Ирвинг Стоун - Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон
Со всеми этими трудностями можно было справиться, ибо они отражали занятый повседневной работой мир, и, как бы ни были велики проблемы или разочарования такого рода, как отчисление внучатого племянника Эндрю Джэксона Хатчингса из колледжа Кумберленда или глупая ситуация, в какой оказался ее сын, и отцу пришлось брать его на поруки, она могла им противостоять, ибо они были частью обычного образа жизни.
Но был и иной мир, который обволакивал подобно черному ядовитому облаку, мир, пропитанный истерией и безумством, с которыми она оказывалась неспособной справиться. Не было ни одной частицы личной и профессиональной жизни мужа, которую не трогали бы: утверждалось, будто он пытался на глазах публики убить губернатора Севьера, хладнокровно застрелил Чарлза Дикинсона, замышлял с Аароном Берром заговор с целью развалить Союз, казнил в ходе войны против племени крик лояльных милиционеров, грабил и притеснял индейцев, задирал и оскорблял испанцев, бежал от англичан, которых остановил Монро, бездарно провел сражение в Новом Орлеане, выкрал тысячи долларов военных фондов, нарушал гражданское право и вел себя, как военный диктатор…
Советники Эндрю уговорили его предпринять в годовщину сражения, 8 января 1828 года, поездку в Новый Орлеан, указывая, что празднества привлекут внимание всей нации и послужат прекрасной отправной точкой для кампании, которая обеспечит успех на выборах. Эндрю просил Рейчэл поехать с ним, уверяя, что пароход «Покахонтас» действительно может плыть против течения.
Они стояли на носу парохода, следя за тем, как обрамленные снегом берега Теннесси уступают место полутропической зелени Миссисипи, которую они также хорошо знали. Ей не хотелось покидать Эрмитаж, но она получила удовольствие, увидя Натчез, где холмы над рекой были усеяны приветствовавшими Джэксонов зрителями. В Новом Орлеане из воды вытянулся вверх красочный лес из мачт судов, эскортировавших их пароход. В десять часов утра плотный туман, нависший над водой, начал рассеиваться, и возникла панорама города с его шпилями. Они стояли на мостике «Покахонтаса», в то время как тысячи людей на берегу и в лодках выкрикивали приветствия, грохотал артиллерийский салют.
Их встретили Эдвард и Луиза Ливингстон. Когда Эндрю осознал, как нравятся друг другу две женщины, он обещал Рейчэл, что в случае избрания его президентом Эдвард Ливингстон получит пост в правительстве и рядом с Рейчэл в Вашингтон-Сити будет Луиза, чтобы оказать ей помощь в проведении приемов и других светских мероприятий.
Но стоило им вернуться в Эрмитаж, как оппозиция приложила все силы, чтобы омрачить празднование годовщины победы с помощью памфлетов «Защитник правды», «Ежемесячный разоблачитель Джэксона», публиковавшихся в Цинциннати полковником Чарлзом Хэммондом и тут же перепечатывавшихся во всех контролируемых Клеем газетах.
Передышки не было. С каждой неделей выдвигались все новые обвинения и сплетни, воспроизводившие сами себя, пока они не докатились до измышлений, будто Эндрю Джэксон «вырвал ее из свадебного ложа и соблазнил»; будто они «ублажали свою извращенную похоть» в то время, когда она состояла в супружестве с Робардсом; будто она плыла вниз по реке не с полковником Старком и его женой, а находилась во второй лодке, в которой сожительствовала с Эндрю. Ее отношения с Эндрю, дескать, были «постоянным шутовством почти тридцать лет»; она и сегодня прелюбодейка, ибо у Рейчэл и Эндрю не было свадебной церемонии, даже второй раз, в 1794 году.
Прелюбодейка… прелюбодейка… ПРЕЛЮБОДЕЙКА…
Нападки были столь яростными и злобными, что проникали даже через толстые стены Эрмитажа. Они отравляли воздух, которым она дышала, пищу, которую ела. По вечерам, когда Рейчэл поднималась наверх, а Эндрю оставался внизу за своим письменным столом, лихорадочно составляя сотни защитительных писем и отправляя их в тиши ночи, даже плотно закрытые двери и окна не спасали Рейчэл от ядовитого дыхания клеветы. Она лежала, оцепенев, в постели, ныла каждая кость, каждая мышца ее тела, ее глаза были широко раскрыты и, не видя, смотрели в потолок, ей казалось, что клеветническая кличка отражается эхом от стен, вибрирует в воздухе, проникает в нее, овладевает ею.
С приближением выборов напряженность нарастала. Теперь к травле присоединилась печать, контролируемая Адамсом. В этих листках ее называли женщиной, которую «именуют миссис Джэксон». Ее обвиняли в том, что она явилась причиной преждевременной смерти Льюиса Робардса, и в конечном счете протокол Харродсбургского суда, скопированный мистером Дейем, был воспроизведен в газетах страны через тридцать пять лет после того, как она и Эндрю были вынуждены промолчать и тем самым дать Льюису Робардсу возможность осудить ее за прелюбодеяние. Семьдесят тысяч долларов из правительственных фондов пошли на публикацию антиджэксоновских, антирейчэловских материалов; пятнадцать тысяч памфлетов в месяц с обвинениями против Рейчэл и Эндрю были отправлены по почте сторонниками Адамса и Клея в конгрессе за счет государства.
Когда у Рейчэл было особенно тяжело на душе, она искала утешения в своей маленькой церкви. Она молила Бога, чтобы он помог положить конец нападкам на нее, затем доктор Кэмпбелл, ее священник, убедил ее, что вместо молитвы за себя ей следует молиться за своих клеветников, ибо в Судный день именно им потребуются ее молитвы. В этот вечер она встала на колени у постели и молилась:
— Прости им, Боже, ибо не ведают, что творят.
Подошло лето. Сотни предварительных баллотировок были проведены по всей стране. В большинстве случаев Эндрю побеждал с подавляющим числом голосов. Она надеялась, что теперь, возможно, не из жалости, а из страха перед возмездием ярость выпадов ослабеет. Но оставалось еще несколько месяцев до официального голосования, и по-прежнему распространялись грубые карикатуры, изображавшие ее неграмотной женщиной из глухомани, на улицах больших городов распевались о ней непристойные песни, тысячами печатались оскорбительные стихи.
Уильям Льюис возвратился из Натчеза, так и не обнаружив записи об их первой брачной церемонии. Она слушала вполуха, когда ей рассказывал Эндрю об итогах своей поездки; ей было в общем безразлично, ведь ничего большего о ней сказать уже не могли. К тому же ей становилось все труднее дышать, и ее почти все время мучила боль в груди. Дневная работа отнимала всю энергию и способность сосредоточиться.
Рейчэл познала коварную силу слухов и сплетен, она слишком долго жила в их атмосфере и видела их многочисленные проявления. Поэтому она лишь слегка удивилась, когда Джон Итон и Уильям Льюис посетили ее и осторожно высказали предположение, что, быть может, лучше для нее не участвовать в триумфальной процессии в Вашингтон-Сити и в инаугурационных празднествах, поскольку страсти слишком разгорелись и любое проявление насилия почти неизбежно создаст для нее опасность. Она знала, что ее друзья искренне верят в ее невиновность, но тем не менее оппозиция добилась своего: ее считают бременем и обузой. В этот вечер перед сном она сказала Эндрю:
— Мой дорогой, если тебя выберут, я думаю, лучше всего тебе поехать одному в Вашингтон-Сити. Я приеду позже, когда ты вступишь в должность и избирательная истерия спадет. Тогда я смогу проскользнуть спокойно, без комментариев.
Эндрю был обозлен и обижен, и ей было трудно определить, какое чувство в нем преобладает. Он вскочил на ноги и стоял, возвышаясь над ней:
— Разве ты не видишь, насколько неправильно это было бы! Если ты останешься дома, то признаешь, что испугалась. Хуже того, создалось бы представление, будто я не хочу тебя или же ты не обладаешь качествами первой леди. Это будет твой триумф в такой же мере, как и мой, мы вместе поедем в Вашингтон-Сити. Ты будешь рядом со мной, когда я буду приносить присягу. И пусть пожалеет Бог тех негодяев, которые так испортили тебе жизнь. Я знаю, ты молишься, чтобы Бог простил твоих врагов, я же никогда им не прощу.
24 ноября губернатор Теннесси Кэррол прискакал возбужденный в Эрмитаж. Рейчэл приняла его в гостиной. Лицо губернатора буквально сияло. Он низко поклонился, поцеловал руку Рейчэл и воскликнул:
— Я не уступил никому чести первым доставить известие. Я хотел первым сказать вам, что Эндрю Джэксон избран президентом Соединенных Штатов.
Завершилось, она выжила. Рейчэл стояла перед губернатором молча и слышала лишь, как громко стучит ее сердце, словно оно готово вырваться из груди. Когда в комнату вошел Эндрю, она обняла его за шею, поцеловала в губы и сказала:
— Счастлива за тебя, дорогой.
Нашвилл обезумел от радости. На 23 декабря был намечен огромный праздничный банкет. Рейчэл казалось, что к воротам Эрмитажа собрались все жители долины Кумберленда, стремясь пожать руку Эндрю и ей. Клуб нашвиллских леди подготовил для нее красивый дорогой гардероб. Однако она заметила, что Эндрю равнодушен и не проявляет большой радости. Он казался даже подавленным. Рейчэл спрашивала себя: не потому ли с ним такое, что он так много страдал два прошедших года как за себя, так и за меня? Наблюдая за тем, как он принимает поздравления приходивших из Нашвилла, слыша, как гудит толпа, когда они въехали в город, Рейчэл мгновенно вспомнила, как выглядел Эндрю после его великого триумфа в Новом Орлеане. Тогда жители Луизианы выстроились на улицах и кричали ему здравицу, а он неловко снимал шляпу, словно его дух был унижен и он испытывал замешательство.
