Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 1
Словом, под крышей Марка Аврелия Котты и его жены Рутилии собрались завидные женихи и невеста – красавцы как на подбор, и прекрасней всех – Аврелия.
– Безупречна! – таков был вердикт любящего роскошь Луция Лициния Красса Оратора, одного из самых настойчивых соискателей ее руки.
– Восхитительна! – так выразил свои впечатления Квинт Муций Сцевола – лучший друг и родич Красса Оратора, тоже пополнивший собою список соискателей.
– Вдохновляюща! – признал Марк Ливий Друз.
– Елена Троянская! – описывал ее Гней Домиций Аненобарб Младший, добивавшейся ее руки.
Да, каждый в Риме хотел жениться на племяннице Руфа. Те немногие из претендентов, которые жен уже имели, развода им не давали и не их бесчестили – развод был прост, а приданое Аврелиев столь велико, что будущему мужу красавицы не стоило беспокоиться о потере приданого предыдущей жены.
– Я действительно чувствую себя как царь Тиндарей, когда принцы и цари вереницей шли к нему просить руки Елены, – сказал Марк Аврелий Котта жене.
– Только ему-то Одиссей помог с ними разобраться, – смеялась в ответ Рутилия.
– Ну ладно, я и сам разберусь, без Одиссея! Будь что будет! Отдам ее тому, кто не добивается ее руки.
– Точно как Тиндарей, – кивнула Рутилия. Вскоре явился и Одиссей: Марк Котта пригласил на ужин Публия Рутилия Руфа. Когда дети ушли спать, разговор, как всегда, перекинулся на выбор жениха для Аврелии. Рутилий Руф слушал с интересом и предложил свое решение. Но не сказал сестре и шурину, что решение это подсказано ему только что полученным коротким письмом Гая Мария.
– Ничего тут сложного нет, Марк Аврелий, – сказал он.
– Если так, то я весь внимание, – сказал Марк Котта. – Просвети меня, Улисс!
Рутилий Руф улыбнулся:
– Нет, я не могу в песне и танце рассказать об этом, подобно Улиссу, – сказал он. – Рим наших дней – не древняя Греция. Мы не можем заколоть лошадь, разрезать ее на четыре части и заставить всех поклонников Аврелии дать над ней клятву верности тебе.
– Особенно до того, как они узнают, кого мы осчастливим! – улыбнулся Котта. – Ах, что за романтики были эти древние греки! Нам же, боюсь, придется дело иметь с группой алчных и мелочных римлян.
– Именно, – сказал Рутилий Руф.
– Прошу, брат, помоги нам, – горячо попросила Рутилия.
– Я же сказал, дорогая Рутилия, что ответ прост. Позвольте девочке самой выбрать мужа.
Котта с женой были поражены.
– Ты уверен, что это мудро? – спросил Котта.
– Если мудрость не дает вам ответа – гоните ее прочь, – посоветовал Рутилий Руф. – Вам нет необходимости искать для нее богача. Нет нужды и бояться печально известных охотников за удачей – нет таких в списке ее женихов. Маловероятно, что к гнездам Аврелиев Юлиев или Корнелиев слетятся за добычей аферисты. К тому же дочь ваша здраво мыслит, не сентиментальна и, само собой, не охоча до приключений. Она не бросит тени на вас. Кто угодно, только не она.
– Ты прав, – кивнул Котта. – Не думаю, что есть на свете мужчина, способный вскружить Аврелии голову.
На следующий день Котта и Рутилия вызвали Аврелию в гостиную ее матери с намерением рассказать ей о принятом решении.
Она шла, не волнуясь, спокойным, ровным шагом. Сильные ноги, прямая спина, плечи отведены назад, голова вскинута. Возможно, фигуре ее не хватало чуточку непринужденности, зато одевалась девушка с исключительным изяществом, не прибегая к помощи высоких пробковых каблуков и драгоценностей. Ее прекрасные волосы – длинные, каштановые – были собраны в тугой узел на затылке. Ее нежная, молочно-белая кожа не ведала грима. Прямой и тонкий, словно у скульптуры Праксителя, не выдавал присутствия кельтов в ее роду. Сочные, темно-красные, изящного очертания губы манили мужчин к безумным лобзаниям. Подбородок с ямочкой, бледный лоб – высокий и широкий… и фиалковые глаза в оправе из длинных и тонких ресниц, над которыми, подобно черным аркам, поднимались тонкие брови.
Часто заходили споры на мужских вечеринках /редкая обходилась без того, чтобы среди гостей не оказалось двух-трех из многочисленных ее поклонников/ о том, в чем же состоит привлекательность Аврелии. Некоторые говорили – в ее умных и бесстрастных глазах. Другие – что оно в замечательной чистоте ее кожи. Иные вспоминали о совершенстве всех черт лица. Немногие страстно шептали о губах, подбородке с ямочкой, о плавных линиях рук и ног.
– Ни то, ни другое, а все вместе, – ворчал Луций Лициний Красс Оратор. – Дураки! Она весталка на выданьи – она Диана, не Венера! Недостижимость – вот в чем ее очарованье.
– Нет, в ее глазах, – сказал младший сын принцепса Скавра – тоже Марк, как и его отец. – Цвет фиалок! Где еще видано такое?!..
– Садись, дочь, – сказала Рутилия с улыбкой. Аврелия села и сложила руки на коленях.
– Мы хотим поговорить с тобой о замужестве, – сказал Котта и откашлялся, желая, чтобы она каким-нибудь вопросом помогла ему выбрать верный тон.
Но дочь просто смотрела на него с некоторым интересом, и не более.
– Что ты об этом думаешь? – спросила Рутилия. Аврелия пожала плечами:
– Надеюсь, вы выберете кого-нибудь, кто будет мне по душе.
– Мы тоже надеемся, – сказал Котта.
– А кто тебе не по душе? – спросила Рутилия.
– Например, Гней Домиций Агенобарб-младший. Котта счел, что она права.
– А еще кто? – спросил он.
– Марк Эмилий Скавр-младший.
– Ах, как жаль! – воскликнула Рутилия. – А мне кажется, что он очень мил.
– Это правда, он мил, – сказала Аврелия. – Но робок.
Котта даже не попытался скрыть усмешку:
– Чем тебе плох робкий муж, Аврелия? Ведь ты могла бы командовать им!
– Хорошая жена не заправляет в доме.
– Ладно, со Скавром покончено. Аврелия свое слово сказала. Есть еще нежеланные кандидатуры?
– Луций Лициний.
– А этот почему?
– Толстый, – она поджала губы.
– Некрасивый, да?
– Это указывает на отсутствие самодисциплины, отец, – иногда Аврелия называла Котту отцом, иногда – дядей, но всегда к месту. Когда во время беседы видно было, что он играет роль отца, она обращалась к нему, как к отцу; когда он играл роль дяди – как к дяде.
– Ты права, так и есть, – сказал Котта.
– А кого ты бы предпочла? – попробовала Рутилия зайти с другого конца.
– Честное слово, мама, у меня никого на примете нет. Я буду вполне счастлива, если выбор сделаете вы с отцом.
– А чего ты ждешь от брака? – спросил Котта.
– Мужа, подходящего мне по положению, любящего… и нескольких прекрасных детей.
– Детский ответ! – разочарованно заметил Котта. – Будь взрослее, Аврелия.
Рутилия весело взглянула на мужа:
– Скажи же ей, Марк Аврелий, скажи! Котта откашлялся.
– Хорошо, Аврелия. Ты ставишь нас в трудное положение. На сегодня я получил тридцать семь официальных просьб о твоей руке. Ни одного из твоих поклонников, исполненных надежд, нельзя сходу отвергнуть как совершенно недостойных. Некоторые из них занимают положение гораздо выше нашего, некоторые намного богаче нас, а некоторые опережают нас и в том, и в другом. Понимаешь, в чем трудность? Выбрав тебе мужа – одного из многих – мы превратим отвергнутых в злостных своих недругов. Нам с матерью нет дела до них, но твоим братьям эти враги могут впоследствии значительно осложнить жизнь. Я уверен, это ты понимаешь.
– Понимаю, отец, – серьезно сказала Аврелия.
– К счастью, твой дядя Публий нашел единственно возможный выход. Ты сама выберешь себе мужа, дочь моя.
На миг она потеряла самообладание:
– Я?
– Ты.
Она прижала ладони к вспыхнувшим щекам:
– Это же… это же не по-римски!
– Согласен. В Риме так не принято. А чем ты смущена, Аврелия? Боишься, что не сможешь принять решение? – спросила Рутилия.
– Нет, не в этом дело, – сказала Аврелия. Краска схлынула с ее лица. – Просто это… Ну, ладно. – Она встала: – Я могу идти?
– Да, конечно.
У дверей она обернулась, чтобы поклониться Котте и Рутилий. Она была в сильном замешательстве:
– И долго я смогу размышлять?
– Ну, торопиться некуда, – сказал Котта. – В конце января тебе будет шестнадцать. До твоего совершеннолетия не может быть разговора о женитьбе. Видишь, время еще есть.
– Спасибо, – сказала она и вышла из комнаты. Ее собственная маленькая комната выходила на атриум, потому была без окон: из предосторожности семья не позволяла спать единственной дочери в каком-либо другом, менее защищенном месте. Впрочем, ей, единственной девочке, многое позволялось и она могла бы вырасти весьма испорченной, будь в ней к тому хоть малейший задаток. К счастью, этого в ней не было. В семье бытовало убеждение, что Аврелию ничем не испортишь – в ней не было ни на йоту ни жадности, ни завистливости, которые могли бы подтолкнуть ее на скользкую дорожку.
Родители чувствовали, что их единственной дочери в семье нужен собственный уголок, порог которого не переступает юноша. Тогда из темной кубикулы ее переселили в небольшую, но очень светлую комнату с отдельным выходом в сад перистиля. Здесь она обитала со своей служанкой Кардиксой. Когда Аврелия выйдет замуж, Кардикса вместе с нею уйдет в дом мужа.
