Государев наместник - Николай Алексеевич Полотнянко
Сёмка шёл, погружённый в ожидание теперь уже неизбежной встречи с братом, которой он смертельно боялся. Он не жалел Федьку, ставшего помехой ему в жизни, особенного после того, как стал полусотником. Прежние горячие чувства к Федьке остыли. Сёмка думал о нём с отчуждённостью, как о недруге, и лишь временами его охватывала жалость, но не к брату, а к себе. Федька не только свою душу убийствами загубил, иногда думалось Сёмке, его смертный грех на мне камнем виснет. Не мог подале убежать, на Дон, в Астрахань, так нет, пристал к первым встречным ворам близ Синбирска. Теперь всем известно о его кровавых проделках, и кто ни встретит Сёмку – у него сразу на уме: вот он брат Федьки-убивца.
Из тяжких размышлений Сёмку вывел голос Курдюка, который собрал вокруг себя всех людей и объявил, что до воровского стана осталось не более полутысячи саженей, и приказал всем отдыхать. Усольские ополченцы и казаки попадали на землю, отдых им был нужен, многих многовёрстый переход так вымотал, что они едва дышали. Люди собирались в спешке, воды не взяли, и всех мучила жажда. Сёмка уткнулся лицом в широкий травяной лист и жадно слизывал с него росу, то же делали и другие.
Конец отдыха указало солнце, оно начало всплывать над Волгой, как охваченный пламенем струг, и Курдюк велел всем подниматься и проверить оружие.
Сёмка глянул на своих казаков, те готовились к бою молчаливо и сосредоточенно. Достав порох, паклю и пули, они снаряжали пищали, проверяли, ладно ли сидит на ногах обувь, затем все стали молиться теми молитвами, которыми молились их отцы перед началом сражения.
По знаку Курдюка все двинулись к берегу Волги. Необстрелянные ополченцы не особо спешили, и казаки оказались впереди всех. Сёмка не обратил на это внимания, а Курдюк заметил нерадение своих людей и кинулся к ним с грозным видом, но это мало их расшевелило.
– Как идти за жалованьем, так вприпрыжку бегут, – сказал он Ротову. – А на воров надо гнать палкой.
– Может, там пусто, в Малиновом овраге? – с надеждой спросил Сёмка.
– Вот выйдем на край верхнего берега, и увидим.
Курдюк велел всем стоять на месте и пошел с Сёмкой вперёд. Продравшись через заросли, они в испуге отшатнулись от крутого обрыва и перевели дух. Внизу был виден мыс, на котором среди деревьев находилась изба, рядом с ней ещё какие-то срубы, наполовину вытащенная из воды большая лодка, вокруг неё стояли люди.
– Все здесь, – довольно сказал Курдюк. – Не зря мы ночь шли. А где же струг?
– Вот он, – сказал Сёмка. – За ближним островом.
– Точно, – подтвердил Курдюк. – Теперь и я вижу. Пойдём вниз прямо здесь.
– Тут же сажени полторы обрыва, – возразил Сёмка. – Не всяк решится прыгнуть.
– Ты с казаками иди вперёд, – сказал Курдюк и ощерился. – А я своих погоню сзади. Они у меня не то что прыгнут, а на крыльях полетят.
Казаки прыгнули, не раздумывая, сзади их слышались вскрики и сдавленная ругань, это десятник сталкивал вниз своих боевых людей и приказчиков. Большую часть пути вниз казаки промчались по песчаной осыпи юзом до первых росших на склоне кустов, чем произвели большой шум, сильно встревоживший воров, изготовившихся к отплытию. Те переполошились и стали метаться по берегу, а казаки тем временем продрались сквозь кусты к дому Степана, вскинули пищали и ударили дружным залпом по ярыжным людям. Несколько ватажников упали на землю, другие бросились к лодке и начали сталкивать её в воду, а остальные, покрепче духом, стали отвечать казакам пищальными выстрелами. Сёмкины люди спрятались за деревья, снарядили свои пищали и вновь ударили по ворам.
Через малое время Сёмка выглянул из своего укрытия и увидел, что лодка отошла от берега с немногими ярыжными людьми, а остальные воры бегут в разные стороны, ища спасения. Среди них был Федька, и Сёмка опрометью кинулся за ним следом.
Погоня была недолгой. Отбежав за Степанову избу, Федька встал и спросил Сёмку:
– Что гонишься за мной, брат?
Сёмка не ответил и стал медленно поднимать пищаль к плечу. Они были одни, с берега доносились крики и железный лязг оружия сражающихся людей.
– Стреляй, Сёмка! – сказал Федька. – Что медлишь? Если помирать, так лучше от твоей руки, чем на рели.
Руки у Сёмки задрожали, и он опустил пищаль. Федьку это обнадежило.
– Отпусти, брат! – хрипло сказал он. – Уйду отсель навсегда, в Персию или Туретчину, больше обо мне слуху не будет.
– А как же я? – спросил Сёмка. – Ты уйдёшь, а меня спросят, где брат, почему его не взял. Меня за тебя дьяк Кунаков уже на дыбу подвешивал, огонь к ногам подгребал. Нельзя мне отпускать тебя, Федька!
– Тогда что медлишь, убей! Или лучше дай мне пищаль, я сам себя порешу, чтоб не было на тебе братоубийства.
Сёмка задумался, Федька предложил ему выход из тупика, но можно ли ему верить? Он приподнял пищаль и поставил опять на землю, прикладом к ноге.
– Всем святым клянусь, брат! – горячо заговорил Федька, упав на колени. – Зачем тебе о мою кровь мараться? Ведь я тогда буду являться к тебе всю твою жизнь. А тебе жить надо! Тебя невеста ждёт! Дай пищаль!
Слова брата сумраком окутали голову Сёмки, и он кинул пищаль Федьке. Тот её подхватил на лету и поставил рядом с собой.
– Я сейчас, Сёмка, – сказал Федька. – Ты отвернись. Негоже тебе видеть, как я себя убью.
Сёмка подошёл к молодому осокорю, обнял его и закрыл глаза. Резко ударил выстрел. Сёмка обернулся и увидел, что недалеко от него стоит Курдюк, дуло его пищали дымилось.
– Ты что, парень, сдурел! – закричал Курдюк. – Он сейчас бы тебя убил!
Сёмка посмотрел в ту сторону, где находился брат. Федька лежал на земле, не выпустив из рук пищаль, пороховая затравка дымилась. Вдруг раздался выстрел, и пуля, вспахивая землю, прошла возле ног Курдюка.
– Кто это был? – спросил слегка побледневший десятник.
– Брат мой, Федька, – еле слышно ответил Сёмка.
– Ладно. Я пойду на берег, а ты долго здесь не будь. Струг на подходе.
– Знаешь, Сафроныч, – сказал Сёмка. – Сейчас ты спас мою душу от смертного греха.
Федька лежал, опрокинувшись навзничь, кафтан на груди, куда попала пуля, был пропитан начинавшей густеть кровью, лицо его было бледно, в волосах уже копошились мураши. Сёмка взял, разъяв
