Во времена Саксонцев - Юзеф Игнаций Крашевский
На лестнице уже начались церемонии, имеющие некоторое значение. Август на собственной земле считал себя хозяином, поэтому хотел первым сделать шаг и подать правую руку Карлу, но швед со своим гигантским мечом тоже хотел хозяйничать и принимал как гостя Августа.
Оба бормотали какое-то время, руками указывая друг другу дорогу, но в конце концов саксонские бриллианты опередили это скромное, послушное шведское убожество.
Пипер для приёма господ велел добросить в камин несколько поленьев.
Разговор, сначала казавшийся весёлым, начался, по-видимому, с Карловых сапог, истории о которых Август слушал с живой заинтересованностью, перешёл потом на зиму и морозы, на путешествие, проделанное в декабре из Варшавы, на самые незначительные предметы вплоть до медных пуговицах шведа и его воротника.
Они стояли рядом в углублении окна, отвернувшиеся, избегая долгих взглядов, и пробыли так почти целый час. Август постоянно улыбался. Наконец швед вскочил, как бы уставший.
– Поедем ко мне, – сказал он.
На лестнице Август должен был идти впереди.
Перед крыльцом стояла свежая лошадь, для него приготовленная, на которую он ловко запрыгнул, потому что в этом преуспел, и поскакали рядом друг с другом в Альтранштадт. Там их ждали с обедом, который у Карла никогда не продолжался и часа.
Помещение, которое он занимал, было необычайно тесное и скромное.
В первой комнате стоял круглый простой стол, уже накрытый, и несколько деревянных стульчиков. Только для Августа приготовили мягкое кресло. В другой виден был тапчан, застеленный суконным одеялом, с кожаной подушкой, столик для умывания в углу, а на гвоздях по стенам немного совсем невзрачного оружия.
Подали еду. Швед был молчаливый, Август оживлённый, веселый, но пытался скрыть усталость и озабоченность. Ранняя ночь вынудила его там ночевать, но утром он вырвался после самых сердечных объятий в Лейпциг, с радостью, что на этот раз ему не велели кланяться и обниматься с королём Лещинским, потому что это уже было сверх его сил.
Но первый визит объявляет только о последующих и взаимных, а швед настаивал на том, чтобы однажды у его стола было сразу два польских короля, на спартанской своей полевке.
Несравнимо более опытный в роли, какая казалась ему необходимой, Август эти любезные встречи со своим двоюродным братом переносил как холодную ванну, после которой, вздрогнув, запив её, был почти горд, что переносил её таким геройским духом. Карлу, который привык говорить правду, притворство удавалось с омерзением и отвращением, а среди них вырывались движения, которые выдавали презрение.
По причине своего необычайного, героического смирения с победителем Август не имел даже утешения что-нибудь приобрести. Железный Карл не уступал ни в чём, приказал выдать ему Паткуля, потребовал письмо к Лещинскому, объявляющее ему о низложении короны и поздравляющее с вступлением на трон.
Швед должен быть хоть раз визитом отплатить за все эти любезности. Совсем неожиданно он прискакал в Дрезден, где Флеминг и Козель хотели схватить его, совсем безоружного, и заключить в тюрьму, так же, как Шуленбург, который замышлял его схватить.
Август, может, допустил бы это, но предавать неприятеля, который сам ему отдавался, – было бы стянуть на себя окончательный позор. Поэтому предпочитал его сам проводить за город.
У Карла встретился Август с Лещинским, было это неизбежным, но обошли друг друга так, чтобы один другого не видел, не поздоровался и не произнёс ни слова. Также на улицах Лейпцига, встречаясь во время ярмарки, Август склонялся к шее коня и гнал вслепую, чтобы с Карлом не здороваться, хоть при людях и не быть вынужденным ему кланяться.
Шведы, которые немедленно должны были выйти, сидели ещё, рекрутировали заново, заполняли в полках пустые места и выжимали контрибуции. Карл XII не слезал с коня, почти каждый день муштруя отряды своих войск. А Август? Устраивал фейерверки, давал балы, охотился в Морицбурге, заглядывал в Лейпциг.
Его приятели Флеминг и Пфлуг, уставшее саксонское дворянство, не в состоянии дождаться конца, бормотало, что шведа нужно убить где-нибудь в засаде, чтобы раз освободиться.
– Убить? Нет! – говорил Август. – Но если бы съел несъедобных грибов, или выпил нехорошей воды, и если бы ему это навредило…
Между тем Карл мало что ел, а ещё меньше пил, и ничего ему не вредило! Он и Лещинский свободно сидели друг с другом в Альтранштадте и Леснике.
В Дрездене жизнь уже шла своим чередом, с музыкой и криками.
Княгиня Цешинская всё изысканней устраивалась в своём великолепном дворце, полученном в подарок после Бехлинга, на Пирнайской улице, и никто ей не мешал.
Август знал о ней, однако слишком был занят Козель, чтобы даже искать в её обществе временного развлечения.
Проезжая верхом по улице, король однажды проехал возле дверочек её паланкина. Прекрасная Уршула живо с ним поздоровалась. Он улыбнулся. Она ехала к себе.
Спустя четверть часа он пожелал пересесть в её паланкин.
– Ты здесь, моя прекрасная госпожа! – обратился он к ней весело с ложью, потому что прекрасно о ней знал.
– Ваше величество, я укрылась под ваши опекунские крылья, – отвечала Уршула.
– Ты сделала самое разумное, что могла, – сказал король. – Варшава, должно быть, ужасно скучна.
– Как кладбище, ваше величество.
– Видишься с Авророй?
– Почти каждый день…
Август с галантностью присел к ней на канапе, взял руку, поцеловал, улыбнулся и начал уговаривать, чтобы приехала на бал-маскарад в Лейпциг, где он должен принимать князей Виртембергского и Гогенцоллерна. Он весьма оживился, потом они говорили о некоем турнире. Не вспоминал ни о своих поражениях, ни о прошлом… встал и вернулся к Козель.
Княгиня Цешинская теперь могла быть уже спокойной и уверенной, что ничего у неё не отберёт: ни того великолепного дворца, ни владений в Лужицах, ни княжества… Могла теперь приложить все усилия, чтобы выйти замуж.
В апреле, после карнавала, Карл XII ещё у того же простого стола в небольшой столовой комнате в Альтранштадте принимал лорда Марльборо, пригласив к тому же столу Августа, который не смел, и Лещинского, который не мог отказаться от приглашения.
Было это уже спустя несколько дней после того славного письма, которое Август был вынужден по приказу шведа написать королю Станиславу, и ещё не пережил унижения, когда ему заново приказали пить из этого кубка горечь.
Карла XII это развлекало и играл с пойманным кузеном, как кот с мышкой.
В канун прибытия лорда он прискакал в Лесник, где король Станислав занимал очень скромный домик. Отношения Лещинского с Карлом были особого рода. Два эти характера и темперамента разнились как небо и земля; но в одном они согласно объединялись: Карл XII и король
