Нина Молева - Софья Алексеевна
— Нешто плохо это?
— Почему плохо? Хорошо. Теперь имя государыни-правительницы наравне с государями братцами писаться станет.
— Так уж и раньше писалось.
— Писаться-то писалось, да только для грамот местных, что по одному государству Московскому хождение имеют. Это значит жалованные — на чины, на поместья, доклады во все приказы и к воеводам. А теперь и в посольских грамотах так будет.
— Хорошо-то как, Господи! Веришь, Марфушка сестрица, я все боялася, а ну как Софью Алексеевну прогонят — девка же она все-таки. А теперь вот в честь какую вошла. Сегодня, гляжу, разубралась послов свейских принимать. Батюшки-светы, чисто царевна из сказки. Венец на ней низан жемчугом и с запоны. Шубка оксамитная золотная соболья. Соболями опушена, а подле соболей кружевом большим обложено. Рученькой белой повела — алмазы да каменья драгоценные, что твоя радуга, в перстнях сверкают. Сестрицы родной не узнаешь. Будет у престола братцев-государей стоять, послы только на нее глядеть станут, глаз не оторвут!
— Зачем это ей у братниного престола стоять. Софья Алексеевна теперь при приемах посольских Петра да Ивана Алексеевичей присутствовать будет, чтоб все по чину было. А потом послы к государыне-правительнице отдельно приходить представляться будут. Тут уж Софья Алексеевна все, какие надо, речи скажет, о здоровье семейства королевского осведомится, каждому отдельное пожелание передаст.
— Слыхала я, сестрица Марфушка, от толмача, зело дивился, как порядок государыня-правительница блюдет. Так и поведал, не во всех дворах королевских иноземных так бывает.
— Какой толмач-то?
— Свейский, Марфушка, свейский.
— А то с послами польскими Софье Алексеевне толмачи не потребны. Лучше всякого толмача сама на ихнем языке говорит. Надо — не то что рацею, вирши сложит. С папским посланником и вовсе по-латыни изъяснялась.
— Великого ума наша государыня.
— А кто ж спорит.
21 апреля (1686), на день памяти священномученика Иануария епископа и с ним мучеников Прокула, Соссия и Фавста дьяконов, Дисидерия чтеца, Евтихия и Акутиона, Россией заключен Вечный мир с Польшей.[124]
— Поздравляю тебя, великая государыня, с великой же победою. Скончать войну польскую — это ли не радость!
— Да не просто скончать, а с выгодою преогромною, Васенька, друг ты мой сердешный. Все ты! Все твоими стараниями. Ну, что бы я без тебя, соколика моего, делала? Кажись, и на царствование бы не посягнула.
— Не говори так, государыня, не говори! Престол у тебя отеческий, всеми правами человеческими и Божескими тебе принадлежащий. А коли твой князь тебе чем и помог, то это ему счастье привалило, а не его повелительнице.
— Пусть по твоему, Васенька, будет: вместе добивалися, вместе и добилися. Вечный мир!
— Тут тебя, государыня, огорчить должен. Сама знаешь, вечного ничего, акромя Господа Бога и неизреченной милости Его, человеку не дано.
— Все равно такой мир дольше продержится, чем, скажем, Андрусовский. Без малого двадцать лет назад подписали, а сколько за это время воевали. Да и выгода от него невелика была.
— Невелика, ничего не скажешь. Зато теперь, государыня, Киев на веки вечные к русской державе отходит. Смоленск тоже.
— А по мне вся Левобережная Малороссия куда важнее. И как только ляхи на такой урон для себя пошли!
— Да что им делать было. От турок еле отбиваются. Уже давно силенок-то не хватает. Ценой Вечного мира от Московского государства помощи добились: обещание мы им дали с Турцией воевать.
— И чего, казалось бы, нашей руки искать, когда вместе с немецкой империей и Венецией супротив турок воюют.
— Далековато те союзнички-то, а Московское государство бок о бок лежит. Дай приказ, и войска русские тут как тут.
— Слушай, Васенька, может, ляхам на помощь потешных петровских послать? Чего робята хлеб царский впустую едят да землю под Преображенским вытаптывают. Кстати бы и спесь лишний раз с царицы Натальи Кирилловны сбили, чтобы с сыночком своим ненаглядным не носилась.
— Так ведь сраму не оберешься, государыня, с такими-то вояками. Хотя — хотя знаешь, Софьюшка, иноземные офицеры потешных-то этих глядели в деле — не в деле, а в учении.
— И что же иноземцы твои, князь? Посмеялися?
— Нет, государыня, головами покачали. Сказывают, хорошо они обучены. Одежда и оружие что надо. И сам Петр Алексеевич в командах разбирается, военным делом, видно, всерьез занят.
— Вот как. Что ж раньше, князь, не сказал?
— Огорчать тебя не хотел, государыня.
— Как бы больше не огорчил. Прикажи, чтобы последили за ними построже. Чем заняты, как заняты, о чем промеж себя толкуют — все, все выясни, слышишь, князь!
19 мая (1686), на день памяти священномученика Патрикия, епископа Прусского, и дружины его: Акакия, Меандра, Полиена, пресвитеров, в старой церкви Чуда Михаилова Чудовского монастыря была совершена малая вечерня, после чего состоялось торжественное перенесение мощей святителя Алексия в новый храм его имени.
20 мая (1686), на день Обретения мощей святителя Алексия, Московского и всея России чудотворца, был торжественно освящен новый Алексеевский храм.
Не такого помощника государыне-правительнице надобно, ой, не такого! Чего только князь Василий Васильевич не опасается, от чего в кусты не шарахается. Все сестрицу отговаривает на людях показываться. Мол, не было такого на Москве обычая, не было привычки, так нечего и гусей дразнить. Пусть потихоньку, полегоньку приобыкнут, а там и не заметят, что государыня везде сама присутствует. Софья Алексеевна наотрез отказала: нечего и незачем ждать. Для людишек все, что во дворце ни делается, в диковинку. Пусть и еще одну увидят. Как так можно: послам иноземным показываться, разные указы да грамоты подписывать, а собственным подданным на глаза не казаться? Потому и придумала на освящение храма в Чудовом монастыре вместе с братьями идти, вместе с ними и мощи нести. Князь Василий Васильевич в конце только рукой махнул: твоя власть, государыня, что захочешь, то и сделаешь.
А празднество, празднество-то какое было! Все так перед глазами и стоит. К вечерне все прибыли. Софья Алексеевна первой в карете царской. За ней государь Иоанн Алексеевич отдельно, и Петр Алексеевич тоже отдельно. Вся семья царская собралась, боярство, власти. Патриарх в обитель въехал в карете в передние монастырские ворота. Мощи были поставлены посреди храма. Их потом кир-Иоаким на голову поднял, оба царя по сторонам, сзади архиерей. Государыня только прикоснулась к раке. А понесли раку в южные двери, вынесли на паперть. Там уж ее хоругвями, иконами и крестами окружили. На Иване Великом все колокола принялись звонить. Благовест низкий тягучий, а по нему перезвон серебряный, ровно жемчуг по блюду сыпется, в лучах играет. Расстарались звонари. Давно красоты такой не слыхала. Шествие обошло новый храм со стороны алтарей. На помост высокий поднялись. В храме место для мощей уготовано. Так на него вчетвером раку водружали — патриарх, государи-братцы и государыня-сестица. Она первая и из храма пошла в карету садиться. И то сказать, что одеждами, что статью, что венцом царским на голове всех Софья Алексеевна затмила. Народ стоял дивился. Иные кидались край платья целовать.
Таково-то оно обидно Нарышкиным показалося, что на другой день на освящение храма Петр Алексеевич явиться не изволил. Софья Алексеевна как узнала, что нарышкинской рати не будет, тоже от выхода отказалася. Одно дело двух государей ошую и одесную иметь, другое — с одним Иоанном Алексеевичем перед народом представать. Так государь-братец один и оставался. Царица Прасковья Федоровна все по теремам потом металася: правильно ли сделал супруг-то, может, и ему не след было являться. И то диво, с Нарышкиными не сговорилася заранее. Во время службы мощи вокруг храма торжественно обносили, а за ними один Иоанн Алексеевич шел — вот ведь как бывает.
7 июля (1686), на день памяти преподобных Фомы, иже в Малеи, Акакия, о котором повествуется в Лествице, Евдокии, княгини Московской, патриарх Иоаким ходил на Двор Книг Печатного дела для досмотру книг древних, и в школу, где учатся греческого языка и грамоте. По указу патриарха роздано двум учителям по 16 алтын 4 деньги, ученикам греческого и словенского языков 11 человекам по гривне, 28 человекам по 2 алтына, 13 человекам по 6 денег, 146 человекам по 2 деньги, 2 старостам по два алтына.
3 сентября (1686), на день памяти священномученика Анфима, епископа Никомидийского, и с ним мучеников Феофила дьякона, Дорофея, Мардония, Мигдония, Петра, Индиса, Горгония и иже с ними, патриарх ходил в Богоявленский монастырь, что за Ветошным рядом, для досмотру, где строить школу для учения ученикам греческому книжному писанию. А из того монастыря ходил на свой патриарший домовый Житный двор, что за Земляным городом подле Новинского монастыря для досмотру Житниц.
