Опимия - Рафаэлло Джованьоли
Тит Ливий. XXII. 49.
111
Тит Ливий. XXII. 51; Валерий Максим. III. 2. § 11.
112
Тит Ливий. XXII. 49.
113
Из-за расхождений историков, некоторые из которых доводят число погибших под Каннами римлян до семидесяти или до шестидесяти тысяч, мы принимаем подсчет Тита Ливия (ХХП. 49), который нам кажется более точным.
114
Тит Ливий. XXII. 49; Плутарх, Фабий Максим; Плутарх. Павел Эмилий.
115
Тит Ливий. XXII. 49 (пер. М.Е. Сергеенко).
116
Тит Ливий. XXII. 51.
117
Тит Ливий. XXII. 53.
118
Тит Ливий. XXII. 53 (пер. М.Е. Сергеенко).
119
Полибий. VI. 58; Тит Ливий. XXII. 5; Аппиан Александрийский. VII. 27; Плутарх. Фабий Максим.
120
Плутарх. Фабий Максим; Луций Флор. II. 6.
121
Тит Ливий. XXII. 55 (пер. М.Е. Сергеенко); Плутарх. Фабий Максим.
122
Валерий Максим. V. 6. § 4.
123
Валерий Максим. V. 1. § 6. – Здесь интересно посмотреть, как этот историк, один из тех, кто больше всего обсуждал верность слухов о зверской жестокости Ганнибала, вынужден рассказать о том, как карфагенянин устроил почетные похороны трем консулам, погибшим в сражениях с ним: Луцию Павлу Эмилию, Титу Семпропию Гракху и Марку Клавдию Марцеллу, что подтверждают Тит Ливий, Корнелий Непот и Плутарх. Такую же почесть он собирался оказать и Гаю Фламинию Непоту, погибшему у Тразименского озера, но труп этого консула не был найден (Тит Ливий. XXII. 7). Совсем по иному вели себя милостивые римляне против этого бесчеловечного варвара. Убив в битве при Метавре, в 547 году, его брата Газдрубала, они отделили голову от тела и с утонченной жестокостью бросили ее за ограду карфагенского лагеря.
124
Тит Ливий. XXII. 60; Валерий Максим. II. 7. § 5: Полибий. VI. 58; Аппиан Александрийский. VII. 28.
125
Тит Ливий, XXII. 61.
126
В том же году наряду с диктатором Марком Юнием Порой, избранным для ведения войны, был одновременно выдвинут и другой диктатор, Марк Фабий Бутеон, единственной задачей которого было замещение вакантных мест в сенате вследствие гибели многочисленных сенаторов при Тицине и под Каннами (Тит Ливий. XXIII. 22).
127
Тит Ливий. XXII, 58–61; Луций Флор. II. 6; Полибий. VI. 58; Аппиан Александрийский. VII. 27–28; Плутарх, Фабий Максим; Валерий Максим. II. 7. § 5.
128
Тит Ливий. XXII. 61; Полибий. VI. 58.
129
Такое название она получила по карфагенским пленникам, поселенным на ней в ходе Первой пунической войны (Варрон. О латинском языке. 159).
130
Тит Ливий. XX. 21; Валерий Максим II § 5. Это случилось к 524 году от основания Рима.
131
Полибий. III. 110, 117.
132
Плутарх, Фабий Максим; Тит Ливий. XXII. 61; Валерий Максим. III. 4. § 4; Лукий Флор. II. 6.
133
Как поняли наши читатели из всего контекста нашего повествования, мы склонны отстаивать правду от застарелых предрассудков, пристрастных и предвзятых мнений, господствовавших у большей части латинских историков, сочинения которых дошли до нас и которые, следуя близкой им традиции и будучи не в состоянии полностью освободиться от политических пристрастий своей эпохи, часто были только эхом неверных взглядов и не совсем независимых суждений. Одним из самых выдающихся политических и военных деятелей той эпохи, во время которой разворачивается действие нашего рассказа, был, без сомнения, Гай Теренций Варрон. Сколько о нем понаписали лжи и бранных слов те современные историки, которые всего лишь переписывают сочинения античных авторов, рабски и подражательски, не проверяя их подлинности, не сравнивая между собой суждения Ливия, Плутарха, Полибия и Аппиана! Теперь, судя по отрывкам из Полибия, Ливия, Плутарха и Аппиана, процитированным нами, становится ясно, что Гай Теренций Варрон был избран консулом волей народа, потому что он обещал дать сражение, чего громко требовали от него все, за исключением немногочисленных поклонников и последователей Фабия Максима. Следовательно, ответственность за принятие решения о сражении с врагом падает не на Варрона, а на Рим, на Италию, на легионы, которые громко требовали этого. Что же касается обстоятельств выбора места и времени сражения (единственный фактор, в котором можно винить Варрона), то надо принять во внимание, что консул сопротивлялся с первого марта до второго августа, то есть пять месяцев, крикам в легионах и среди союзников, которые требовали сражения, и выбор более благоприятных обстоятельств был просто не в его власти, так как он и другой консул, Павел Эмилий, командовали армией через день, то Варрон, если хотел начать сражение, должен был это сделать в день своего командования, когда вынужден был принять навязанные ему Ганнибалом условия. Что же касается обвинений в мнимой его трусости на поле боя, то эта ложь обязана исключительно частному мнению; их опровергает неоспоримый факт; крыло, которым командовал Варрон, было опрокинуто последним, как это утверждает Полибий (III. 110–117), тот самый Полибий, который не только был самым серьезным историком античности среди писавших об этой войне, но и был современником людей и событий той эпохи. Еще больше эти обвинения опровергает Луций Флор, так написавший о Варроне и Эмилии (II. 6); «Павел устыдился, Варрон, однако, не потерял надежду». В этой фразе большое значение имеет слово «однако», которое в понимании историка должно оказывать величайшую честь Варрону, который – в то время как другой консул устыдился поражения и стал искать смерти, хотя и славной, но для Республики бесполезной – нисколько не растерялся, когда Павел Эмилий и другие пришли в отчаяние. Впрочем, Ливий, не проявлявший особой нежности к Варрону, не осмелился открыто написать, что он трусливо бежал; он только упоминает: «Второй консул, не присоединившись – то ли случайно, то ли намеренно – ни к какому отряду беглецов, с пятьюдесятью примерно всадниками добрался до Венузии» (XXII. 49; пер. М.Е. Сергеенко).
Что же до того, что сенаторы и прочий народ вышли встречать Варрона и воздали ему почести, дабы в чисто политических целях показать врагам величие своей души
