Константин Бадигин - Кольцо великого магистра
И мужики пришли в ярость. С пронзительным гиканьем и свистом толпа смяла кучку шляхтичей, растоптала их…
Андрейша и Ясек отвернулись от окна и посмотрели друг на друга. На их глазах стояли слезы.
— Верный друг, прости, что не помог тебе в трудный час, — сказал Андрейша. — Ты сам не захотел. Прощай!
Ясек тяжело вздохнул, промолчал.
В коридоре послышались громкие шаги.
— Дьяблы! — прислушиваясь, сказал Ясек. — Судя по походке, идет хромой.
С треском отворилась дверь, в комнату потянуло дымком.
— Уходите из замка, — грозно произнес обросший волосами крестьянин; вместо правой ноги у него была деревяшка, — иначе погибнете. Ваши товарищи ждут на дворе. Проклятое гнездо сегодня исчезнет… Замок горит.
В дверях рядом с вождем появился маленький пастух Заячий Коготь и с ним собака с поджатым облезшим хвостом.
— Он вас выведет отсюда, — кивнул головой на крестьянина одноногий, — так просил нас отважный Стардо. — И хмурый Михась, постукивая деревяшкой по плитам, вышел из комнаты.
— Я чувствую пожар, — вскрикнула Людмила, — как тогда в лесу! Милостивый боже, пойдемте, скорее пойдемте!
Под темными и гулкими сводами коридоров им встретились мужики с вязанками хвороста на спинах. Клубился едкий черный дым. На полу в столовом зале валялись остатки вчерашнего ужина, перемешанные с деревянными обломками. Мужики сбрасывали хворост у стен, обшитых дубовыми досками.
Спотыкаясь, бормоча проклятия, пастух Заячий Коготь стал кружить по огромному, пустому залу. Остановившись возле наваленного кучей хвороста, он бросил в него свой горящий факел.
Багровые языки пламени быстро поползли по сухим веткам. Обвиваясь дымом, запылала вся огромная куча. В открытые окна, залитые лунным светом, врывался ветер и раздувал бушующее пламя.
Пастух Заячий Коготь приказал пленникам идти дальше. Спустившись следом за ними по витой лестнице, Андрейша, Ясек и Людмила вышли на крепостной двор.
Вдруг девушка вскрикнула, бросилась к Андрейше и спрятала лицо у него на груди.
— Пресвятая дева милостивая, — рыдала она, — что они сделали!
Перед глазами торчали вбитые в землю крестьянские рогатины с окровавленными рыжими головами. Мать, три дочери и два сына… Только голова пана Сендинежа была лысая, с седыми усами.
Крестьяне продолжали буйствовать: они кричали, свистели, плевали на рыжие головы. Иные мужики успели попробовать меда и вин из панских подвалов и дико горланили. Они бросали злобные взгляды на Андрейшу и Ясека, хватались за оружие. Но их усмирил пастух Заячий Коготь.
Сопротивление защитников замка было сломлено. Слуги, бросив оружие, разбежались кто куда, некоторые присоединились к восставшим крестьянам.
К крестьянскому вождю Михасю привели панского ключника с лицом, искаженным страхом. Его толстое, как бочонок, тело с трудом держали тонкие ноги. Тяжелая связка ключей болталась у него на поясе между ног. Ключник кланялся мужикам и просил не убивать его. От волнения и страха он пустил пузыри на губах и рассмешил крестьян.
Михась заставил толстяка открыть все панские амбары и кладовые, и крестьяне брали хлеб и другие съестные припасы сколько могли унести.
У стены двое панских слуг кричали от боли. Мужики за жестокое обращение били их палками.
Крепостные ворота открыты настежь, мост через реку спущен. За мостом два десятка конных шляхтичей ждали своего начальника.
И служанка Зося была здесь. Она, плача и смеясь, бросилась к Людмиле.
Луна по-прежнему обливала замок и крепостные стены серебряным светом. Она успела пройти немалый путь от лесных вершин… В лунном свете на дороге хорошо были заметны уродливые тени крестьян: за плечами у каждого топырился мешок.
Андрейша обернулся в седле и еще раз посмотрел на замок. Из окон полыхали огненные языки и валил клубами дым. Громкие торжествующие крики доносились из крепостного двора.
Ясек подал сигнал, и всадники тронулись.
«Бедный Стардо, — подумал Андрейша, — ты навеки останешься здесь, на чужой земле!»
До самого рассвета за спинами шляхтичей огромным костром горел панский замок.
Глава сороковая. ПЛЕННИЦА КОРОЛЕВСКОГО ЗАМКА
Толстая восковая свеча в спальне архиепископа горела всю ночь. Бодзента приехал в Краков поздним вечером, уставший, и сразу повалился в постель. Однако спал он плохо: мешали навязчивые думы и духота от жарко натопленных печей. Он часто просыпался, подходил к окну, открывал узкую створку и жадно вдыхал холодный ночной воздух. Озябнув, снова ложился в широкую, сделанную будто для четверых деревянную кровать. Прислушиваясь к слабому потрескиванию горевшей свечи и к далеким шагам дозорного, он думал о том, что ждет Польшу.
Будущее представлялось архиепископу в черных красках.
Он по-прежнему сомневался, принесет ли союз с Литвой благополучие польской земле, не будет ли это только жертвой на благо римской церкви. Но отступать было поздно. Тайные переговоры с литовским князем завершились успешно, слишком успешно. Это было непонятно и тоже беспокоило архиепископа.
Кто мог ждать, думал Бодзента, ворочаясь в постели: великий князь Литвы, неограниченный властелин, обязался сохранить все вольности, дарованные шляхте прежними королями. За польскую корону он станет католиком и сделает католиками своих подданных, отпустит домой пленных поляков, захваченных во время последних походов. Несметные сокровища предков великий князь обещал перевезти из Вильни в Краков.
Казалось бы, лучше не придумаешь. Но не было в душе архиепископа светлой радости. Он видел себя купцом, совершившим выгодную сделку. Много дорогих товаров погрузил он на корабль, стоящий у городской пристани, но кораблю предстоит еще переплыть бурное море.
— Прости, пресвятая дева, матерь милосердная, — шептал архиепископ, — помоги верным сынам своим.
Измученный сомнениями, он забылся под утро в тревожном сне…
Пропели вторые петухи, свеча на столе наполовину сгорела. Серая, туманная заря еще только занималась.
Колокол соседнего монастыря ударил к ранней молитве. Архиепископ проснулся.
Он ополоснул холодной водой лицо и руки и, коленопреклоненный, долго шевелил губами перед огромным деревянным распятием. Пригвожденный идол был велик — голова его упиралась в сводчатый потолок. Бодзента не слышал шумевшего на дворе дождя, не видел, как крупные капли скатывались через дымоход очага и с шипением падали на горевшие поленья.
Почувствовав в коленях боль, он, ухватившись за скамью, с кряхтением поднялся и взял в руки бронзовый колокольчик.
На звон пришел слуга и помог владыке облачиться.
Застегнув последнюю пуговицу на черной архиепископской сутане, слуга пошевелил бронзовой кочергой горевшие в камине дрова, подвесил над огнем медный котелок и вышел, тихо прикрыв дверь.
А владыка, сунув, по привычке, руку за красный пояс, принялся выхаживать по комнате. Когда зашумел кипящий котелок, он бросил в воду пучок сухих трав и несколько сморщенных корешков: борясь с сердечной хворью, он по утрам готовил себе целебный напиток.
Дважды он останавливался у окна и смотрел на реку. Потемневшая, осенняя Висла несла к морю холодные, тяжелые воды. Перед глазами архиепископа пробегали паруса рыбацких лодок; покачиваясь в коричневой пене, медленно проплыл вздувшийся труп лошади, плыли полузатонувшие корзины и всякий мусор.
Сквозь мутную стену дождя на дальнем берегу виднелись черные сучья деревьев, давно растерявшие листву.
Вода в котелке бурлила, распространяя приторный, сладковатый запах. Бодзента снял котелок, перелил отвар в серебряную чашу и поставил остывать к окну.
Кто-то громко постучал в дверь.
Архиепископ круто остановился и вытащил руку из-за пояса.
В комнату вошел францисканский монах Андреус Василе. Его левый глаз был по-прежнему залеплен черным пластырем.
Архиепископ удивился, он не ожидал увидеть монаха. Именно Андреус Василе был его доверенным лицом в Вильне.
— Почему ты здесь, сын мой? — наскоро благословив склонившего голову францисканца, спросил он с тревогой. Ноги старика как-то сразу ослабли, и он опустился на длинный дубовый сундук. — Что-нибудь случилось плохое?..
— Австрийский принц Вильгельм проник в покои королевы и провел там несколько дней, ваша эксцеленца, — поднимаясь с колен, мрачно сказал монах.
Архиепископ схватился за сердце.
— Значит, все пошло прахом, — запинаясь, произнес он, — все наши труды и надежды… Святая Мария, что скажет его святейшество!
— Сегодня ночью Вильгельм бежал, — продолжал монах. Его спустили в корзине из окна королевской спальни.
— Бежал?! — На лице архиепископа появились живые краски. — Но зачем? Ведь он сделался мужем польской королевы и господином королевского замка!
