Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня русской дружины
– А кто-то жалел, что у Вещего нет сыновей… – пробормотал Одульв, сын старого воеводы Ивора.
– Вот ведь дурни… – отозвался Вестим.
* * *Спускались сумерки: осенняя ночь приходит рано. Княжий двор затих, будто затаился в ожидании. Эльга уложила Браню спать и села рядом с колыбелью. Ей хотелось схватить дочь и изо всех сил прижать к себе – может быть, в последний раз! – но она не стала ее тревожить. Пусть заснет покрепче. Вот-вот придет Живлянка Дивиславна, переодетая простой бабой, и с ней рослый челядин – вроде как муж. Они завернут Браню в серую вотолу и унесут на Иворов двор.
Собираясь в этот поход, Эльга больше всего думала о том, на кого оставить свое последнее сокровище. Ута неизвестно где, да и жива ли? Ростиславе она не хотела доверять, не слишком полагаясь на сообразительность боярыни. А девочка должна выжить, чем бы ни обернулось дело и кто бы ни стал в Киеве княжить. В конце концов Эльга позвала к себе младшую дочь давно покойного первого мужа Уты.
– Ты помнишь, что Ута спасла тебя? – спросила она. – И всех твоих братьев и сестер? Благодаря ей вы выжили, выросли в чести и довольстве, вы с сестрой вышли замуж за воевод, а братья женились на боярских дочерях. Теперь вы – ближайшие к нам люди.
– Я помню, – прошептала Живлянка, и на глазах у нее показались слезы. Она уже понимала, что княгиня не случайно позвала ее к себе в такое время и от нее что-то требуется. – Я помню, как она прикрывала нас… собой. Матери не помню… а ее помню. И как ехали сюда по зиме… Хоть и говорят… что нашего отца… но его не вернуть. А я… Лучше мне умереть, чем мою вторую матушку обмануть. Я для нее все сделаю.
– Сделай то, что сделала бы она сама, если бы здесь была. Сбереги мою дочь. Считай, что это Ута тебе ее поручила.
Живлянка закивала, сдерживая слезы. Двухлетней девочкой она лишилась родной матери и совсем ее не помнила, да и отца – смутно. Вырастили ее Ута и Мистина. И ей не надо было объяснять, как предана Ута своей сестре Эльге. Ута часто рассказывала детям, своим и приемным, всю нелегкую повесть своей юности. У нее девочки учились стойкости и верности, которые им, дочерям и женам воевод, наверняка пригодятся в жизни. По лицу Живляны катились слезы, в глазах отражался мучительный вопрос: неужели Ута, их приемная мать, больше не вернется?
– А я пойду… – прошептала Эльга. У нее тоже перехватило горло. – И постараюсь ее домой привести…
Живлянка вдруг потянулась к ней, и обе женщины обнялись, спаянные общей тревогой и надеждой. И впервые за эти страшные дни Эльга всем существом ощутила, что она все же осталась не одна.
* * *Я начала ждать вестей от моего отца чуть ли не сразу, как он уехал. И гораздо раньше, чем они могли прийти. Тем сильнее я удивилась, когда вести пришли вовсе не от него.
– Послан я к тебе, Маломир, от Эльги, княгини киевской, – объявил отрок, назвавшийся Близиной, Ильгримовым сыном. – Уведомить, что вышла она из Киева с малой дружиной и идет к Малину, к могиле мужа своего. Дабы там принести жертвы и справить тризну. И пока не будет это сделано, она не станет говорить о новом браке, ибо долг ее как жены и честь как княгини того не дозволяют.
Мы все замерли, едва веря своим ушам.
– И просит она тебя, Маломир, прийти туда же с ближними своими людьми, дабы могла она переговорить с тобой о том деле, какое ты знаешь и о каком поведал ей князь Олег. Пока же о деле не переговорено, не желает она, дабы о сем деле многие люди ведали.
– Она сама идет сюда? – переспросил Маломир.
Отправь он со своим сватовством любого другого человека, кроме Олега Моровлянина, – не стоило бы дивиться, если бы вместо ответа привезли отрезанную голову посла. Но чтобы Эльга не просто отвергла даже разговор об этом… не просто отправила послов… но сама пожелала переговорить при личной встрече – это казалось сном.
– Идет к Малин-городцу и желает, дабы послал ты людей указать ей место погребения Ингвара.
– Она… одна?
– С челядью своей, что нужна для поминального пира.
– И ее отпустили из Киева? – не поверил Володислав.
– Где мой отец, князь Олег? – спросила я.
– Князь Олег объявил киевлянам о правах своих на стол киевский, и люди взяли время подумать. После того как княгиня с честью проводит дух его к чурам, объявят люди о решении своем.
– И есть надежда, что они примут Олега в князья?
– Не по моему уму такие дела решать, – с противоречащей этим скромным словам важностью объявил отрок. – О сем мне княгиня ничего передавать не приказывала.
Мы все помолчали.
– Значит, есть надежда, что Олега примут в Киеве… – начал Маломир. – Тогда понятно, почему Эльга хочет мира с нами.
Они с Володиславом переглянулись.
– Куда ж ей деваться, если Олег в Киеве сядет! – загоревшись, воскликнул Володислав. В этой вести от Эльги он увидел надежду на успех моего отца, в который мы мало верили. – За него-то ей не выйти, он ей племянник! Стало быть, княгиней киевской ей уже не бывать. Такой жених, как ты, стрыюшко, ей в великую честь и радость будет!
Я взглянула на Маломира – и едва его узнала. В один миг это стал другой человек. Уже очень давно я неизменно видела на его лице досаду и озабоченность. Вернувшись из Малина, он был мрачен, вопреки победной похвальбе, и не переставая пил. Что ни день, на Святой горе шумели пиры: пили за доблесть древлянскую, за освобождение и торжество над русью.
Лишь я одна оделась в «печаль». Я не знала заранее, зачем уезжал Маломир, и его победоносное возвращение поразило меня как громом. Они пытались попрекать меня: почему это я надела «печаль» после их победы? Но им было меня не сбить.
– Погиб мой дядя, родной брат моей матери! – напоминала я им сквозь слезы. – И уж точно мне не легче оттого, что его убил родич моего мужа…
Горе мешалось в моем сердце с ужасом. Я не понимала, как может радоваться Маломир, навлекший такую грозу на Деревлянь, как могут радоваться все эти люди, ведь над головами их медленно, но верно поднимается меч…
Казалось, я одна помню, что вместе с Ингваром погибла вовсе не вся русь, а лишь малая дружина. А большая его дружина, воеводы, бояре, родичи – все они живы. И едва ли просто отступятся от нас.
Мужчины тоже это понимали. Уже посланы были люди в Туров и даже к уграм. Володислав и Маломир часто толковали о том, чтобы попросить покровительства Такшоня и даже платить дань ему, если взамен он защитит Деревлянь от Руси. Уговорились лишь обождать, пока мой отец вернется из Киева.
Теперь же лицо Маломира удивительно прояснилось. Наверное, он уже видел себя мужем женщины, о красоте и мудрости которой ходили рассказы. И пусть сейчас он был всего лишь дядей древлянского князя – теперь для него наступали иные времена.
В этот миг и я поверила, что наши чаяния сбудутся и кровавый раздор разрешится мирно – вопреки разуму, я хотела в это верить. Увидела своего отца на киевском столе – ведь он и впрямь является законным его наследником! Увидела Добрыню владыкой Руси и Деревляни – могущественным, равным цесарям и каганам.
Да, но Маломир-то чему так обрадовался? Уж точно не будущей славе моего сына.
И тут я сообразила. Не Добрыню, а себя он видел владыкой, равным хазарским каганам! Ведь, сделавшись мужем Эльги, племянницы Вещего, Маломир получал то же преимущество в борьбе за киевский стол, благодаря которому Ингвар когда-то одолел моего отца.
О боги, да понимал ли это мой отец, когда взялся посватать Эльгу за Маломира?
В тот же день, велев подать мне лошадь, я впервые за долгие-долгие дни поскакала в Свинель-городец.
* * *Воевода Мистина думал, что величайшее унижение своей жизни он пережил в тот день, когда узнал, что его семья захвачена древлянами при содействии отцовой дружины. Но ошибся. Величайшее унижение ждало его в тот день, когда торжествующий Маломир привез ему семью обратно.
– Теперь ты знаешь, кто тебе истинный друг! – объявил он, пока Мистина в изумлении разглядывал жену с прижавшимися к ней четырьмя детьми – все одетые в поношенную уже «печаль», исхудалые и бледные, похожие на возвращенных с того света. – Ингорь их захватил и к себе в Киев вез. А я их отбил и тебе вручаю. Нет больше Ингоря киевского! Накрылся он землею могильной, и не ходить ему больше по земле древлянской, не брать с нас дани, не чинить обид людям! Некому тебе больше служить, так служи мне. Потому и отдаю тебе жену твою без выкупа и без условий.
Володислав, узнав об этом решении дяди, сперва решил, что тот сошел с ума. В деле о заложниках между двумя древлянскими князьями и раньше возникали несогласия. С самого начала Володислав хотел забрать к себе Соколину, но Маломир не позволил: не время было вносить раздор в собственный дом и наносить новое оскорбление Мистине, которого они надеялись перетянуть на свою сторону. И вот теперь дядя привез заложников, возвращая Мистине свободу именно тогда, когда, в ожидании неминуемой войны с Русью, тот наиболее полезен на этой стороне и наиболее опасен – на той.
