Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова
— Как Сонъи?
— Они с Хванге поужинали и уже легли.
— А этот… купец?
— Вы о торговце пряностями? — воскликнула Елень с такой легкостью, что Соджун уставился на нее. — О нем больше не стоит волноваться!
Капитан даже есть перестал, а Елень поведала о том, что она узнала.
— Этот купец уже четырех наложниц поменял. Ни одна не зачала от него. Значит дело не в жене и других женщинах, а в нем самом! Он, действительно, добрый человек. Вот только бездетный.
Соджун хмыкнул.
— Откуда такая уверенность?
Елень засмеялась.
— Господин, хозяева не считают рабов за людей. Они к ним, как к вещам относятся. Как к мебели. Разве перед столиком нужно чего-то стыдиться? Только столик молчит, а чернь так и любит посудачить о своих господах. Вот мы с Гаыль и сходили, потолклись на рынке, пополоскали белье на речке, где стирают прачки того дома. Так и узнали все. Одна, особо говорливая, и вовсе посмеялась, что покоя в доме не будет, пока жена не приласкает кого-ни…
Но тут Елень осеклась и уставилась на Соджуна. Тот ухмылялся, а глаза так и блестели.
— Кто бы мог подумать, что вы на такое способны? — сказал мужчина.
Взгляд женщины похолодел. Капитан глянул на нее и даже вздрогнул.
— А я ради своих детей и не на такое способна. Вам ли не знать?
С этими словами она встала и вышла из комнаты. Соджун с досады даже ложку положил. Он сидел, смотрел на закрытую дверь и ругал себя. Но тут дверь открылась, капитан уже хотел было сказать что-то смешное, но на пороге появился Анпё с кувшином вина.
— Господин, вот вино.
Соджун посмотрел на слугу, на вино и похлопал по опустевшей, еще теплой, подушке подле себя. Глаза Анпё заискрились, он подбежал к столику и опустился рядом со своим господином.
Сонъи не спалось. Она вновь плакала, но уже от счастья. Мать с досадой и гневом рассказала о том, что расторгла договоренность с купцом, а девушка благодарила Небеса за такую удачу. Она не покинет дом. Она продолжит здесь жить. Жить вместе с мамой, Хванге, капитаном и…Чжонку. Через три дня он вернется на выходные домой, и они встретятся — и сердце ликовало.
Девочке стыдно было вспоминать собственные слезы, которые она, не стесняясь, лила перед Чжонку. Щеки вспыхнули от одной мысли о юноше. Все произошедшее днем так поразило ее, что даже сейчас ей слышался его голос. Наваждение какое-то!
— Сонъи! Сонъи! — повторилось уже более разборчиво под окном. Девочка так и подпрыгнула.
Путаясь в длинном подоле ночного убранства, она подползла к окну и замерла, прислушиваясь.
— Сонъи! Это я!
Девочка еще немного поколебалась, а потом все же чуть толкнула створку. За окном стояла кромешная тьма, лишь в приоткрытой щели блеснули глаза юноши.
— Господин Чжонку! Что вы здесь делаете? Если вас застанут…, — зачастила шепотом девочка.
— Сонъи, мне все равно! Я не позволю, чтобы тебя отдали наложницей…
И девочка почувствовала, что вновь готова заплакать.
— Все хорошо, молодой господин! Я не ухожу в тот дом! Мама расторгла договор!
— Расторгла? — едва сдерживая радость, проговорил юноша.
И Сонъи быстро пересказала о том, что сегодня стало известно о семье купца. Чжонку слушал жадно, боясь пропустить хоть слово. В этой темноте он едва различал облик девушки. Стоя у окна девичьей, он едва доставал до него. Можно было разжиться какой-нибудь скамейкой, но дело было хлопотное, да и не хотелось привлекать внимание, поэтому приходилось висеть на руках. Главное, Сонъи была по ту сторону от него. Иногда шелк ее одежд касался рук Чжонку, на которых тот едва держался, внимательно слушая девочку. Но тут юноша сорвался вниз. Сонъи, навалилась на окно и распахнула его. Но за краем подоконника была чернильная густая тьма. Такая черная, что Сонъи испугалась. Хотела позвать Чжонку, чью возню слышала где-то внизу, и страшилась этого. Матушку бы не разбудить! И тут на руки девочки упал крохотный букетик цветов, а потом появился и сам даритель. Он подтянулся на руках и уселся на узеньком подоконнике, едва не завалившись в комнату: в последний момент успел схватиться одной рукой за оконную створку, а второй — вцепиться в девушку, обняв ее за талию. Узкие ладошки легли на широкую грудь, и сердца зашлись в нежном трепете.
Чжонку пытался разглядеть любимые черты. Сонъи не смела поднять глаз, хотя в такой темноте можно было не стыдиться взгляда. Под пальцами неистово колотилось горячее сердце мужчины, который был виновником ее бессонных ночей. Из-за него так горели щеки. Из-за него так томилась душа! Чжонку прижимал девочку к себе, чувствуя под рукой тугую девичью косу и едва дышал от волнения.
— Я хочу, чтоб ты завязала пучок замужества со мной, — кое-как проговорил Чжонку. Сонъи вздрогнула всем телом, но юноша не отпустил. — Я буду умолять госпожу и отца! Я добьюсь разрешения на наш брак! Я женюсь либо на тебе, либо не женюсь вообще!
Сонъи, задрав подбородок, смотрела на Чжонку. Она слышала его глубокий, густой голос, но не могла рассмотреть лица. И в этот момент вспомнила, как он защитил от слуг, когда старый министр хотел продать ее в Бёнгван. Вспомнила, как занимался с ней, обучая военному ремеслу, как ворвался сегодня днем в комнату, не зная, как предотвратить ее уход из дома — и тело действовало само. Сонъи шагнула к Чжонку и обняла его за талию обеими руками. Юноша замер на миг, а потом прижал девочку к себе. Юные влюбленные так и стояли, обнявшись у окна, за которым, пряча их от сторонних глаз, простиралась тьма — верная подруга всех влюбленных.
Вернувшись в Сонгюнгван, Чжонку долго не мог уснуть, ворочаясь и мешая спать соседу по комнате. А на другом конце Ханяна не могла уснуть его возлюбленная Сонъи. Как она не пыталась перестать думать о Чжонку, ничего не получалось. И обоим было невдомек, к чему приведет их любовь…
[1] Дочь короля Муджона, (1435–1473), старшая сестра Танджона.
[2] Обращение к старшей сестре в Корее для мальчиков и мужчин. Для женщин – онни.
[3] Это было сделано для того, чтобы будущие ученые
