Нина Молева - Граф Платон Зубов
— Об этом можно строить только небезопасные домыслы.
— И все же. Я знаю, что вечером император был здоров и в добром расположении духа — мне говорили. Он виделся с сыновьями и ушел в свою одинокую спальню. А потом — когда стало известно о несчастье?
— Вскоре после его ухода.
— Великие князья уже разошлись?
— Нет, они все вместе вошли в опочивальню его императорского величества. Все, кроме Александра Павловича. Наследник задержался случайно в соседней комнате.
— Случайно? Он никогда, с самых ранних лет ничего не делал случайно. Государь был прав, когда обвинял своего первенца в холодном сердце и слишком трезвом уме.
— Думаю, вам следует выбирать выражения, Екатерина Ивановна, — вы говорите об императоре Российском Александре Первом, и кто знает, так ли уж либеральны его взгляды.
— Вы правы: его императорское величество Александр Первый. Желание Великой Екатерины свершилось. А вдовствующая императрица — ее не удивило присутствие сыновей?
— И нескольких офицеров.
— Тем более — и нескольких офицеров. Она не спросила их о причине задержки у опочивальни отца? Не прошла сама к супругу?
— Она пришла позже. Когда ее пригласили. Вы же знаете, государь последнее время запретил императрице входить в его опочивальню и перестал навещать ее половину.
— Бедный, бедный государь! Никто так никогда и не узнал, каким удивительным человеком он мог бы стать, сколько добрых чувств и талантов в себе скрывал.
— Боюсь, не многие разделят ваше чувство.
— Какое это имеет значение!
— Для людей он останется жестоким и несправедливым, бесчувственным и капризным. Разве вы сами не испытывали на себе всех этих качеств его характера?
— О, только не ссылайтесь на меня. Все, что испытала я, остается между мною и моим государем, и никому не дано нас с ним судить. Вы хотите правды? Что ж, в такую ночь, один раз в жизни, я могу ее сказать. Он был единственным человеком, которого я любила. Со всеми его, как вы изволили выразиться, недостатками и даже пороками. Я просто любила…
— Он не оценил ваших чувств и надругался над ними.
— Значит, так угодно было Богу. Значит, я не заслужила иного. Но я была счастлива. Если бы вы знали, как я была счастлива с того первого дня, когда он задержался у моего портрета в роли Сербины и стал искать оригинала. Как счастлива…
С. Н. Марин, офицер-преображенец. Сатира на правление Павла I, чрезвычайно популярная среди современников.
Ума твоего пределы узкиМогли ли тайну ту понять —Еврейска Анна то по-русскиСвятую значит благодать?Могли ли руки твои дерзкиУкрасить шапки гренадерски,Знамена, флаги кораблейЛюбезной именем моей?
Скажи ты мне, в странах РоссийскихКто славный акцион завел,Чтоб, кто хотел крестов Мальтийских,За деньги в оном их нашел?С французом кто два года дрался,Чтоб остров Мальта нам достался,На коем нет почти людей?Дела то мудрости твоей!
Сие, служивый, рассуждая,Представь мою всесильну властьИ, мерзостный мундир таская,Имей твою в терпеньи часть!Я все на пользу вашу строго,Казню кого или покою.Аресты, каторги сносиИ без роптания проси!
Петербург. Квартира В. В. Попугаева[22]. В. В. Попугаев, А. X. Востоков, А. И. Иванов, Н. В. Репин.
— Освобожденная Россия! Господа, до этого счастливого дня надо было дожить!
— Как долго мы мечтали о ней!
— Но не забывай, Востоков, не кто-нибудь, а наши художники первыми заговорили о необходимости преобразования России. Помнишь наш академический кружок?
— И наши походы к Левицкому.
— Какие разговоры у него велись!
— И как он радовался нашему приходу.
— Недаром для него не нашлось места ни в Академии Бецкого, ни в павловской Академии.
— Зато теперь все изменится.
— Непременно изменится!
— Господа, но к вашей восторженности следует добавить реальные действия. Вас удовлетворяет наше Вольное общество любителей словесности, наук и художеств?
— Почему же нет?
— Я говорю не об Обществе как таковом, а о том, насколько обращено оно к интересам искусств изобразительных. Литература, науки общественные во многом родственны, но и очень различны между собою. Имея цели одинаковые, они достигают их средствами различными. Эти средства в живописи или зодчестве требуют особых обсуждений.
— Господа! Востоков прав. Художникам нужно объединяться для обсуждения своих особенных вопросов.
— Как в цехах и гильдиях?
— Иванов, перестань хоть сейчас дурачиться.
— У Андрея никогда охота к шуткам не пропадет.
— Но надо же и честь знать. Нам надобно объединиться, чтобы помочь друг другу разобраться в том, как решать вопросы искусства, хотя бы твоей же архитектуры.
— Почему же ты не шутил, когда Вольное общество образовывалось, а ведь оно и в уставе своем поставило лишь две цели, смотри: «1. Взаимно себя усовершенствовать в словесности, науках и художествах и 2. Споспешествовать по силам своим к усовершенствованию сих трех отраслей».
— Оставь его, Репнин, Андрей Иванович безнадежен. Господа, я предлагаю подумать о том, кого бы предложить в институт почетных членов, если новое общество создать удастся. Их имена нам сразу определят круг вопросов, к решению которых мы способны будем.
— Это мысль, Востоков, превосходная мысль. Я предлагаю Гаврилу Романовича Державина, нашего глашатая свободы духовной и великого мастера формы стихотворческой:
Извини ж, мой друг, коль лестноЯ кого где воспевал:Днесь скрывать мне тех бесчестно,Раз кого я похвалил.
— Хераскова Михайлу Матвеевича! Я его «Бахариану» по сей день едва не всю помню:
Слишком много в миру издано
И духовных книг и нравственных,
А сердца не исправляются,
Люди также развращаются…
— А мне Дмитрий Григорьевич Левицкий какие стансы превосходнейшие херасковские читать давал! Сорок лет назад сочинены, а словно про наше время:
Только явятсяСолнца красы,Всем одеватьсяпридут часы.Боже мой, Боже!Каждый день то же.К должности водит.Каждого честь,Полдень приходит, —надобно есть.Боже мой, Боже!Всякий день то же.
— Так что же ты самого Левицкого не называешь?
— Левицкого! Непременно Левицкого, наставника нашего духовного.
— Все согласны. И Мартоса Ивана Петровича. Видали вы эскиз его монумента великим сыновьям России — гражданину Минину и князю Пожарскому? Творение выдающееся.
— О Мартосе никто спорить не будет.
— Карамзина Николая Михайловича!
— Все мы начинали с его «Писем русского путешественника», об альманахах карамзинских и не говорю — зачитывались ведь ими в Академии.
— Что ни возьми — с «Аглаей» мы в четвертый возраст вступали, только-только президента Бецкого не стало. С «Аонидами» в пятый возраст переходили.
— Тогда уж и «Пантеон иностранной словесности» помяни.
— А как он за заключенного в крепость Новикова вступился! Как еще не поплатился за эту свою оду «К милости».
— Помнится, карамзинские это слова, что французская революция относится к таким явлениям, которыми определяются судьбы человеческие на долгий ряд веков, что начинается новая эпоха в истории человечества, и он ее видит.
— Жаль, что последние годы отступился от деятельности издательской.
— Шутить изволите. При Павле — и издательским делом заниматься. Теперь — другое дело. Теперь Карамзин наверняка поразвернется и в сочинениях своих.
— Господа! Господа! Дмитриева Ивана Ивановича, превосходного нашего баснописца!
— Баснописца? Лирика российского редкостного. Так писать, как он в своих сонетах, никому еще не удавалось, неужто спорить будешь?
— И все-таки послушай последнее дмитриевское сочинение, тогда и рассудить можно будет, кто прав. Название автором ему дано «Мышь, удалившаяся от света».
— Забавно! И текст у тебя с собой?
— Нарочно прихватил, чтоб полюбопытствовали:
Восточны жители в пределах своих,рассказывают нам, что некогда у нихБлагочестива Мышь, наскуча суетою,Слепого счастия игрою,Остановила сей скучный мирИ скрылась от него в глубокую пещеру:В голландский сыр.Так святостью одной свою питая веру,К спасению души трудиться начала:Ногами и зубамиГолландский сыр скребла, скребла,И выскребла досужим часомНарядну келейку с достаточным запасом.Чего же более? В таких-то Мышь трудахРазъелась так, что страх!Короче — на пороге рая!Сам Бог блюдет того,Работать миру кто отрекся для него.Однажды пред нее явилось, воздыхая,Посольство от ее любезных земляков;Оно идет просить защиты от дворовПротиву кошечья народа,Который вдруг на их республику напалИ Крысополис их в осаде уж держал.«Всеобща бедность и невзгода, —Посольство говорит, — причиною, что мыНесем пустые лишь сумы;Что было с нами, все проели,А путь еще далек! И для того посмелиЗайти к тебе и бить челом:Снабдить нас в крайности посильным подаяньем». —Затворница на то, с душевным состраданьемИ лапки положа на грудь свою крестом:«Возлюбленны мои! — смиренно отвечала —Я от житейского давно уже отстала;Чем, грешная, могу помочь?Да ниспошлет вам Бог! А я и день и ночьМолить его за вас готова!..Поклон им, заперлась и более ни слова.
Кто, спрашиваю вас, похож на Мышь? Монах? — Избави Бог и думать… Нет, дервиш. Чувствительные стансы всем необходимы, но басни! Сами силу сего сочинения видите.