Людвига Кастеллацо - Тито Вецио
Вскоре дверь отворилась, и африканский евнух ввел гостя в подземелье. Пройдя низкими и темными коридорами, они наконец добрались до небольшого двора, куда выходили комнаты жриц богини Дианы.
Земляк Гутулла, евнух царя Югурты, был гигантом шести футов роста, с лицом цвета сажи, огромной головой, обросшей густыми кучерявыми волосами, с глупой, но очень добродушной физиономией. Одет он был в женскую столу, вероятно подаренную ему какой-нибудь жрицей, что придавало африканцу чрезвычайно комичный вид. К этому надо еще прибавить очень тонкий, почти детский голосок. Вообще, трудно себе представить существо, в котором уживалось больше противоположностей, чем в этом гиганте с его младенческим голоском и самой невинной физиономией.
— Добро пожаловать, мой ар! — сказал африканец, когда они прошли коридоры. — Чем могу тебе служить?
— Очень многим, мой Мантабал, — отвечал Гутулл. — Я хочу поручить тебе очень важное дело, которое не доверил бы никому на свете, но тебя я знаю. Мы с тобой когда-то были очень близко знакомы, дорогой земляк.
— О, ты всегда был добр ко мне, и не только ко мне, ты был милостив ко всем нам, когда повелевал нами. Поэтому Мантабал всегда готов за тебя отдать свою жизнь.
— Верю, друг мой, и благодарю. Но я не требую от тебя так много. Мне нужно, только безопасное убежище для супруги нашего храброго императора и ее двух прислужниц.
— О чем разговор?! Нет ничего проще! Ты, великий ар, можешь быть совершенно спокоен. Я в точности исполню твое приказание, тем более, что эти обязанности всегда возлагались на меня. Я ухаживал за женами царя Югурты, потом за жрицами богини Дианы, ну, а теперь, если желаешь, стану присматривать и за женой твоего императора, а также за ее служанками. Здесь они будут в безопасности и, само собой разумеется, смогут ни в чем себе не отказывать. Я никогда не встречал богини более богатой, веселой и гостеприимной, чем Диана. Она не такая скаредная, как наши боги, награждавшие меня только черствым хлебом и побоями, и вдобавок лишившими меня… У богини Дианы полное изобилие, благодаря ее милости я ни в чем не нуждаюсь. Посмотри, великий ар, какая роскошь нас окружает: ковры, мраморные столы, серебряная посуда. А какие вина! В жизни не пробовал таких вин!
— Судя по твоему рассказу и обстановке, которую я тут вижу, можно заключить, что жрицы очень неплохо устроились, — заметил Гутулл.
— Неплохо?! Лучше скажи превосходно, замечательно. Наша жизнь состояла из нескончаемых пиров и праздников. Да знаешь ли ты, какие здесь места? Тут даже вода пьянит, как вино.
— Послушай, я замечаю, ты не слишком тоскуешь по родине.
— Да разве я сумасшедший?! В том проклятом дворце Югурты у меня не было ни минуты покоя. Тиран отвратительно спал по ночам, то и дело вскакивал с постели и начинал метаться по залам. Говорили, что во сне ему являлись загубленные им люди. Они протягивали к нему окровавленные руки, и Югурта метался по ложу, кричал, плакал, молил о пощаде, но в конце концов не выдерживал и вскакивал с постели. А как только занимался рассвет, он опять превращался в кровожадного зверя и принимался за старое. За малейшую провинность или просто по подозрению он приговаривал людей к лютой смерти. Больше всего этот изверг любил присутствовать при пытках, причем многие из них были придуманы и опробованы самим Югуртой… Нет, нет. Мне страшно даже вспоминать о родине. Здесь я живу спокойно, богиня меня не обижает, к тому же она очень щедра на всякие лакомства и вино.
— Ну, значит ты доволен своей богиней. Прекрасно. Сегодня ночью я привезу тебе новых гостей. Надеюсь, ты меня понял?
— Понял, отлично понял! И не будь я Мантабал, если не приготовлю гостям ужина, не уступающего тем, после которого жрецы Юпитера Тифатинского теряли головы и нередко по ошибке попадали в комнаты целомудренных жриц богини Дианы. О, если бы эти стены могли говорить!..
Гутулл еще раз поблагодарил своего земляка, осторожно вышел и по долине отправился в лагерь.
Но едва он сделал несколько шагов, как увидел двух скачущих всадников. Первым порывом нумидийца было, конечно же, выхватить меч и стать в оборонительную стайку, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, но пристально вглядевшись в лицо одного из всадников, он оставил меч в покое, поскольку узнал в нем одного из лучших друзей Тито Вецио.
— Помпедий Силон! Боги великие, тебя ли я вижу? — вскричал нумидиец.
— Вот так встреча! Здравствуй, Гутулл!.. Кстати, ты мне скажи, неужели вы вчера действительно разбили римлян?
— Да, вчера римский отряд атаковал нас, но был отбит с большим уроном и бежал с поля боя. А сегодня ночью мы рассеяли несколько когорт, высланных из Нолы в помощь претору Капуи.
— Браво! Две победы за один день. Да ведь это просто чудо.
— О, мы вовсе не собираемся этим ограничиться.
— Но все же вы начали военные действия с двух блестящих побед, а это очень важно.
— Да, хотя умные греки говорят, что удача всегда бывает на стороне тех, кто сражается за свободу и справедливость.
— Нет, это далеко не так. Часто и в борьбе за свободу люди терпят жестокие поражения. Наши предки не раз испытывали это на себе… Но в любом случае нельзя не порадоваться за вас и ваши успешные действия.
— Ну, а ты, Помпедий, что хорошего нам привез?
— Новости мои не слишком плохи, но и хорошими их назвать нельзя. А главное сейчас то, что слух о ваших победах разнесется повсюду и это, быть может, заставит наших нерешительных итальянских вождей, которые уж очень долго совещаются и никак не решатся на что-то серьезное, начать действовать. Я приехал посоветоваться с Тито Вецио от имени тех, кто собирался для обсуждения дел в Корфинии…
— А вот и наш лагерь. Ты найдешь Тито Вецио в его палатке…
— Клянусь Геркулесом, вы меня изумляете! — воскликнул Помпедий. — Тито Вецио творит настоящие чудеса. За такое короткое время он толпу пастухов и невольников превратил в настоящих воинов. Ваш лагерь устроен совершенно правильно, словно этим занимались старые и опытные легионеры.
Гутулл, Силон и его молодой товарищ, молча рассматривавший окружающую его обстановку, въехали в лагерь и отправились прямо в преторий. Через несколько минут Тито Вецио оказался в объятиях своего старого и верного друга Помпедия Силона.
Молодой вождь восставших, несколько более словоохотливый по сравнению с нумидийцем, рассказал гостю обо всех событиях, происшедших после их последней встречи — смелое вторжение в усыпальницу рода Вецио, путешествие в Кавдий, где он вооружил рабов и гладиаторов, переговоры с вождями плебеев Капуи и налаживание контактов с гладиаторами школы Батиата.
Помпедий с огромным интересом выслушал рассказ Тито Вецио. Когда последний закончил, Помпедий сказал:
— Жаль, друг мой, что я не могу сражаться в рядах твоих храбрецов и должен ограничиться лишь одними советами. Должен тебе сказать, что возвратившись домой, я тотчас же разослал гонцов во все земли, страдающие под римским игом, лично посетил многих вождей, предлагая собраться в Коринфе, Пьяченце, Вестике или Гернине. После некоторых колебаний многие, наконец, согласились и, скажу без лишней скромности, давно уже не оказывалось под одной крышей столько известных и мужественных итальянских граждан. Я назову тебе только несколько славных имен: Папий Мутилл, Марий Игнаций, Тит Афраний, Марк Лампроний, Публий Презенций[203] и вот этот юноша с характером зрелого мужа, Понтий из Телезы.[204] Кстати, позволь мне тебе его представить.
Тито Вецио горячо пожал руку будущему Ахиллу гражданской войны.
— Собрав их всех, — продолжал Помпедий, — я рассказал им о твоей великой цели и предложил не упустить удобный случай сбросить иго Рима. Но ты только подумай, люди, ежедневно страдающие от тирании квиритов и произвола олигархов, ни на секунду не расстающиеся с мыслью о мести, эти люди не захотели присоединиться к тебе. И знаешь почему? Они брезгуют обществом рабов и гладиаторов. Святотатство и безумие — вот что они сказали о твоем замысле. И когда подвели итоги голосования, оказалось, что на твоей стороне только двое: я да вот этот юноша Понтий…
— Мои благородные друзья! — воскликнул растроганный Тито Вецио.
— …Тем не менее я вовсе не считаю себя побежденным. Я успел переговорить со многими из них с глазу на глаз и в результате состоялось второе, еще более многочисленное собрание, где я говорил об оскорблениях, постоянно наносимых нам Римом, о монополии права на гражданство, о произволе и беззаконии судей, о хищничестве сборщиков налогов, напомнил о дикой, казни декурионов, не истопивших вовремя баню для римского сенатора, об убийствах граждан, виноватых только в том, что они не поклонились с достаточной почтительностью шествовавшему патрицию. Одним словом, я разбередил еще не зажившие раны, нанесенные им римлянами и с удовлетворением отметил, что лица моих слушателей исказились, в глазах засверкал огонь ненависти к надменному врагу. Воспользовавшись моментом, я напомнил им, что наши деды без колебаний заключили соглашение, с Ганнибалом, предводителем варваров, человеком грубым, коварным, заносчивым, разорившим всю Италию. Я сказал, что союз с тобой куда более почетен, поскольку ты являешься представителем знаменитого древнего рода, к тому же италийского происхождения, а твоя гражданская и военная доблесть, равно как и поставленная благородная цель, достойны всеобщего уважения. Затем я попросил их обратить внимание на твои неплохие шансы в разгорающейся войне, на положение Рима, которому с одной стороны угрожают полчища кимвров, а с другой — восставшие рабы и гладиаторы. Я посоветовал тщательно обсудить сложившуюся ситуацию и воспользоваться благоприятным моментом для осуществления давным-давно задуманных планов. Вообще, я был красноречив, как никогда в жизни, и, наконец, мне почти удалось убедить этих несговорчивых упрямцев. Первым поддержал меня Додацилий. В своей пламенной речи, достойной истинного патриота, он убедительно доказал, что нельзя упустить столь благоприятный момент, поскольку другого такого случая вырвать у Рима права всему итальянскому народу может и не представиться. После Додацилия о том же самом сказали Презенций и Лампроний. После этих пламенных речей собрание, немного поколебавшись, единодушно решило присоединиться к тебе, но с одним условием.
