История Германии в ХХ веке. Том II - Ульрих Херберт
Бит-движение было первой молодежной субкультурой в ФРГ, обеспеченной ресурсами общества потребления, и именно в этой смеси критики потребительства и коммерциализации оно раскрыло свой специфический эффект. Красочная, часто необычная одежда, демонстративно недисциплинированное поведение, специфические места встреч молодежи, такие как молодежные приюты, бит-клубы и только позднее дискотеки, формировали отличительные черты молодости. Они создали дистанцию по отношению к стилю жизни старшего поколения и дополитическое пространство, в котором условности благополучного общества критиковались в той же степени, что и использовались – «безмолвная оппозиция» без программы, но с сильными чувствами и потребностью в инаковости[51].
Вскоре движение битников дифференцировалось на множество музыкальных стилей и смешалось с другими культурными событиями. Вначале это касалось в основном фолк-музыки, которая, следуя союзным традициям, вскоре стала политизированной благодаря американскому фолк-движению и получила широкое распространение на больших мероприятиях, таких как «Замок Вальдек» в 1965 году и Дни песни в Эссене в 1968 году. Адаптация «черной музыки» – соул – создала культурную связь с движением за гражданские права чернокожих в США, формы протеста которых привлекли большое внимание в Европе. То, что бит-движение, фолк и культура хиппи становились связанными с политическим протестным движением с середины 1960‑х, было почти неизбежно. Англосаксонская молодежная поп-культура выступила и как катализатор, и как символическое и привычное выражение политического движения, которое вскоре усилилось.
В то же время стиль жизни поколения «битников» (и не обязательно их социальная практика) пропагандировал самореализацию и праздность вместо условностей и сорокачасовой недели. Старшее поколение, однако, понимало это не только как отказ от традиционных ценностей индустриального рабочего общества, таких как дисциплина, стремление и ориентация на материальный прогресс, но и как презрение к тому, что они построили в послевоенные годы – это было одной из центральных точек конфликта поколений. Известный поп-певец Фредди Квинн подытожил возмущение старшего поколения против хиппи в песне: «Вы слоняетесь в парках и переулках, кто не может понять вашу бессмысленную лень? Мы! У кого хватит смелости стыдиться вас? Кто не позволит забрать наше будущее? Мы! Кто вообще говорит, что работа только позорит, настольно скучная, настолько бескрайне слепая? Вы!»[52] Это подытожило разрыв между поколениями и культурами, хотя и с неожиданной стороны.
Реакция на девиантное поведение нередко была суровой: культурная война против «длинноволосых» и «хиппи» иногда принимала жестокие формы, особенно в провинциях, случались физические нападения на молодых людей с длинными волосами, во многих школах длинные прически для мальчиков были запрещены, как и мини-юбки для девочек. 75 процентов людей старше пятидесяти лет были против длинных волос, 61 процент людей моложе тридцати лет – за, причем чем ниже был уровень образования, тем резче выражалось неодобрение. Были реальные проявления народного гнева против хиппи, слышались призывы к «Адольфу» и «трудовым лагерям»; 56 процентов населения считали, что бездельников нужно принуждать к работе[53].
Длинноволосые люди и хиппи рассматривались в равной степени как эмиссары американизма и как новый вариант коммунистического проникновения, а когда военная хунта в Греции запретила мужчинам носить длинные волосы сразу после прихода к власти в 1967 году, политический характер моды на длинные волосы стал демонстративно очевидным. Однако провокация младших, как и реакция старших, содержала не только элементы реальности, но и проекции. В некоторых американских фильмах конца 1960‑х годов – «Беспечный ездок» или «Исчезающая точка» – конфликт поколений с точки зрения молодых был «сгущен до гнетущего климата всеобщего линчевания „девиантов“ и „аутсайдеров“ в маленьких городках и пригородах средней Америки», как отмечает историк Герд Кёнен. «В этом процессе никогда нельзя было точно различить, что было реальностью, а что проективной фантазией – размахом взаимной агрессии, которая всегда намного превышала обычную меру конфликта поколений – по крайней мере, в воображении»[54].
В действительности западногерманское общество довольно быстро привыкло к изменившейся внешности своих молодых мужчин и женщин, а символическая приверженность индивидуализму и независимости и отказ от унаследованных норм мужественности и женственности стали модой, которая возобладала в течение нескольких лет и вскоре распространилась во всех социальных группах. Сочетание небрежной, нетрадиционной одежды, длинных волос и критической дистанции от общества большинства оставалось до 1980‑х годов знаком отличия, признаком принадлежности к молодежной контркультуре. Но по мере того как семиотика субкультуры усваивалась культурой большинства, а стремление к тому, чтобы быть отличным от других, становилось всеобщим, границы размывались.
В СТРАНЕ ПРОБЛЕМ
«В Германии есть люди, которые верят, что Бог создал ГДР в наказание немцам». Так израильский писатель Амос Элон начал описание своих впечатлений от поездки в ГДР в 1965 году, через четыре года после возведения стены. Ранее он посетил ФРГ, и его впечатления от этой поездки оказались крайне противоречивыми. С одной стороны, он был поражен эффектом западногерманского «экономического чуда»: «Повсюду процветающие новые города; автострады, которые с трудом вмещают поток машин; витрины магазинов, переполненные товарами по общедоступным ценам». С другой стороны, он заявил: «Боннская демократия – это не удовольствие для тех, для кого прошлое всегда настоящее. В этой стране никогда не знаешь, кому пожимаешь руку». ГДР же он воспринимал как серую, измученную страну с подавленным населением, которое чувствовало себя обманутым после более чем тридцати лет диктатуры: «Первое впечатление от ГДР – это гнетущая, все покрывающая серая дряхлость. Кажется, что война закончилась только позавчера. Большие поля развалин, покрытые мусором и заросшие сорняками, тщетно прячутся за красно-крашеными, потемкинскими деревянными стенами, провозглашающими крупными буквами преимущества социализма: „Наши силы – социализму. Он обеспечит мир и процветание“». Эта атмосфера депрессии и отсутствия свободы почти физически ощутима. «Одиночество и отчуждение – универсальные явления нашего времени. Но нигде они не проявляются так остро, как в Восточной Германии; нигде так много людей не выглядят такими истощенными и деморализованными, как в этой безрадостной
