Белые степи - Рамазан Нурисламович Шайхулов
Но, каждый раз проезжая по улице поселка, ведшей на покосы, мимо дома Хадисы, что стоял на околице Зигазы, она отворачивалась – вдруг невзначай она увидит там во дворе или в окне ее или Ислама. Все эти ночи напролет, думая о том, что теперь будет с семьей, как ставить на ноги еще учащуюся в училище четвертую дочь, двух сыновей и самую младшенькую, она терзалась, плакала, а днем, как ни в чем не бывало, работала сама и раздавала распоряжения детям…
Через две недели, вечером, когда семья ужинала, он вернулся. Младшая со всех ног кинулась ему навстречу и повисла на его шее. Молча поужинав, он лег спать на свое привычное место. Салима, собрав всю волю в кулак, не сказала ему ни слова.
Самой главной проблемой в поселке была отдаленность источников воды. Поселок изначально строился вдоль реки, но потом разросся, и для дальних от реки улиц доставка воды была непростой задачей. Кто-то привозил воду на лошадях, кто-то в коляске мотоцикла, а безлошадные ходили с ведрами на коромыслах к дальним колодцам и родникам. Поэтому Ислам поставил перед собой задачу – добиться от райисполкома финансирования разведки воды и строительства водопроводной сети с колонками по улицам поселка. Для этого он пригласил специалистов, которые наметили точки бурения скважин и сделали расчет водопроводной сети.
Через год приехали буровики, три-четыре точки оказались пустыми, но из последней, что находилась на так называемом «больничном» огороде, так как там косили сено для больничных лошадей, забила артезианская вода. Оставалось теперь прорыть траншеи и проложить трубы. Но Исламу было не суждено завершить эту работу. Его переизбрали, и он снова стал работать учителем.
– Нам нужен свой дом, Салима, – часто стал говорить он. – Сколько можно жить в казенном? Не станет меня – дом заберут, и куда вы пойдете? Да и мал этот дом для нас. Внукам и внучкам летом негде спать.
11Хоронили Зухру в начале апреля. Толстый слой снега, тогда уже подтаяв, заметно осел. Застывшие за ночь лужицы на дорогах к обеду растопило ярким весенним солнцем, сияющим на синем, без облачка, небе. Было сыро. Сотая весна в жизни Зухры оказалась последней. Родные переживали, что могилу затопит талая вода. Но, к удивлению, она оказалась совсем сухой. Ее и так небольшое тело, к старости уменьшившееся, ссохшееся, несли на кладбище мимо того места, где прятался Заят в ожидании Раузы. Издали ей кланялись березы, под которыми они некогда счастливо шептались.
Салима осталась одна в большом доме, который они купили и вместе обустроили для всей большой, сильно разветвившейся семьи. Он стоял на пригорке в стороне от дороги, и так как улица шла по диагонали вверх, то и дома соседей располагались далеко друг от друга – намного ниже и выше. Потому и перед домом, и за ним образовывалось немалое пространство – впереди большой сад, позади огромный огород. Перед домом – гора, с которой весь поселок был как на ладони. Дом со всех сторон окружали, как крепостные стены, добротные сараи и избенка. Внутренний двор тоже был большим, замощенным широкими сосновыми досками. В избенке весной держали родившихся телят и ягнят. Летом он превращался в летнюю кухню.
В доме просторный зал, две отдельные комнаты, большая кухня и прихожая. Хоть дом был сильно запущен бывшими хозяевами, но они дружно все вычистили, перестроили неудачно спланированные перегородки, все покрасили, и дом засиял.
– Что ж, хорошо, поближе к кладбищу переехали… – буркнул с важным видом Ришат, и в ответ звонко рассмеялась Сагиля, когда заехавшим по дороге родным хозяева показали свое новое собственное хозяйство.
Салима и Ислам переглянулись. Она увидела, как изменился в лице Ислам, как чуть дернулась его голова, как от пощечины. «Это вместо поздравлений с новосельем? – недоумевала про себя Салима. – Неужели зависть?» Семья Ришата жила в казенном доме, данном Ришату как директору Туканской школы, и обзаводиться своим домом они не собирались.
Ислам, до этого с привычными шутками и прибаутками охотно, с азартом рассказывавший о том, как все здесь было и как они переделали, обустроили, резко замолчал и за чаем неохотно и односложно отвечал на вопросы Ришата. «Вот родственничек, – думал он про себя. – Всю жизнь считает себя выше и удачливее меня. Всю жизнь пытается унизить. Конечно, сумел получить высшее образование, всю жизнь работает директором школы и на меня, на мою семью всегда смотрит свысока. Вместо того чтобы разделить с нами радость, такое ляпнуть… Сагиля тоже хороша. Как Зайнаб радовалась и во всем помогала, и как она… Два сапога пара… Еще посмотрим, кто есть кто».
С тех пор Ислам, с азартом возясь с обустройством дома, до поздней ночи просиживал за черновиками будущей повести. Благо планировка дома позволяла работать, никому не мешая. Его уже не устраивали нехитрые репортажи о событиях и достижениях сельчан, небольшие рассказы в газетах и журналах. Давно рука чесалась взяться за настоящую повесть. Его волновали происходившие в селе события, когда он был председателем сельсовета – образы, конфликты, поиски нелегких решений, ошибки и промахи, радость от достигнутых целей.
Салима за всю жизнь привыкла к тому, что за что бы ни брался муж – за мебель для дома, за копии картин, за игрушки для детей, – все он делал вдохновенно, с азартом и неистово. Все горело под его руками. Он выполнял работу так, как будто не будет завтра, надо обязательно сделать сегодня. И теперь так же он просиживал за столом, строча ручкой по тетради, как тогда в Худайбердино. Только теперь его стол освещала не керосиновая лампа, а с зеленым колпаком настольная электрическая. Но тень от него так же, как и тогда, отбрасывалась на стены, так же в тени шевелилась в такт письму его уже поредевшая и сникшая кудрявая шевелюра. Завершив работу, он выключал лампу, но свет в комнате младшего сына еще долго горел – он, старшеклассник, допоздна с упоением читал книги…
Исписав не одну общую тетрадь, физически и умственно вымотавшись, упершись в пустоту: как и что дальше писать, как связать события, не потеряв нити, он начинал прикладываться к спиртному и по
