писал об этой церкви:
«Некогда здесь стоял прародительский замок фамилии Вюртембергской — время его разрушило. Теперь на месте его развалин воздвигнуто здание, столь же красноречиво напоминающее о непрочности всех земных величий, — церковь, в которой должны храниться останки нашей Екатерины… Памятник необыкновенно трогательный: с порога этого надгробного храма восхитительный вид на живую, всегда неизменную природу… А в штутгартской русской церкви, в которую приходила молиться Екатерина, все осталось, как было при ней; кресла ее стоят на прежнем своем месте. Нельзя без грустного чувства смотреть на образ, которым в последний раз благословил ее государь император…»
Через двадцать лет именно в скромной, уединенной церкви, рядом с прахом той, которая когда-то дарила его дружбой, русский поэт совершил свой запоздалый брак (Жуковскому было пятьдесят восемь, его невесте, дочери художника Герхарда Рейна, семнадцать лет). Вот как он описывал это в письме к Александру Ивановичу Тургеневу;
«Я уже более недели в Дюссельдорфе, в своем маленьком домике, в котором со мною пока одно только мое семейное счастье… Я еще никому в Россию не писал о себе, пишу к тебе первому. Вот моя история… Все, что мы предположили, исполнилось в точности. Я назначил день своего венчания 21 мая (1841 г.), так и сделалось… Приехали мы поутру. Я тотчас отправился за русским священником в Штутгарт, а Рейтерн (тесть) все устроил для лютеранского обряда и в пять часов после обеда на высоте Ротенберга, в уединенной надгробной церкви святой Екатерины свершился мой брак, тихо и смиренно».
Несколько более подробно и не так сухо поэт описывал обряд своего венчания своему воспитаннику, наследнику цесаревичу Александру Николаевичу (будущему Александру II):
«Когда я подходил к ней, вверх к вершине горы, то казалось, что на свете ничего другого не было, кроме этой церкви; гора закрывала от глаз окрестность, и за церковью было только небо удивительно светлое. Двери были отворены; сквозь них виден был алтарь, отворенные царские врата и горящие в темноте его свечи…
Что-то было вокруг меня трогательное и глубоко значительное. Перед глазами — растворенные царские двери, за ними — святой мрак высшего мира, перед нами — светлый алтарь брачный, и позади нас — отворенная дверь в область смерти (посреди церкви находилось отверстие, прикрытое решеткой, сквозь которую видна гробница русской великой княгини, королевы Вюртембергской Екатерины).
Все это вместе было так величественно в эту минуту, главную в моей жизни».
