Михаил Иманов - Гай Иудейский.Калигула

Только это последнее — «Никифор, пойдем» — было произнесено голосом Гая. И в то же мгновение тень надо мной исчезла, и я увидел перед собой освещенное лунным светом лицо Гая. Оно было похоже на маску, но все же это было его лицо. Он молча повернулся и медленно, с трудом ступая, пошел в направлении города. Спустя несколько секунд я последовал за ним.

Уже когда мы вернулись на постоялый двор, я вдруг подумал, что при желании самостоятельно не смогу найти место тайника. Как его нашел Гай, да еще в темноте, мне неизвестно. По-видимому, он знал особые приметы.

Я не спал всю ночь, хотя очень устал. Я думал, думал, думал и ни к чему не мог прийти. В то, что Гай бывший император Гай Германик, — в это я не верил, то есть никаким образом поверить не мог. Да и кто из здравомыслящих людей, даже имея на руках неопровержимые доказательства, сможет поверить в такое?

Долгие годы ходит с тобой человек, ест, пьет, спит, как все другие люди, что-то пишет, о чем-то говорит, и вдруг — император. Нет, император — это не человек, это что-то другое. А Гай хоть и был странным, но все же был человеком. Конечно, он был не в своем уме, если смог придумать такое. С другой стороны, он все же написал исповедь. Я, конечно, не знал жизни императоров, но мне казалось, что все это так и было или должно было быть. Думаю, если бы исповедь прочитал кто-нибудь из его бывших приближенных, он был бы того же мнения, что и я.

Я строил догадки, опровергал их и строил новые. Голова моя шла кругом, я уже и сам чувствовал, что по-настоящему схожу с ума. Я сам видел деньги, сам брал их. И даже теперь, раскладывая на столе принесенные монеты, я не верил, что был там и что они есть. Не верил в тот тайник, который видел, и тем более не верил в другие тайники. Чем больше я не верил в это, тем больше мне хотелось добраться до денег. Не до одного тайника, не до двух, а до всех разом. Слова Гая о том, что я могу стать богаче императора Нерона, до сих пор звучали в моих ушах. Они проникли в глубь моего существа, в каждую клетку, я был отравлен ими. Хотел я этого или не хотел, верил или не верил, я не в силах был отступиться. Участь моя была решена.

Утром я вышел во двор, ощущая шум в голове и тяжесть в ногах, как будто за эту ночь я прибавил к своему возрасту лишних двадцать лет.

Но разве я мог предположить, что последующие события будут развиваться с такой невероятной быстротой и что развязка близка!

С рассветом, как и обычно, мы собрались и отправились в путь. Забыл сказать: в нашей общине к этому времени было уже около сорока человек. Мы передвигались значительно медленнее, чем прежде, когда были вдвоем. Лошади были только у нас с Гаем и для поклажи, остальные шли пешком.

Слух о Гае, Учителе, прошел по всем уголкам Иудеи, а возможно, и за ее пределами. Бывало, когда мы подъезжали к городу или деревне, нас встречала толпа людей, приветствующая Гая, протягивающая к нему грудных детей, чтобы он наложил на них руки. Чаще всего Гай отмахивался от них резко и раздраженно, но порой делал, как они хотели: возлагал руки на головы младенцев и говорил ласковые слова. Когда они обращались к нему, они говорили «Учитель», а когда говорили о нем, называли его Гай Иудейский. Я не раз сам это слышал от разных людей. Часто ему выносили еду и одежду и еще что-нибудь, нужное в хозяйстве. И еще многие просили взять их с собой. Гай неизменно отказывал, то резко, то ласково, но люди все равно приставали к нашей общине, и она становилась все многолюднее.

Здоровье Гая все еще оставалось слабым, и я уже не верил, что он когда-нибудь станет прежним Гаем. Тем более что его подозрительность и страх сделались совершенно болезненными. Он вздрагивал от каждого резкого звука, от обычного звука шагов, боялся всякого незнакомого человека, все равно — старика, мальчика или женщину.

Он часто говорил мне, беря за руку так крепко, что становилось больно:

— Ты будешь владеть всем, всем, будешь богаче любого смертного. Я все равно скоро умру, а у тебя длинная жизнь, и ты не пожалеешь.

Я кивал на его слова, успокаивал его как мог, говорил, что ничего мне не надо, а только чтобы он был здоров и спокоен. Но, оставаясь один, думал другое. Думал о том, что достаточно какой-нибудь случайности, чтобы Гай погиб, а ведь он может умереть и просто от страха. Что же тогда будет, с чем же я тогда останусь? Я так хотел разгадать его тайну, так желал этого несметного богатства, что совершенно забросил развлечения и больше не ходил по притонам. И женщины перестали меня волновать, я думал только об одном — как сделать так, чтобы Гай открылся мне, и чем быстрее, тем лучше. Я чувствовал, чувствовал, что времени у нас остается мало. И, как оказалось, чувство меня не обмануло.

Как-то Гай сказал:

— Никифор, ты должен меня внимательно выслушать.

Я ответил:

— Конечно, Гай, я внимательно слушаю тебя.

— Ты сделаешь то, что я тебя попрошу? — спросил он.

— Да, Гай, — кивнул я, — сделаю, ты можешь не сомневаться.

— Хорошо, — согласился он и после некоторого молчания продолжил: — Мы должны бежать от них, и как можно быстрее. — И он указал на членов нашей общины, сидевших поодаль. — Я терпимо относился к ним, они были нашей защитой. Но сейчас все изменилось. Если явится Сулла, они не смогут защитить меня. Они слишком болтливы, говорят обо мне первому встречному, так что найти меня, Гая Иудейского (он усмехнулся), не составляет большого труда.

— Нет, Гай, ты ошибаешься, теперь ты в большей безопасности, чем будешь тогда, когда мы останемся одни, — сказал я убежденно, хотя не был в этом особенно убежден. — Да, тебя легче обнаружить, но, пока эти люди вокруг нас, постороннему невозможно причинить тебе вред. Они не допустят, не позволят, они так любят тебя. Они отдадут свои жизни и жизни своих детей ради тебя. Посмотри на их лица, они не раз доказывали тебе свою преданность.

Гай вздохнул:

— Да, эти люди любят меня, я верю в их искренность. Но пойми, Никифор, их слишком много, ты не знаешь всех даже по именам, а есть такие, я уверен, кого ты не знаешь даже в лицо. А это значит…

Он замолчал, и я спросил:

— Что это значит?

— А это значит, что всегда найдется предатель, который предаст за деньги, или за идею, или за женщину, или просто так, чтобы только поглазеть на смерть ближнего. Ну, скажи, Никифор, разве я не прав?

Он был прав, мне нечего было возразить. Но уходить от общины так не хотелось. Здесь было тепло, уютно, беззаботно, безопасно. И мне явилась спасительная, как мне казалось, мысль, и я тут же высказал ее:

— То, что ты сказал, Гай, это верно, мне нечего возразить. И хотя я не могу сравниться с тобой по опыту жизни, но и я понимаю, что среди даже самых честных людей всегда можно найти предателя. В крайнем случае невольного.

— Да, Никифор, — сказал он, улыбнувшись, — я и не заметил, как ты стал взрослым Если ты согласен со мной, то нам придется сделать так, как я сказал.

— Подожди, Гай, я хочу сказать еще, — проговорил я, притрагиваясь к его руке (она была холодна). — Почему бы не использовать многолюдство нашей общины и твою известность тебе же во благо, Сулле в самом деле сейчас легче найти тебя. Но мы это знаем и устроим ему западню

— Я не понимаю тебя Никифор, — строго сказал Гай.

— Все очень просто, — как можно смиреннее продолжал я. — Мы обратимся к самым преданным из наших людей и объясним им, какая тебе угрожает опасность. Мы не будем говорить о Сулле, но скажем, что у тебя есть религиозные враги, лжепророки, которые только и желают твоей смерти. Скажем, что нам стало известно, будто они хотят подослать к тебе убийц, и что жизнь твоя ежеминутно подвергается страшной опасности.

— И что из того?! Что из того?! — воскликнул он нетерпеливо. — Ведь они не знают Суллы! Не могут же они не подпускать ко мне никого.

— Да, это трудно, — согласился я. — Но мы можем сделать так, что некоторые из них, самые верные твои последователи, сами будут распускать слухи, что недовольны тобой, что ты лжепророк, обманщик и все такое прочее, что говорится в этим случаях. Они будут трезвонить об этом повсюду и при этом будут следовать за нами. Если Сулла придет сам, то он обязательно выйдет на них, чтобы подобраться к тебе, а если наймет убийц, то на наших людей выйдут они. Как я понимаю, Сулла придет сам.

— Он явится сам! — проговорил Гай в страхе, озираясь по сторонам и почему-то пряча под одежду руки.

— Вот видишь, — сказал я осторожно, — значит, он выйдет на наших людей. Они схватят его и приведут к тебе.

— Нет, нет! — вдруг вскричал он. — Я не хочу его видеть!

— Хорошо, хорошо, — поправился я, уже жалея о сказанном. — Они не будут приводить его к тебе, а убьют его там же или передадут его мне, я сам убью его.

— Ты, — медленно выговорил Гай, крепко схватив меня обеими руками за ворот. — Но разве ты сможешь? Разве ты убивал кого-нибудь?

— Нет, не убивал, Гай, но ради тебя я сделаю это.